- Понял.

- Не боишься?

- Не боюсь.

Надо было вставать и идти, по Ване хотелось еще немного посидеть с Ниной. При ней вспоминались счастливые дни, забывалось горе.

- Ну, пора! - Нина встала. Взгляд ее упал на башмаки Ванн.- Папины?

- Да… Ой, чуть не забыл…

Ваня быстро снял башмак и вытряхнул из носка записку. Нина подняла ее, не читая, сунула за манжет платья. Потом повернула Ваню в сторону, куда он должен был идти, и, легонько подтолкнув, сказала:

- Счастливого пути, мальчик в больших башмаках!

Поселок, куда Ваня направился с листовками, до войны был центром колхоза «Рассвет». Теперь в бывшем правлении артели помещалась немецкая сельскохозяйственная комендатура, а в поселке стоял сильный гарнизон. Солдаты охраняли склады с зерном, льном, коноплей и другими дарами белорусской земли. Потом все это гитлеровцы везли на станцию, грузили в вагоны и отправляли в Германию.

По широкой асфальтированной дороге Ваня подошел к поселку. Издалека он заметил за шлагбаумом солдат. Они сидели на лавочке, перебрасывались отрывистыми словами и, громко чавкая, поглощали яблоки п груши, которые грудой лежали тут же на одноногом, врытом в землю столе.

Занятые своим делом, солдаты не обращали на Ваню внимания. Еще несколько шагов - и он пройдет незамеченным. Надо было что-то предпринимать. Ваня поставил на асфальт корзинку, стал поправлять шнурок башмака. Вскоре он заметил медленно приближавшуюся пару начищенных сапог. Сапоги остановились, затем к корзинке опустилась жилистая рука и взяла листовку.

Когда Ваня затянул узел, его окружало уже пять пар сапог.

Мальчик выпрямился. Солдаты читали листовки. Ото были уже немолодые люди. Военная форма лежала на них нескладно.

Ваня взялся за корзинку, будто бы собираясь идти дальше. Солдат, у которого висела на ремне винтовка, не отрывая взгляда от листовки, наступил на корзинку ногой.

Подошли еще солдаты и также взяли листовки.

Они читали, переглядываясь в изумлении, толкали друг друга в бок.

К шлагбауму подкатила легковая машина. Из нее вышел офицер. Он что-то крикнул. Ваня заметил, как солдаты быстро прятали листовки по карманам. Только солдат с винтовкой растерялся и не сделал этого.

Офицер подошел к нему, вырвал листовку.

- Это что такое?

Солдат, вытянувшись во фронт, начал что-то объяснять офицеру, показывая на Ваню. Тем временем некоторые солдаты с листовками прошмыгнули в казарму.

Нина оказалась права. Ване в тот день пришлось снова побывать на месте их встречи. Всю дорогу солдаты, чтобы показать перед офицером свое усердие, подгоняли мальчика прикладами. Но вид лесной полянки и особенно разбросанные здесь и там листовки, как видно, заставили офицера поверить в правдивость рассказанной Ваней истории, потому что па обратном пути его уже не били. Однако и отпустить не отпустили, а привели в сельскохозяйственную комендатуру. Офицер ушел докладывать шефу, а Ваня с одним из солдат остались ждать.

Из-за двери, в которую вошел офицер, часто доносились телефонные звонки, вслед за ними гремел сипловатый начальственный бас.

Солдат сел на стул, поставив между колен карабин, кивком головы указал Ване на место рядом с собой. Широкое крестьянское лицо солдата было равнодушно ко всему окружающему. Кто знает, может быть, где-то в Баварии пли Тюрингии у него много дел в ноле и дома, а он вместо косы держит в руках карабин, чтобы охранять какого-то сопливого мальчонку.

Шефу комендатуры фон Посу было по до листовок. Из штаба требовали ускорить отправку хлеба, а старосты в деревнях медлили со сбором урожая. Фон Пос разослал почти всех работников комендатуры по деревням.

Из кабинета выбежала высокая светловолосая женщина, за ней, прихрамывая, спешил седой мужчина.

