Вдруг, чей-то голос произнес:

— Белый вереск приносит счастье!

Я повернулся. На низенькой, развалившейся каменной стенке в нескольких шагах от меня сидела Франсес Стоктон. Она, казалось, была неотъемлемой частью этого угрюмого серого мира, так как ее костюм был серым, серым был и тонкий шарфик, концы которого трепыхались на ветру у нее на шее. Только лицо было гораздо более бледного оттенка. Ее черные волосы и глаза создавали ярчайший контраст с этой серебряной бледностью. На ней не было ни шляпки, ни перчаток, и она, казалось, тяжело дышала после продолжительной прогулки.

— Шотландские невесты всегда собирают целые букеты белого вереска, — сказала она с улыбкой, и я увидел, что она умеет быть обворожительной. — Я так и не поблагодарила вас должным образом за то, что вы привели ночью Джонни домой. Я настолько вам благодарна, что даже не могу выразить словами.

Тут же я испытал острый стыд за те непрошеные мысли, которые только что роились у меня в голове. Я слишком далеко отпустил поводья своего воображения. Стоктоны были такими, какими они казались, — нормальные, превосходные люди. Особенно их племянница Алиса. И Шарпантье был настоящим французом, сочетавшим в себе скромность, умеренность, жизнерадостность и интеллектуальную напряженность, которую можно встретить только в квартале Сорбонны. В них нет ничего такого, что могло подтолкнуть Джонни удрать поздно ночью в высокие горы, что могло вызвать этот дикий, застывший в его глазах страх. Затем она испортила все впечатление.

— Я шла за вами следом, мистер Данбар, — мне хотелось поговорить с вами наедине.

Рукой она отбросила выбившуюся прядь, которая из-за влажности воздуха уже чуть завилась.

— Я имею в виду Джонни. Вы разговаривали с ним сегодня утром. Каково ваше мнение? Я должна знать об этом. Прошу вас, не нужно жалеть меня и щадить мои чувства.

Я молча стоял перед ней и крутил в руках веточку вереска, не зная, что сказать.

— Я и сам в полной растерянности, миссис Стоктон, — признался наконец я. — Мне кажется, с ним что-то произошло во время бомбардировки, но я понятия не имею, что именно, а он мне об этом ничего не говорит.

— Может быть, это какая-то форма шока?

— Это лишь слово, а не объяснение. Почему шок принимает форму побега, когда у мальчика здесь есть все, что требуется для полного счастья? Во всяком случае, мне так кажется.

— Кажется? — быстро откликнулась она. — Значит, вы считаете, что это не только шок. Здесь что-то связано с нами?

— Я не знаю. Только пытаюсь догадаться. Я ведь во всем этом деле лишь посторонний зритель.

Она наклонилась немного вперед, не спуская взгляда с моих глаз.

Ну и что они собираются предпринять? На такой вопрос нельзя было дать вразумительного ответа. Кого она имела под местоимением «они»? Мужа и эрпантье? Или полицию? В этом случае гораздо больше подошли бы местоимения «мы» или «вы». Считала ли она, что другие настроены против нее и Джонни? Само собой разумеется, Джонни не питал особого желания заключить с ней союз.

— Я предложил вашему мужу проследить за Джонни, когда он убежит в следующий раз. В таком случае можно узнать о его цели, если только таковая у него есть. Это будет для вас более поучительным, чем все попытки перехватить его, что вы делали последнее время.

Мне казалось, что лицо у нее не может быть бледнее, но теперь оно стало смертельно бледным.

— Нет, нет! — торопливо запричитала она. — За ним нельзя следить. — Выражение ее глаз говорило о внутренней боли.

— Есть ли какая-нибудь причина… — начал было я. Она встала.

— Мне кажется, этого делать не стоит. Я сейчас же поговорю об этом с мужем. Он не понимает Джонни. Никто его не понимает.

Она по-прежнему смотрела на меня глазами раненого животного.

— Мистер Данбар, у меня к вам довольно странная просьба. Не встречайтесь больше с Джонни. Не вмешивайтесь больше в это дело. Вы не так стары, как я, но вы достаточно пожили, чтобы понять: в этой жизни существуют странные вещи. Вещи, в которые лучше не заглядывать слишком глубоко. Перед вами одно из подобных явлений. Оставьте все, как есть. Ради собственного и моего спокойствия. Я не знаю, что случится со мной, если я еще потеряю и Джонни. Я утратила так много, я не могу себе позволить потерять и его…

Я внимательно посмотрел на нее и подумал: «Вы уже его потеряли. Ему плевать на вас, он ни о ком, кроме себя, не заботится…»

— Не знаю, что и делать, — медленно повторила она. — Благодарю за все, что вы мне рассказали. А теперь, прощайте…

Повернувшись, она медленно зашагала прочь. Через несколько мгновений она исчезла, и мне показалось, что я сам придумал весь этот инцидент, так как от него не осталось ни одного осязаемого свидетельства.

