Клаус замер.

– Вы сделали мне больно, миледи, – сказал он.

И на его лице отразилась такая мука, что Бэкка отвела глаза. Его страдания казались столь неподдельно искренними, что ей почти стало стыдно за то, что она так резко поставила его перед фактом… Почти, но не полностью. Она так и не забыла свой сон, хотя всячески старалась о нем не думать. Она даже рада была, что новые переживания на некоторое время отвлекли ее от тяжелых мыслей о прошедшей ночи.

– Ваш отец к этому времени, должно быть, уже добрался до Плимута и узнал, что вы туда так и не доехали, – продолжал он. – Мы оба знаем, что он вернется и, как вы выразились, камня на камне на пути у себя не оставит. Я уже говорил, что провожу вас, как только вы решите ехать, – если, конечно, вы будете готовы отправиться в путь. Вы действительно считаете, что разумно ехать по той же дороге, по которой он будет возвращаться? Будет ли осмотрительно допустить, чтобы меня застали в дороге вместе с вами, и это после того, как я утверждал, что в моем доме вы не появлялись? Такое открытие, а оно неизбежно, повлечет за собой конфликт, возможно дуэль. Я не приемлю жестокости, тем более по отношению к пожилому человеку. Но всего этого удастся избежать, если вы останетесь здесь, а заодно и дождетесь, пока ваша горничная полностью придет в себя и сможет вам служить, когда наши пути разойдутся. Будьте благоразумны, mittkostbart.

И как этому человеку удавалось делать так, что самые нелепые обстоятельства выглядели вполне естественно? У него явно был дар к этому, она же подобным похвастаться не могла. Она вообще во многом ему проигрывала, как становилось ясно со временем. На первый взгляд он был прав, а его доводы настолько логичны, что придраться не к чему, но интуиция подсказывала совсем другое. Этот загадочный мужчина уже сломил ее волю и проник в ее сердце. Оставаясь здесь, она рискует уже душой.

– Как вы отнесетесь к тому, если я все же попрошу, чтобы ваш конюх немедленно запрягал лошадей? – спросила она.

Он пожал плечами.

– Я прикажу ему сделать это.

В воздухе повисла напряженная тишина.

– Вы действительно хотите этого, mittkostbart? Неужели вы совсем мне не доверяете? Разве я когда-нибудь причинил вам вред?

Бэкка обхватила голову руками.

– Я… я не знаю, – простонала она.

Клаус поднялся из-за стола, подошел к ней и заключил в свои объятия. Неожиданно для себя Бэкка не стала даже сопротивляться. Сильные руки, прижимающие ее к мускулистой груди, были самой заветной мечтой!

И это был не сон. Лучи солнца проникали сквозь решетки на окнах, зайчиками плясали на стенах и белой льняной скатерти. Этот свет ослеплял и не позволял думать. Чистый запах, исходящий от него, щекотал ноздри. Он действовал как наркотик, притягивал ее, искажал восприятие. Ни один мужчина не должен иметь столько власти над женщиной…

– Доверьте мне свою бесценную жизнь еще ненадолго, mittkostbart, – прошептал он, уткнувшись лицом в ее волосы.

В его голосе слышалось желание, что притягивало ее еще сильнее. Теперь ей уже хотелось ему верить. Сердце бешено стучало в груди, под персиковым платьем из муслина. Внезапно что-то шевельнулось внизу и прижалось к раздраженному потайному уголку ее тела, который помнил еще предыдущее касание. Если это был не сон, то что могло быть то?

Упершись обеими руками Клаусу в грудь, она решительно оттолкнула его и, не сдержав вырвавшийся из груди стон, выбежала из столовой.

– Миледи, подождите! – закричал Клаус, бросаясь за ней.

Она уже почти достигла лестницы, когда он резко развернул ее лицом к себе. В ее карих глазах блестели слезы, от одного вида которых ему самому захотелось плакать. Он не мог думать ни о чем, кроме как о том, что они появились по его вине.

– Нам нужно во всем разобраться, – произнес он, подталкивая ее в зал напротив.

И так было ясно, что она не до конца верит, что все случившееся ночью было просто сном. Ему нужно было каким-то образом переубедить ее, чтобы они могли продвигаться дальше. Проклиная себя за то, что поддался зову плоти, не смог противостоять безумию брачного периода и зашел слишком далеко, он усадил ее на кушетку и сел рядом.

