Мальчик, по-прежнему низко опустив голову, что-то выискивал на земле.

— Что он там ищет? Стал бы он выбираться из запертой комнаты до завтрака, чтобы отыскать то, что потерял там накануне?

— Только в том случае, если это — нечто весьма для него важное, — ответил я. — А то, что важно для ребенка, для нас может не иметь никакого значения.

— Вы считаете Джонни ребенком? — Ее глаза посерьезнели. — Ему четырнадцать. А в таком возрасте мальчик уже не совсем ребенок.

Хотя я убеждал ее не спускать глаз с Джонни, сам не мог оторваться от ее лица. Мягкая зелень домотканого платья так шла к ее нежной коже и яркому, почти бронзовому цвету каштановых волос. Стоя рядом с ней в этом чистом, лишенном теней сером пространстве, я четко видел текстуру ее кожи, нежную, словно самый изысканный и тонкий китайский шелк. Я краснел, чувствуя, как неровно бьется у меня сердце. Боже, и это всего вторая наша встреча!

Вдруг моя память унеслась на десятилетие назад, к лекции в одной аудитории, в которой угрюмый профессор новейшей психологии нудно вбивал нам в головы одну из своих любимых догм:

«Не существует такого понятия, как любовь с первого взгляда. Грубое половое влечение может возникнуть с первого взгляда, но оно не имеет ничего общего с любовью, о чем вам может убедительно рассказать любой зоолог. Комплекс человеческих чувств, вульгарно называемый "любовью", — это, по сути, конечный продукт многолетнего совместного опыта и общих воспоминаний. У любви нет других более вразумительных определений. Если говорить с научной точки зрения, то невозможно любить кого-то в точном смысле этого глагола, если только вы не общались на постоянной основе с этим человеком по крайней мере лет пять, хотя десять или даже двадцать приводят к лучшему результату».

К несчастью для науки, у меня не было ничего грубого в чувствах к Алисе Стоктон. Они не могли бы стать более сложными, более нежными или тревожащими, знай я ее пятьдесят или даже сто лет. Она вдруг пробудила все мои пять чувств, и они получили легкие стимулы от почти болезненной ее яркости, что бывает с человеком в момент физической опасности. В то же время ее присутствие рядом затуманивало, смущало мое сознание, словно я выпил на один коктейль больше, чем требовалось.

И нужно сказать, что она лишь осложнила ситуацию — в тот момент, когда сжала мою руку в своей. Я не ношу перчатки, а свои она сняла, когда подбрасывала монету. Пронзивший меня электрошок от ее теплых пальцев лишил меня на несколько секунд дара речи и способности двигаться.

— Ах! — она сильно сжимала мою руку, но я понял, что этот жест не свидетельствовал о ее нежных чувствах ко мне. Лицо ее побледнело. Она напряженно всматривалась в болото, и глаза ее расширились от ужаса. Ее рука могла бы сжать любой предмет, оказавшийся в этот момент рядом.

Я с трудом приходил в себя.

— Что случилось?

— Разве вы не видели? — резко сказала она, убрав свою руку. — Где Джонни?

Ее слова, произнесенные с укором, тут же разрушили все очарование, которому я бессознательно поддался. Я начал напряженно всматриваться в предгорный скат под нами. Там не было никаких признаков фигуры со склоненной головой, которая шныряла между кустов несколько секунд назад. Я повернулся к ней.

— Где вы в последний раз видели его?

Она дала тот ответ, который я ожидал и которого очень боялся.

— На том самом месте, где он, по словам Мориса, исчез в предыдущий раз.

В дальнейшем укрытии не было смысла. Мы побежали вниз по склону. Я все увеличивал шаг, и она с трудом поспевала за мной.

— Все произошло так, как описывал Морис, — доносился ее голос из-за спины. — Только что он был там, и вдруг — исчез!

Я сбавил шаг, чтобы она меня догнала.

— На нем была куртка верескового цвета, и она сливалась с этим болотом, — сказал я. — Если бы он не двигался, то мы наверняка бы его потеряли раньше. Может, он сейчас просто остановился, может, притаился, притворился, что спит.

