— Может, его еще разок макнуть? — задумчиво предложил он. — А то, гляжу, его по новой разбирает. Опять ему черти, мерещиться начали.

— Я те макну! — взвизгнул Пономарев, с неожиданной живостью отскакивая на добрых полтора метра в сторону. — Я те мак…

Он осекся и застыл с открытым ртом, глядя в ствол тусклого от старости и частого употребления парабеллума, который непринужденно и даже изящно держала в руке Евгения Игоревна Горобец. Глеб напрягся, и сейчас же ему на плечо легла чья-то твердая, как доска, ладонь. Он обернулся и увидел Тянитолкая. Тянитолкай отрицательно покачал головой: не встревай. Его правая рука свободно висела вдоль тела, а в ней был зажат его знаменитый нож. Глеб удивленно поднял брови. Тянитолкай снова отрицательно качнул головой, неожиданно подмигнул и спрятал свой тесак в ножны.

— Так, да? — с отчаяньем в голосе спросил проводник. — Вот так вот, значит? Ну и пропадайте, леший с вами! Эх! Провались оно все сквозь землю! Пожил, хватит! Пора и честь знать! Ах ты господи! Ну и пропадайте!

— Не визжи, старик, — устало сказала Горобец. — Выведешь нас на Каменный ручей и можешь убираться на все четыре стороны. Получишь два ящика водки.

— Три, — быстро сказал Пономарев.

— Хорошо, получишь три, — равнодушно согласилась Горобец. — Тянитолкай, отдай ему ружье. Нужно двигаться, мы и так потеряли уйму времени.

На макушке лысого, поросшего серой прошлогодней травой пригорка Глеб придержал лошадь и оглянулся на оставшийся позади поселок. Он снова увидел просевшие, дырявые крыши, трухлявые стены с пустыми глазницами выбитых окон, мертвый черный бурьян в полтора человеческих роста и холодные, полуразвалившиеся печные трубы. Кое-где окна были вкривь и вкось забиты досками, но в большинстве домов их не было вовсе — остались только голые черные проемы, сквозь которые кое-где уже проросли длинные гибкие ветви каких-то кустов. Под обвалившимся навесом тихо ржавели остатки пилорамы, в стороне от заросших полынью рельсов лежала на боку перевернутая вагонетка. И вдруг там, возле вагонетки, мелькнуло и пропало что-то серое. Стебли бурьяна качнулись и снова замерли в мертвой неподвижности. Глеб вскинул винтовку, посмотрел в прицел, но движение не повторилось.

— Ты чего, композитор? — спросил ехавший рядом Вовчик. — Руки чешутся? Погоди чуток, еще настреляешься!

—Да нет, — сказал Глеб, опуская винтовку. Просто…

— Что?

— Да так, ничего. Наверное, померещилось.

Над Москвой неторопливо сгущались прозрачные майские сумерки. В открытое окно тянуло теплым ветром, который пах нагретым за день асфальтом. Прозрачная штора на окне была задернута, но привлеченные светом ночные бабочки все равно как-то ухитрялись пробраться сквозь эту преграду — не менее десятка их беспорядочно кружилось над зеленым абажуром настольной лампы, и еще столько же валялось в круге электрического света на столе. За окном послышалось нарастающее басовитое гудение, и спустя секунду раздался звонкий, увесистый щелчок, от которого генерал невольно вздрогнул. Звук был такой, словно в окно бросили камешком. «Майский жук, — догадался Федор Филиппович. — Надо же, куда его, дурака, занесло! Не сиделось ему за городом, на природе… Интересно, как там сейчас, на природе?»

Супруга Федора Филипповича третий день сидела на даче, но в данный момент генерал думал не о ней. Да и природа его интересовала вовсе не подмосковная…

Сиверов не выходил у Федора Филипповича из головы. С того момента, как транспортный «Ил» тяжело оторвался от бетона взлетной полосы и взял курс на восток, прошло уже больше двух недель. Все это время генерал Потапчук был очень занят, но посторонняя и ненужная, в общем-то, мысль «А как там Глеб?» нет-нет да и всплывала из глубин генеральского подсознания, регулярно отравляя ему жизнь. Снедавшее Федора Филипповича беспокойство не имело под собой никакой реальной основы, и он это прекрасно понимал, но беспокойство от этого не только не проходило, но и, наоборот, усиливалось. Прошлой ночью Федор Филиппович неожиданно для себя проснулся с сильно бьющимся сердцем и долго лежал на спине, глядя в потолок, безуспешно пытаясь припомнить, что же это был за кошмар, из-за которого он выскочил из сна, как пробка из бутылки. Припомнить ему ничего так и не удалось, но генерал не сомневался, что кошмар был как-то связан с Глебом Сиверовым. Покорившись неизбежному, он стал думать о Слепом, но размышлять о чем-то, не имея информации, — дело пустое и безнадежное. Единственный вывод, к которому Федор Филиппович пришел в результате своих ночных раздумий, это что Корнееву удалось каким-то образом заразить его, Федора Филипповича, своим беспокойством.

— Ночей он не спит, — злобно бормотал Федор Филиппович, глядя на ворох бумаг в своем кабинете. — Чертовщина ему, видите ли, мерещится… И откуда только ты свалился на мою голову, старый неврастеник?

Он неприязненно покосился на висевший на спинке соседнего стула китель с генеральскими погонами. Это был его собственный китель, и он раздражал Федора Филипповича уже давно, но сегодня вид этого отлично скроенного и безупречно отглаженного предмета обмундирования вызывал в его душе чувство близкое к безнадежному отчаянью. «В отпуск пора, — подумал Федор Филиппович. — А может, и на пенсию. Что-то я совсем расклеился, прямо как старая баба».

Он потер усталые глаза, помассировал кончиками пальцев натруженную переносицу и с протяжным вздохом водрузил на место очки. «Дочитаю сводку — и домой, — твердо решил он. — Завтра выходной, надо наконец отоспаться. Завалиться пораньше, встать попозже, а потом, на свободе, сходить за угол в ларек и в кои-то веки попить пивка — прямо с утра, на свежем воздухе, в сугубо мужской компании, которая знать ничего не знает об оперативных сводках, секретных операциях и пропавших экспедициях…»

Он выдвинул ящик стола, на ощупь нашел жестяную коробку с леденцами, кинул один в рот и стал, вздыхая и причмокивая, невнимательно бегать глазами по черневшим на экране компьютера строчкам оперативной сводки. Все было то же, что и вчера, и позавчера, и неделю назад: жизнь шла своим чередом, кто-то за кем-то следил, брал кого-то в разработку, кто-то попадался с поличным, кто-то, наоборот, ускользал за бугор с наворованными денежками, еще кого-то повязали на Павелецкой с самодельным взрывным устройством в пакете…