– Нет.

– Что – не знаете или еще не пора?

– И то, и другое.

Я обошел вокруг его стола и уселся в кресло.

– Невероятно. Выразись подобным образом я, и вы бы заявили, что у меня разболтались винтики. Только я обычно выражаюсь предельно ясно. Желаете побеседовать с Кремером?

– Нет, я буду говорить с мистером Кремером тогда, когда это будет необходимо.

Тучи надвигающегося шторма стали рассеиваться.

– Арчи, я рад, что ты пришел. Ты был мне нужен для того, чтобы я мог сказать это «нет». Теперь, когда я его сказал, могу спокойно почитать. – Не буду ни с кем говорить по телефону и не впущу к себе никого до тех пор, пока у меня не появится больше фактов.

Он опустил глаза в книгу и углубился в чтение.

Я был тронут, что он обрадовался моему появлению, но, признаться, счастливым себя не чувствовал. Уж лучше бы я остался там и дернул этого Роуклиффа за ухо.

Первый раз почти за целую неделю я спал в собственной постели.

Это был очень интересный период, вечер в воскресенье и часть понедельника. Думаю, вы обратили внимание на слова Вульфа, что он ни с кем не собирается ни встречаться, ни разговаривать, пока у него не будет больше фактов. Не могу вам сказать, каким образом он собирался добыть эти факты (ведь он сам заявил, что ни с кем не хочет держать связи). Может, при помощи телепатии, а может, собирался провести спиритический сеанс. Однако к двенадцати дня в понедельник стало ясно, что он имел в виду совсем другое. Он хотел сказать, что ему не нужны факты. Если бы факт предстал перед его глазами, он бы их закрыл, если бы он стал лезть ему в уши, он бы заткнул их пальцами.

Итак, как я вам уже сказал, это был очень интересный период. Перед вами был практикующий частный детектив с единственным источником дохода от случайной продажи рассады орхидей, с авансом в десять тысяч долларов наличными, который лежал у него в сейфе, с клиентом-мультимиллионером, одержимым навязчивой идеей, с превосходным гонораром в будущем, стоило ему пошевелить мозгами и сделать сногсшибательное открытие. Он между тем избегал находиться в одной комнате со мной из страха, что я могу ему что-либо сообщить. Он не связывался по телефону с Джареллом, не включал ни радио, ни телевизора. Я даже подозреваю, что в понедельник утром он не читал «Таймс», хотя не могу в этом поклясться: он обычно читает ее за завтраком, который Фриц доставляет к нему в комнату на подносе.

Все говорило о том, что Вульф паникует. Он до смерти боялся, что в любую минуту может всплыть факт, который вынудит его послать меня с дарами к Кремеру, а это для него хуже мороженого с мускусной дыней или редьки с устрицами.

Я понимал, какое у него было состояние, я даже сочувствовал ему. Разговаривая по телефону с Джареллом, я изо всех сил старался удержать его на расстоянии, вдалбливая ему, что Вульф, дескать, погружен в глубокие раздумья. Дела были не так уж и плохи. Как я и ожидал, лейтенант Роуклифф навестил семейство Джарелл, однако во время своего визита не слишком напирал на тот факт, что двое из довольно близких Джареллу людей, его бывший секретарь и друг дома, в течение последней недели превратились в прах. Разумеется, он не прочь был это сделать – Роуклифф мог брызгать слюной даже перед самим Святым Петром – да у него не было вещественных доказательств.

Без десяти двенадцать в понедельник зазвонил телефон, и меня пригласили как можно скорей пожаловать к окружному прокурору. Вульф все еще сидел в своей оранжерее. Обычно он спускался в одиннадцать, но в то утро он там засиделся из опасения, как бы я ему кое-что не сообщил. Я связался с ним по внутреннему телефону и доложил, где меня искать, вышел на Девятую авеню и взял такси.

На этот раз мне пришлось прождать всего несколько минут. Мандельбаум был по обыкновению вежлив, даже встал, чтобы пожать мне руку. Кресло, на которое он мне указал, было, разумеется, обращено к окну.