- Я на мотоцикле доберусь до Заболотья,- говорил он.- А кто к Смоляку?

Женщина заметила Ваню.

- Пусть пошлют вот этого мальчишку.

Хромой вернулся в кабинет, но спустя минуту снова выбежал оттуда с конвертом, словно его преследовали. За ним вышел офицер, буркнул что-то солдату. Тот вскинул на плечо карабин и последовал за офицером к выходу. Ваня был свободен.

- Тебя как зовут? - спросил хромой, подойдя к Ване.

- Ваня Светлович.

- Светлович? - переспросил мужчина.- Вот и хорошо. Смоляка ты должен знать, коль Светлович.

- Знаю. Старостой он у пас.

Прута ему это письмо,- сказал хромой и, понизив голос, добавил: - Да от меня скажешь Смоляку два слова: «Время пришло». Только гляди не перепутай. А уж он передаст кому нужно. Понял? Па время уборки будешь работать посыльным. Ну, марш!

Ваня, конечно, смекнул, кому должен передать Стенай Харитонович загадочные слова хромого, и нулей вылетел из комендатуры.

За садом, у шлагбаума, его задержал все тот же солдат с винтовкой. Он мельком взглянул па письмо, а затем, осмотревшись но сторонам, нерешительно спросил:

- Флюгблатт нет?

Ваня не понял, пожал плечами.

- Гут, иди.

Только позже, очутившись па дороге, Ваня догадался, что солдат спрашивал, нет ли у него листовки.

Так Ваня Светлович стал работать посыльным в немецкой комендатуре и одновременно связным у партизан. Мальчика в больших башмаках часто видели шагающим с кожаной сумкой от села к селу. Когда поблизости никого не было, он распевал песенку, которую сам сочинил:

У Вани был пропуск, который давал ему право ходить в любое время дня и ночи но дорогам и селам. В его кожаной сумке лежали распоряжения шефа сельскохозяйственной комендатуры, в носках башмаков - почта партизан.

В лес он уносил записки от Глинского (так звали хромого) пли от Смоляка. Из лесу доставлял указания комиссара партизанского отряда, а иногда и листовки. Часто Василий Иванович Глинский передавал Смоляку сразу две записки. Одну Ваня клал в сумку, другую - в носок башмака. Смоляк делал на совесть то, что велела записка, положенная в башмак, потому что это был приказ партизан - приказ Родины.

Ваня охотно выполнял задания Василия Ивановича Глинского, особенно после того, как бабушка рассказала, что дядя Вася в гражданскую войну вместе с дедушкой служил в красной кавалерии и тогда был ранен в ногу.

Передавал Глинский донесения партизанам почти у всех на виду. Делалось это очень просто. Василий Иванович, увидев Ваню, улыбался и как бы между прочим спрашивал:

- Ну, малыш, не жмут башмаки?

- Да нет, слишком свободны,- отвечал Ваня.

- А ты возьми бумаги в носок натолкай. Вот хотя бы эту бумажку.

Ваня расшнуровывал башмак и совал в носок бумагу, которую давал Василий Иванович.

- Ну как, хорошо теперь?

- Теперь хорошо.

- А вот это отнеси старосте.- Глинский клал письмо в сумку.

Когда Ваня возвращался в комендатуру, Глинский спрашивал:

- Жмут башмаки?

- Жмут малость. Бумаги, кажется, лишней натолкал.

Это означало, что у него есть для Глинского почта из отряда.

Ваня не знал, что было в записках, которые он носил в носках башмаков. Но всякий раз вскоре после того, как он передавал донесение в партизанский отряд, партизаны перехватывали обоз с хлебом, мясом, овчинами, льном и поворачивали его в лес.

Иногда солдат, задержавший когда-то Ваню у шлагбаума, спрашивал, нет ли в сумке и для них вестей. Листовка, которую Ваня им поднес в корзине с ягодами, делала свое дело…

В этот вечер но пути из комендатуры Ваня зашел в Заболотье к своему дружку Мише Артошке. Засиделся. Миша рисовал очень смешную карикатуру, а Ваня, кузнец дед Данила и его сын Викентий наблюдали за его работой, смеялись, давали советы.