— Но и в этом случае я бы увидела его волосы, — тяжело вздохнула она. — Они у него такие яркие, блестящие…

Мы подошли к этому злосчастному месту. Высохшее дерево и громадный валун, на которые указал Шарпантье, стали для нас довольно точными координатами. Мы старательно, шаг за шагом, обошли весь участок, точно так, как это делал сам Джонни несколько минут назад. Мы ничего не обнаружили, кроме зарослей крапивы и вереска, а также одного колючего куста, который впился мне в руку, словно рассерженная кошка. Не было никаких следов, так как земля там была усеяна пробивавшимися на землю корнями и густыми сорняками. Я поднял голову, чтобы еще раз оглядеть весь окружающий пейзаж. Как говорил Стоктон, он был удивительно, необычайно пустынным. На сей раз не было ни солнца, ни ветра, на тетерева, — одно голое болото, простирающееся от реки до длинного четко очерченного хребта, возвышающегося под низким бледным небосводом. Трудно было себе представить более пустынное, более заброшенное место. Здесь слышался единственный звук — сдавленное пофыркивание быстрого течения реки Тор у подножия горы, которое в этой горловине пыталось перепрыгнуть через самое себя в торопливом стремлении поскорее Добраться до Далриады и соединиться с морской пучиной.

Вдруг лицо Алисы еще больше побледнело.

— А где Морис?

Я-то совсем о нем забыл. Вновь я начал шарить взглядом по склону. День был безветренный, кусты стояли неподвижно. Набрав полные легкие воздуха, я закричал: «Шар-пан-тье!! Где вы?» Но мне не ответило даже передразнивающее обычно всех эхо.

Теперь уже я взял руки Алисы в свои. Они были холодные и сильно дрожали. Ее глаза были похожи на глаза

Джонни, когда он пристально глядел на луч от моего фонарика, — бледные и блестящие, похожие на стекло, в которых царил страх на грани истерики.

— Но вы же понимаете, что всему этому должно быть какое-то простое и резонное объяснение, не правда ли? — попытался утешить ее я.

Она молча кивнула, но страх не покидал ее.

— Всегда для любого явления имеется свое объяснение, — продолжал я. — Внешние проявления могут озадачивать, даже пугать, но ведь это только внешние проявления. Они не в счет.

С облегчением увидел я, что на ее бледные щеки постепенно вернулся румянец. Высвободив руки из моих, она улыбнулась:

— Знаете, мне кажется, что вы гораздо больше похожи на шотландца, хотя вы и американец.

— Почему?

— Вы так логичны! Когда шотландцы не находятся в плену мистики, они — самые рационально мыслящие люди в мире.

Может, ей не нравились рационально мыслящие люди? Она продолжала, по-прежнему мягко улыбаясь:

— У вас шотландское имя, не так ли?

— Да. Был когда-то в пятнадцатом веке поэт, которого так звали. Я всегда тайно надеялся, что он — мой далекий родственник, но это имя настолько широко распространено, что я отказался от всякой мысли о родстве с ним.

— Вы имеете в виду автора «Плача по создателям»? Да, было бы приятно оказаться его родственником. Шотландия — маленькая страна, может быть, вы на самом деле кем-то ему приходитесь, не зная ничего об этом? Надеюсь, вы не обиделись на меня за то, что я назвала вас рационально мыслящим человеком?

Я вновь заметил страх у нее в глазах, и ее голос стал еще тише.

— Приятно, когда именно такой человек находится с тобой рядом в такой момент. Ну, что мы намерены предпринять?

И я, и она, оба мы оказались совершенно беспомощными. Но ведь нужно что-то делать! Я решил ухватиться за соломинку.

— В каком направлении шел Джонни, когда вы видели его в последний момент?

— На запад, по направлению к озеру.

— Ну тогда я отправляюсь на озеро в поисках Джонни. Но вначале я отведу вас домой, в Крэддох.

— Озеро? Вы думаете, он пошел туда? Но каким образом?

— Крадучись, через кустарник вереска, как Морис.

— Но я бы непременно заметила движение веток, даже если бы и не видела самого Джонни!

— Не знаю, как и что он сделал. Но единственный «ключ», которым мы располагаем, — это то направление, в котором он шел до исчезновения. Поэтому я намерен пойти за ним.