После того, как Ариман немного отдохнул, на арену вывели огромного льва, названного в честь князя Света Ормудц. Зверям хотели бросить живого ягненка, но это было слишком для принцессы Линдагулль, которая уже вдоволь насмотрелась на кровавое зрелище. Она махнула рукой: дрожащий маленький ягненок был спасен, а вместо него хищникам кинули дохлую собаку. Голодный лев тотчас ринулся на добычу. Тигр был сыт, потому что напился слоновьей крови, но, завистливый по природе, он также бросился вперед. Со страшной силой схватились между собой Ормудц и Ариман, князь Света и князь Тьмы. Вся окрестность повторяла эхом их мерзкое рычание, песок вихрился, терзаемый их лапами, и окрашивался их кровью. Долгое время исход битвы был неясен, но наконец лев подмял под себя тигра и разорвал его грудь. Ариман был мертв. Ормудца с триумфом повели с арены.

Представление было окончено, и многие зрители спустились с галерей, чтобы осмотреть мертвых хищников. Принцессой Линдагулль также овладело любопытство: ведь до этого ей доводилось видеть лишь цветы и певчих птиц.

В сопровождении служанок и стражи она, как и все, спустилась вниз, и рабы расстелили у ее ног шитые золотом ковры, чтобы она не испачкала свои туфельки об окровавленный песок.

Чего ей было бояться? Всех хищников, которые еще оставались в живых, заперли в надежные клетки, а самый свирепый из них, огромный тигр Ариман, лежал мертвым на песке. Принцесса подошла к Ариману и, восхищенная красотой тигра, решила попросить отца отдать ей во дворец его великолепную шкуру.

Внезапно тигр поднялся на задние лапы, прыгнул на принцессу и, схватив ее своими страшными зубами, помчался прочь.

Крик ужаса вырвался из груди тысяч зрителей, но ни у кого не хватило смелости ринуться следом за тигром и вырвать из его страшной пасти добычу. Только молодой, доблестный принц Абдерраман попытался преградить дорогу хищнику. Принц схватился за его окровавленную грудь и стал биться с ним за принцессу. Несчастный принц: тигр откусил его правую руку и, перепрыгнув через барьер, исчез с принцессой Линдагулль в зубах. Принц же, истекая кровью, лежал на песке, пока не подоспела помощь.

Велико было горе старого Шаха Надира, велико было горе Исфахана, да и всей Персии. Пять тысяч всадников на конях с золотыми уздечками тотчас поспешили на поиски принцессы. Они обыскали каждое ущелье в Туране, где поймали свирепого тигра, но все напрасно. А когда прочесали не только Туран, но и половину Азии, вся рать вынуждена была вернуться в Исфахан с печальной вестью о том, что никаких следов принцессы но найдено.

Шах Надир рвал на себе седые волосы и проклинал тот день, когда появился на свет, день своего рождения, который стоил ему всего самого дорогого на свете. Он повелел народу одеться в траур, а во всех мечетях служить молебны о том, чтобы, наконец, нашлась принцесса Линдагулль. А тому, кто вернет его дочь, пообещал отдать ее в жены, да еще в придачу всю Персию.

Надежда на столь высокую награду прельстила многих князей, и они тут же отправились на поиски исчезнувшей дочери шаха. Но рано или поздно, так и не найдя ее, все вернулись назад — все, кроме одного. И этот один был принц Абдерраман. Он дал священную клятву искать принцессу целых пятнадцать лет — найти ее или умереть.

Если бы принцессу похитил настоящий тигр Ариман, наша сказка на этом бы и кончилась. Ведь для королевского тигра нет на свете ничего святого, даже если это самая прелестная на свете принцесса. Но на сей раз все было иначе. Колдун Хирму в обличье тигра решил обратить единоборство зверей и повеление великана Бум-Бали в свою пользу. Такое сокровище, такую прекрасную принцессу он хотел сохранить для самого себя. И вместо того чтобы подарить пленницу Бум-Бали в Туране, он быстрыми прыжками помчался с ней к себе домой, в далекую Лапландию.

В Лапландии стоял мглистый осенний день. В одном из чумов старая лапландка Пимпедора стоя варила кашу в котелке над очагом, а ее сын Пимпепантури, в ожидании еды, сидел без дела, уставившись на свои оленьей кожи пьексы. Пимпепантури был мальчик добросердечный и скромный, только чуточку недалекий и совсем не чуточку ленивый. Хирму очень хотел сделать из него колдуна, но из этого так ничего и не вышло. Пимпепантури больше любил есть и спать, нежели учиться чему-нибудь полезному…

— Пимпепантури, ты ничего не слышишь? — повернулась вдруг старая лапландка к сыну.