От меня ему нужно было то же самое, что и в прошлый раз, а именно: что я видел и слышал у Джарелла, только теперь касающееся не Джеймса Л. Ибера, а Корея Брайэма. Мне пришлось признать, что в настоящий момент это уже относится к делу, так что говорить мне пришлось больше, чем в прошлый раз, поскольку Брайэм обедал у Джарелла в понедельник, даже остался играть в бридж. То же самое повторилось в среду, к тому же я мог в разное время слышать замечания в его адрес. Мандельбаум был терпелив и дотошен, но к хитростям не прибегал. Правда, он несколько раз просил меня повторить тог либо иной эпизод, однако это настолько давно вошло в его практику, что перестало быть хитростью. Я не упомянул лишь об одной из моих встреч с Брайэмом, на совещании в кабинете Вульфа в пятницу вечером. К моему удивлению, он об этом тоже не заикнулся. Мне казалось, что им пора уже и до этого докопаться, однако, выходит, не успели еще.

Когда стенографистка, которой он велел отпечатать мои показания, вышла, я встал с кресла:

– Она с этим долго провозится, а мне нужно выполнить парочку поручений. Зайду чуть попозже и подпишу. Если вы, конечно, не возражаете.

– Разумеется, нет. При условии, что вы сделаете это сегодня. Скажем, в пять.

– Договорились.

Уже возле двери я обернулся:

– Кстати, вы, должно быть, обратили внимание на то, что я не подтвердил свою репутацию острослова.

– Совершенно верно. Очевидно, вы выдохлись.

– Надеюсь, что дело не в этом. А в том, что моя голова была слишком уж занята одним сообщением, которое я только что услышал. Про пули.

– Какие пули?

– Ну, про те две пули. Разве вы еще ничего не знаете? Пуля, которой был убит Ибер, и та, что сразила Брайэма, вылетела из одного револьвера.

– Я полагал, это держится… – он прикусил язык. – Откуда вы про это узнали?

Я улыбнулся.

– Знаю, что это держится в тайне. Не беспокойтесь, я не проговорюсь. Наверное, даже не скажу об этом мистеру Вульфу. Но долго такое не удержишь – слишком уж горячо. Типу, который мне это сказал, оно прямо-таки жгло язык. Ну да он меня хорошо знает.

– Кто это? Кто вам об этом сказал?

– Кажется, это был комиссар Мэрфи. Шутка, разумеется, что свидетельствует о том, что я обретаю прежнюю форму. Итак, загляну до пяти подписать показания.

У меня в руках был факт, причем добыл я его, ничем не рискуя. Если бы оказалось, что он не подтвердился – я бы узнал об этом по реакции Мандельбаума, – что ж, меня могли и разыграть. О'кей, я красиво его подцепил. Знал бы Вульф, с чем я приду домой, он бы скорей всего заперся у себя в комнате, не подходил бы к телефону, и мне бы пришлось орать ему через дверь.

Он только что уселся за ленч: филе окуня, запеченное в масле, лимонном соке и миндале, который мне пришлось с ним разделить. Даже не существуй этого табу не говорить за столом о деле, я бы все равно не осмелился испортить ему трапезу. Но как только мы очутились в кабинете и Фриц принес нам кофе, я начал:

– Мне страсть как не хочется заводить этот разговор сразу после ленча, но, по-моему, вы все-таки обязаны быть в курсе дела. Так вот: мы уже на раскаленной сковородке. В самом пекле. По крайней мере, таково мое мнение.

Обычно, прежде чем поставить чашку на стол, он делает три глоточка обжигающего кофе, на этот раз он сделал всего два.

– Мнение?

– Да, сэр. Мандельбаум больше часа вытягивал из меня все, что я видел и слышал про Корея Брайэма. Я сказал, что загляну чуть позже подписать показания, встал и уже на ходу кое-что ему сказал. Можете создать свое собственное мнение. Передаю дословно.

Что я и сделал. Слушать он меня начал с нахмуренным видом, под конец же он стал просто свирепым.

– Если угодно, можете злиться за то, что я выудил этот факт. Не проделай я этого номера, все бы оттянулось на день-два, не больше. Однако вы умеете злиться и в то же самое время шевелить мозгами, я это уже наблюдал. Похоже, сейчас самое время ими пошевелить.

Вульф фыркнул.