Если бы прошлой ночью он был в своем естественном состоянии, все могло быть гораздо хуже, особенно учитывая то, что она отвечала ему взаимностью. Когда наступал брачный период, для фэйев не существовало правил приличия, этических и моральных принципов, соображений о пристойности. У них был свой кодекс – эротичный, чувственный, сексуальный, недоступный простым смертным. Обе его ипостаси сейчас вступили в схватку между собой, но каким бы ни был итог, одно он знал точно: он не может ее отпустить. Не сейчас, когда она дала понять, что разделяет его чувства. Не сейчас, когда эти чувства возникли у него самого.

– Прошлой ночью мне приснился сон, милорд. Если, конечно, это был сон… – сказала она. – И я хочу знать, был ли это действительно сон, потому что в противном случае я унизила себя, а вы, сэр, не джентльмен!

– Розмарин у вас под подушкой… – произнес Клаус с деланным безразличием, надеясь, что притворство удастся ему лучше, чем ей. – Иногда от него бывают весьма смелые сны, mittkostbart. Это он всему виной. Кто его знает, что было прошлой ночью… может, колдовство. Мне лестно, что вам, по всей видимости, пригрезился я. Но если мое воплощение в вашем сне перешло границы дозволенного, приношу свои извинения. Наверное, нужно было положить эту веточку себе под подушку. Я прошлой ночью спал чрезвычайно крепко, и мне ничего не… снилось.

Как же очаровательно ее щеки залились краской! Причем не только щеки. Румянцем покрылась и шея, привлекая внимание к мягким округлостям, что таились ниже. Больше всего на свете ему хотелось сейчас к ним прикоснуться. Он в очередной раз проклял брачное безумие, которое раскаленными клещами сжимало пах. Он поерзал, заскрипел зубами, стараясь не обращать внимания на капли пота, выступившие на лбу, и боль. Но все было бесполезно – она распаляла в нем животную страсть. Как же ему хотелось прижать ее к себе, но момент был неподходящий! Борясь с похотью, стиснув зубы и затаив дыхание, он ограничился лишь тем, что взял ее за руку.

– Вы изволите поведать мне свой сон? – спросил он.

– Нет! – воскликнула она. – Я хочу уехать, милорд. Я буду решать, когда Мод сможет продолжить путешествие. Не вы. И не Анна-Лиза.

– Да будет так, mittkostbart, – сказал он примирительным тоном. – Поступайте, как сочтете нужным. – Он рисковал, но что еще оставалось делать? – Проведите возле нее сегодняшний вечер. Если почувствуете, что она готова, я тут же отвезу вас, как и обещал.

– И больше никаких травяных отваров?

– Никаких.

– Это касается и меня, милорд.

Он шутливо поднял руки в знак капитуляции.

– Ничего крепче хереса. Даю вам слово. Она запнулась, не зная, как сказать.

– Милорд, вы гуляли в лесу прошлым вечером? – решилась она наконец.

Он помедлил с ответом.

– Я гуляю по лесу каждый вечер, – сказал он. – Мне нравится… как вы это называете… приобщаться к природе. Мне это помогает расслабиться и напоминает о родине, по которой я так скучаю. Но больше всего я наслаждаюсь одиночеством. Я очень ценю личное пространство, миледи.

– Я не… ходила туда… с вами?

– Вам наверняка это приснилось, mittkostbart.

Она покраснела, и его сердце учащенно забилось. Как же она была очаровательна с пылающими щеками и рыжеватыми завитками волос, в которых запутались солнечные лучики! И как она была прекрасно сложена! Ему довелось увидеть, что прячется под мягким муслином ее платья. Он вкусил ее прелести, его искренне позабавила невинная пугливость, с которой она встречала его ласки. Хотя сейчас лучше об этом не думать, иначе он не сдержится! Но первобытные инстинкты из Иного мира настойчиво взывали к нему. Времени оставалось все меньше. Луна скоро пойдет на убыль. До того как она снова станет полной, он должен принять решение. Почти через две недели он должен совокупиться и исполнить свой долг… в который раз… либо быть с позором изгнанным, отвергнутым своим родом, обреченным жить и умереть как простой смертный. Таким будет приговор Трибунала. И то, что он был принцем, не значило ровным счетом ничего. Среди Фоссгримов не было такого понятия, как первородство. Всегда найдется кто-то, готовый занять его место с благословления старейшин. У него было меньше месяца, чтобы завоевать ее сердце и доверие, будь он смертным. И всего мгновение, чтобы взять ее как принц Фоссгримов. Он должен был держать ее здесь до тех пор, пока не примет окончательного решения. А значит, воздержаться от того, что он делал в порыве страсти в ее якобы сне. Внезапно на него снизошло озарение.