Вряд ли она могла больше расстроить меня. Размышляя по дороге домой, я все больше убеждался в том, что она либо что-то знала о Джонни, либо о чем-то подозревала. Но нам об этом ничего не было известно, мы даже об этом не догадывались.

Вечером я прошагал три мили до маленькой деревушки Страттор, чтобы отправить телеграмму своему командиру. Ее невинный текст не вызывал любопытства. Но при расшифровке се содержание отнюдь не было столь безобидным:

ЗДЕСЬ СУЩЕСТВУЮТ ДВЕ ВОЗМОЖНОСТИ ФРАНЦУЗ ПО ИМЕНИ МОРИС ШАРПАНТЬЕ ЖИВУЩИЙ В КАЧЕСТВЕ УЧИТЕЛЯ В АНГЛИЙСКОМ ДОМЕ И НЕИЗВЕСТНЫЙ ИНОСТРАНЕЦ ЖИВУЩИЙ В ОДИНОЧЕСТВЕ В ОТДЕЛЬНОМ КОТТЕДЖЕ. ПРОДОЛЖАЮ РАССЛЕДОВАНИЕ.

На следующее утро сплошь покрытое облаками небо низко висело над голой землей. Морось, которую и дождем не назовешь, этот скорее невидимый туман, просачивалась через пористый потолок и придавала воздуху в комнате перламутровый оттенок. Но когда я заглянул в сад, то увидел, что миссис Грэм стоит на грязном дворе, и на ней нет ни шляпки, ни плаща. Последовав ее примеру, я отказался от плаща и зонта.

— Далеко ли до озера? — поинтересовался я.

— Около шести миль, — сказала она, с недоумением взглянув в мою сторону. — Но там нет ничего интересного — большой резервуар воды да горный хребет Бен Тор.

— Где проходит туда прямая дорога?

Она махнула рукой через пастбище, указав на окружавший его сосновый бор.

— Там, в чаще, вы найдете тропинку. Затем выйдете на болото. Пойдете по берегу реки Тор и, миновав долину, дойдете до озера. Не положить ли вам в сумку завтрак?

— Нет, благодарю вас. Еще рано. Думаю, что вернусь Домой около часа дня.

Она проводила меня скептическим взглядом. Я зашлепал по болотистым зеленым пригоркам пастбища.

«Тропинкой» оказалась оленья тропа. Я сильно подозревал, что ею стали пользоваться люди, после того как ее проложил бойкий олень. Вскоре я на самом деле увидел его следы. Других признаков животного мира там не было. Чем дальше я уходил в лесную чащу, тем слабее доносились с фермы привычные домашние звуки, мычание коров и блеяние овец, — и вскоре со всех сторон подступила тишина, словно в пустом соборе. Слабое пошаркивание подошв о скользкий ковер из опавших сосновых иголок было единственным звуком, и даже он казался грубым нарушением тишины, — неслыханное вторжение туриста, который бесцеремонно и напористо продвигается в проходе между скамьями в храме без всяких коленопреклонений. Смолистые колоннады стройных деревьев бесконечными рядами высились передо мной, они росли среди толстого слоя слежавшихся иголок, стремительному вытягиванию кверху не мог препятствовать густой подлесок. Над головой зеленые ветки переплелись и образовали толстую и надежную крышу, которая не пропускала и капли дождя, и я таким образом все это время оставался сухим.

Ни птица, ни порыв ветра не тревожили эту благоговейную тишину. У меня складывалось впечатление, что я вступил в вакуум, в котором движение отличается быстротой и бесшумностью, так как ему не препятствует воздух, в вакуум, в котором жизнь приостанавливается, как и смерть. От этой сказочной иллюзии не осталось и следа, когда я вдруг наткнулся на следы человека, ясно отпечатанные на влажной сырой земле. Две — три пары следов человеческих ног, отличавшиеся друг от друга по форме и по размерам. Их оставили здесь совсем недавно. Вначале, вероятно, шел ребенок, а за ним мужчина с женщиной. Я ускорил шаг.