— Я слышал, как трещит огонь, а каша кипит и булькает в котле, — зевнув, ответил Пимпепантури.

— А разве ты не слышишь, как кто-то рычит вдалеке?

— Возможно, — согласился Пимпепантури. — Наверно, это волк, который тащит одного из наших оленей.

— Нет, — возразила старая лапландка. — Это возвращается домой отец. Ведь его не было целых четыре зимы, и теперь я слышу, как он рычит, будто дикий зверь. Должно быть, он очень торопится домой.

И в этот же миг появился в обличье тигра колдун Хирму с принцессой Линдагулль в зубах. Он положил ее на покрытый мхом пол чума и, приняв свой прежний облик, воскликнул:

— Жена, нет ли чего поесть? Я прибежал издалека.

Старая лапландка от испуга чуть не свалилась в котел, а придя в себя, пообещала ему вкусную еду, если он расскажет, где был все эти четыре зимы и что это за красавица кукла, которую он притащил с собой.

— Долго рассказывать, — отрезал колдун, — позаботься о нашей красавице кукле и дай ей теплого оленьего молока, чтобы она ожила и пришла в себя. Она знатная фрекен из Персии, она принесет нам счастье.

Но принцесса Линдагулль вовсе не умерла. Она не была даже ранена. Но она потеряла сознание от страха.

Очнувшись, принцесса увидела, что лежит в своем наряде из серебристой ткани на оленьей шкуре, разостланной на покрытой мхом земле в лапландском чуме. Выло темно и холодно; отсветы огня падали на тесные стены и старушку, поившую ее оленьим молоком. Принцесса подумала, что попала в подземные чертоги мертвых, и заплакала оттого, что она, такая молодая, отлучена от солнца Персии и роз благодатных садов Исфахана.

Колдун меж тем строил прожекты, как овладеть сокровищами Персии.

— Не плачь, прекрасная принцесса, — сказал он. — Ты не умерла, тебя просто похитил свирепый тигр, а мой доблестный сын, рыцарь Морус Пандорус, спас тебя. Мы станем твоими рабами и будем служить тебе с величайшим усердием до тех пор, пока не сможем увезти тебя обратно в Персию.

— Что это ты врешь, старик, — сказала колдуну на своем языке честная лапландка.

— Моя жена говорит, — продолжал Хирму, — что если ты захочешь взять нашего сына, доблестного и прекрасного рыцаря Моруса Пандоруса, в супруги, мы тотчас же отвезем тебя обратно в Персию.

Пимпепантури не понимал по-персидски. Он страшно удивился, когда отец толкнул его к принцессе и пригнул его неуклюжую спину так, что это должно было изображать поклон.

Линдагулль не была бы принцессой и дочерью гордого Шах Надира, не оскорбись она подобной дерзостью. Она посмотрела на колдуна и его неотесанного сына такими глазами — нет, надо было видеть этот взгляд — ведь в Персии умеют сверкать глазами! — что оба они, и отец и сын, задрожали от страха.

— Нет, это не годится, — сказал колдун. — Сперва надо ее укротить.

И он запер принцессу в маленьком чулане, пообещав ей, если одумается, половинку оленьего сыра и ковшик воды из талого снега. Целый день принцесса провела в кромешной тьме, пронизываемой лишь полоской северного сияния, проникавшего в щелку чума.

Линдагулль плакала. Да, она плакала так, как можно плакать только, если тебе двенадцать лет и ты была персидской принцессой, жила в розовых садах и мраморном дворце, а потом вдруг одна-одинешенька, голодная и замерзшая, очутилась в зимней Лапландии. Под конец принцесса заснула. И тогда рядом с ней оказался добрый Нукку Матти, властелин прекрасных снов. Тот, кого шведы называют Йон Блунд, а датчане и норвежцы Оле Лукойе, что означает Оле-Закрой Глазки. Уж не знаю, как называют его в Персии… Нукку Матти взял принцессу в свои объятия и перенес на Фьедерхольм, Острова-Пушинки, где веселые сны порхали вокруг принцессы. Так проходили недели и месяцы, ночь за ночью в царстве снов. Линдагулль стала терпелива и больше не плакала. Сны предсказали ей: