— Я не употребила бы слово «влюблена», — запротестовала я, изрядно покраснев, — но только настоящий джентльмен мог отнестись к маленькой замарашке как к леди.

Я попыталась посмотреть ему в глаза, но не смогла. Он откашлялся.

— Должно быть, теперь Вы испытываете горькое разочарование при виде того, что на самом деле я представляю собой, — в его голосе прозвучали печальные нотки.

Я вызывающе подняла голову.

— Не думаю, что это — ваше истинное «Я», — выпалила я, заикаясь, более дерзко, чем намеревалась.

Он снова насмешливо скривил губы:

— Ах, вот как! Вы действительно так думаете? Ну что ж, давайте проводить больше времени вместе, тогда Вы убедитесь, что ошибаетесь.

— Но Вы же не для того пригласили меня в дом. Моя обязанность заниматься Клариссой, а не Вами.

Он передернул плечами.

— Ну, хорошо, если настаиваете, давайте поговорим о моей дочери, если только Вам действительно нечего добавить к предыдущим замечаниям.

У меня перехватило дыхание. Он явно не собирался оставить меня в покое. Если я не придумаю, что сказать о Клариссе, его внимание переключится на мою особу. Этого я не могла ни в коем случае допустить.

— Она — интеллигентное дитя, хотя, как я уже говорила раньше, в ее знаниях есть некоторые пробелы.

Он нетерпеливо поморщился.

— Я отлично осведомлен о степени ее образованности. Это вина проклятых гувернанток, их было так много. Мне интересно, что Вы думаете о ней самой.

Он сверлил меня взглядом, и мне стоило больших усилий не сжаться в комок. Глубоко вздохнув, я начала снова:

— Как я говорила, она интеллигентна, и мне кажется, что у нее доброе сердце. Но она производит впечатление очень одинокого ребенка, чувствительного, с богатым воображением. Для таких детей старые темные дома, изолированные от соседей огромными массивами болот, — не лучшее место. Возможно, если бы была жива ее мать…

Я запнулась, испугавшись, что коснулась больного места, но выражение его лица не изменилось и по-прежнему было отчужденно-спокойным. Я решила продолжить.

— Если бы рядом была мать, Кларисса получала бы любовь и поддержку, в которых она так нуждается, чтобы бороться с одолевающими ее страхами. Вместо этого ребенок видит постоянно меняющихся гувернанток; их частый приезд и отъезд очень неблагоприятно влияет на ее здоровье.

Я остановилась, не договорив, что он сам не смог дать девочке нужную ей поддержку.

— Как? — спросил он, видя, что я кончила говорить. — И ни одного упрека в адрес отца? Я уверен, что Вы не одобряете мою роль в воспитании ребенка, не так ли?

— Я видела вас вместе только один раз, — отпарировала я, втайне удивившись, как точно он прочитал мои мысли и теперь использовал их против меня.

— Пока я не могу высказать определенного мнения. Но если Вы настаиваете…

— Настаиваю.

— Вы производите впечатление заботливого отца Кларисса безумно Вас любит, просто обожает.

Он задумчиво скреб большим пальцем небритый подбородок и одновременно не сводил с меня глаз, как коршун, стараясь не упустить жертву. К моему великому отчаянию, он хорошо осознавал, как неловко я себя чувствую под его пристальным взглядом. Это его забавляло, он улыбнулся и лениво скрестил ноги, приготовившись к долгой атаке. Я была напряжена до предела, сидела, неестественно выпрямив спину и сжав ладони, он же казался абсолютно спокойным и раскованным.

— Так Вы считаете, что я плохо забочусь о ребенке? — сказал он после долгой паузы. — Буду считать, что пока это единственная область, где меня не обвиняют во всех смертных грехах.

Мне было неприятно это слышать, я понимала, что меня провоцируют. Но этот человек заслуживал, чтобы я высказала все, что я думаю.

— Ваши намерения хороши, не отрицаю. Но мне кажется, что Вашим поведением Вы только укрепляете Клариссу в ее страхах, хотя, видимо, не осознаете этого.

Он подался вперед, стараясь не пропустить ни слова. Я поняла, что это не игра, что его интерес подлинный, и он не пьян, как мне раньше казалось.

— В чем же моя вина? — мрачно спросил он.

— Я не говорю о вине, я говорю о неведении.

— Если отец не понимает, что нужно его ребенку, разве это его вина?

— Только в том случае, если он сознательно притворяется слепым, но к Вам это, надеюсь, не относится.

— Стало быть, суд признал меня невиновным, но страдающим некоторыми дефектами.

— Я не собираюсь быть Вам судьей.

— В этом я Вас не одобряю.

Он еще глубже врос в кресло и угрюмо рассматривал меня. Лицо его помрачнело, словно тень опустилась на него. Но солнце ярко освещало комнату. Я ждала объяснений по поводу последней фразы, но он этого не сделал.

— Скажите, что я делаю не так.

— Кларисса верит в привидения.

— Я говорил ей, что она ошибается.

— Видимо, Вы так это сказали, что только убедили ее в обратном, — возразила я. — Она хочет Вам верить, но уже не верит и не может заставить себя обвинить Вас во лжи.

— А что бы Вы сделали на моем месте?

Видя его страдания, я положила руку на рукав его сюртука. Он поднял глаза, в них была грубая насмешка, затем они сузились, и в них появилось то выражение голодного волка, которое трудно было не понять однозначно.

Потрясенная тем, как неправильно он истолковал мой жест, я отдернула руку и сказала сухо:

— Ее надо постараться убедить. Не следует так легкомысленно относиться к ее страхам, отмахиваться от ее жалоб, словно она их выдумывает.

— Только и всего? — спросил он так же сухо.

— Нет.

— Я так и думал, — он театрально издал глубокий вздох.

Я сделала вид, что не заметила его попытки заставить меня сменить тон.

— Думаю, если Вы будете проводить с ней больше времени, это принесет пользу вам обоим. Мне кажется, она очень нуждается в Вашем внимании.

— Надеюсь, это внимание дадите ей Вы.

— Я только гувернантка, а не отец. Ей нужно постоянно чувствовать Вашу любовь.

— А не могли бы Вы допустить хоть на минуту, что можете ошибаться?

— Взрослые относятся к некоторым вещам как к очевидным фактам. Детей же надо в них постоянно убеждать.

Он начал закипать. Я подумала, что эта злость предпочтительнее насмешек, как и двусмысленных улыбочек, и вызывающе парировала его взгляд. Но он разозлился еще больше.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: