Кларисса больше не разговаривала, но прошло не меньше часа, прежде чем дыхание ее стало ровным и глубоким. Тогда я решила вернуться к себе.

На следующее утро, когда Кларисса вышла в класс, это был уже другой ребенок. Тени под глазами стали еще заметнее, а движения медленнее. Уроки продвигались плохо, дважды мне пришлось направить ее внимание на занятия. К полудню мы обе с облегчением отложили книги.

— Давай проведем день на воздухе, можно сходить на болота, — сказала я. — Мы сегодня плохо спали ночью, а на усталую голову трудно заниматься.

Но нам пришлось остаться в саду. Ажурные платья Клариссы не годились для прогулок по болотным тропинкам, заросшим вереском и колючей травой. Однако мне удалось настоять и остаться на лужайке, а не приближаться к развалинам, чего ей больше всего хотелось. Мне не улыбалось снова столкнуться с угрюмым Уилкинсом, кроме того, я боялась, что груда камней только усилит ее беспокойство.

День был тихий и предвещал спокойный вечер. Но Его Высочество сумели испортить настроение. Вернувшись в комнату для занятий, мы увидели на столе только один прибор. Тут же появилась миссис Пендавс и объявила, что я буду обедать с Его Высочеством.

Оставив Клариссу на попечение экономки, я удалилась в свои покои, чтобы переодеться. Это было несложно: одно черное платье предстояло сменить на другое, из тафты, заплести косу и уложить ее узлом на затылке.

Когда я вышла из комнаты, часы били семь — время обеда. Но сначала я хотела заглянуть к Клариссе и убедиться, что все в порядке. К моему облегчению, я застала их с миссис Пендавс удобно расположившимися на диване. Девочка рассказывала ей названия цветов, которые выучила днем.

Они не заметили меня. Я поспешила в столовую, пожелав им в душе доброго вечера и не намереваясь заставлять лорда Вульфберна долго ждать. В этот вечер я приняла твердое решение не поддаваться на провокацию и оставаться приятной и обходительной до конца обеда.

Он уже ждал в столовой, потягивая из бокала кларет. Видно было, что это уже не первый бокал. Но я уже убедилась, что он больше изображал пьяницу, чем был на самом деле, поэтому воздержалась от выводов.

К его чести, на этот раз он был вполне прилично одет: рубашка сверкала чистотой, сюртук и жилет были в полном порядке. Только шейный платок был завязан небрежно, а поза в кресле говорила о глубоком презрении к правилам хорошего тона. Выражение лица тоже не выдавало высоких порывов. Я начинала верить, что эта распущенность въелась в его душу и была уже неотделима от него, как черные полосы под ногтями.

Я подошла к краю стола и остановилась, пытаясь сообразить, должна ли усесться сама или ждать, когда он подвинет для меня стул. Он растянул губы в оскале вместо улыбки и демонстративно посмотрел на часы.

— Надеюсь, Вы извините мое небольшое опоздание, — произнесла я, намереваясь быть вежливой до конца, — мне хотелось убедиться, что Кларисса не скучает.

Он окинул меня снисходительным взглядом:

— Вы сомневаетесь в способностях миссис Пендавс? Уверяю, что она прекрасно справлялась раньше.

— В ее способностях я нисколько не сомневаюсь. Но Кларисса плохо спала ночью, я хотела успокоить саму себя.

— А что же не давало ей спать? — спросил он с ехидством.

— Собаки, их вой.

— Раньше они ее не будили.

— Напротив. Уверена, что они много раз пугали ее и не давали спать.

В его глазах мелькнул испуг, развеяв маску безразличия.

— Почему же я об этом ничего не знаю? — властно проговорил он, выпрямившись в кресле.

Это был не первый случай, когда мне доводилось убедиться в глубине его любви к дочери. В душе он вовсе не был диким и необузданным, каким хотел казаться, но когда он так злобно сверлил меня взглядом, я теряла способность рассуждать здраво.

— У меня создалось впечатление, что из всех гувернанток только мисс Осборн имела достаточно храбрости вставать ночью и заходить к ребенку.

Он изрек ругательство, я сделала вид, что не слышу.

— Набитые дуры! Нужно быть глупцом, вроде меня, чтобы приглашать их сюда да еще позволять оставаться. А что мисс Осборн? Почему она не посвятила меня? — допрашивал он, словно я была виновата.

— Она грозила пожаловаться Вам, если Кларисса вздумает беспокоить ее по ночам. И Ваша дочь… не хотела… не хочет, чтобы Вы знали, как она боится. Эти собаки и меня напугали, немудрено, что девочка такая нервная.

— Не припомню, чтобы я упрекал ее когда-нибудь за страхи.

— Наверное, это так. Извините. Наверное, я пыталась найти для нее оправдание, которого не требовалось.

— Вы правы. Завтра поговорю с ней, успокою. Забыв на мгновение о моем присутствии, он отпил из бокала, задержал вино во рту и, сморщившись, проглотил. Я старалась понять, к чему относилась гримаса — к вину или ко мне.

— Вы собираетесь сесть? — спросил он. — Или мне придется весь вечер задирать голову?

— Конечно нет, милорд. Я выдвинула стул. Он глазами указал на один из графинов, стоявших на столе: «Вина?» Я колебалась, не зная, как поступить.

— Это легкое вино. Мисс Пендавс готовит его сама, — добавил он, уловив причину моего замешательства с такой легкостью, что я почувствовала досаду. Его же эта сцена забавляла.

— Ну, тогда совсем немного.

Он налил желтую жидкость из графина в высокий бокал на длинной ножке. Когда тот был наполнен на две трети, он остановился и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула, он пожал плечами и поставил графин на место, заткнув его пробкой.

Вы всегда так воздерживаетесь?

— У меня не было выбора.

Он передал мне бокал. Волчья морда на перстне блеснула на мгновение, из-под манжеты рубашки показались длинные волосы, покрывавшие руки. Взглянув на него, я поняла, что жест был преднамеренным. Он специально старался произвести впечатление. Заметив мой взгляд, он убрал руку.

— Обязательно нужно было ждать, чтобы кто-то предоставил Вам выбор? — спросил он, возвращаясь к прерванной теме.

— В моем положении вряд ли было уместно решать самой.

— Я в Вас разочарован.

— Милорд?

— Ужасно скучная мораль. Можно подумать, что Вы росли в семье сельского пастыря.