– Приятно поговорить с умным человеком, – заметил майор. – В общем, начали меня раскручивать.

Не знаю, сунули эти мои.., гм.., пострадавшие что-нибудь следователю или нет, но процесс, как говорится, пошел: злостное хулиганство, тяжкие телесные, и тэ дэ, и тэ пэ…

Сунулся я к нашим – шарахаются как черт от ладана, тем более что я на прощание начальнику сказал пару ласковых. Ну тогда я визиточку-то и достал…

– Отмазали, – не спрашивая, констатировал Илларион. – Что и требовалось доказать.

– Дурак ты, а не клоун, – с обидой отозвался Балашихин. – Просто прислали хорошего адвоката, и проблемы как не бывало. Дело даже до суда не дошло.

– Ну ясно, – сказал Забродов. – И ты решил, что свой бизнес – хорошо, а хорошая «крыша» лучше.

– Что-то я тебя не пойму, – проговорил Балашихин. – Что ты меня все время колешь, как тот следователь?

При чем тут «крыша»? Мне предложили высокооплачиваемую работу по специальности… Ну почти по специальности…

Что же я, должен был отказаться из принципиальных соображений? Да и нет у меня по этому поводу никаких особенных соображений. Работа как работа, вполне законная и даже, можно сказать, благородная – людей охраняю.

– И как успехи? – спросил Илларион.

– Представь себе, успехи есть. Квалификация – великая вещь. Я уже старший группы, денег навалом… Честно говоря, я раньше столько сразу и не видел, сколько сейчас в месяц получаю.

– Жизнь прекрасна, – с неопределенной интонацией добавил Илларион.

– Жизнь – дерьмо, и ты об этом прекрасно знаешь, – огрызнулся Балашихин. – И не говори мне об идеалах и принципах. Мы с тобой черт знает сколько лет служили идеалам. И что вышло?

– Только не надо о политике, – с видом утомленной куртизанки попросил Илларион. – Принципы и идеалы размещаются внутри человека, а вовсе не снаружи.., не в Кремле и не в Белом доме, если ты это имел в виду, говоря о долгих годах безупречной службы.

– Ладно, – набычившись, сказал Балашихин. – О политике не будем. А о чем будем? О поэзии? Принципы, идеалы – это ведь все, согласись, поэзия. Лирика, так сказать. Делом надо заниматься. Живым, настоящим делом. Ты же с головы до ног покрылся книжной пылью, дальше своих книжных полок не видишь…

– Гм, – с сомнением произнес Илларион, но спорить не стал. Ему вдруг сделалось скучно и неуютно в собственном доме, и сомнения полезли из своих затхлых щелей, бередя душу. А что, если Балашихин все-таки прав?

– Вот тебе и «гм», – напирал майор. – Бросай свою рыбалку и айда ко мне под начало! Я договорюсь, меня там ценят.

– Я подумаю, Коля, – пообещал Илларион. – Толь ко хочу тебя предостеречь. Ты не обижайся, но Москва все-таки не твой Краснополянск. Тут, если попадешь под «раздачу», никакой адвокат тебя не отмажет.

– Ну-у-у, – разочарованно протянул Балашихин, – вот уж не думал, что в тебе гонор этот московский тоже сидит. Тоже мне! Третий Рим, столица мира…

– Ты все-таки обиделся, – со вздохом сказал Илларион, – а напрасно. Я вовсе не хотел тебя обижать, но еще меньше мне хотелось бы, чтобы тебя здесь проглотили, как мошку.

Балашихин перегнулся через стол и дружески похлопал его по руке.

– Ну-ну, – успокаивающе сказал он, – перестань.

Я уже не маленький, разберусь как-нибудь. А не разберусь, так ты поможешь. Поможешь ведь?

– Само собой, – кивнул Илларион. – Успеть бы только. И я тебя прошу, Коля: не лезь ты в политику. Это уж точно такое дерьмо, что потом всю жизнь не отмоешься!

– Что-то ты у меня совсем скис, – сноровисто откупоривая очередную бутылку, бодро заметил Балашихин. – Давай-ка дернем для поднятия боевого духа.

– Угу, – кивнул Илларион и нараспев, с подвыванием продекламировал: "Что-то нос твой повис, как слива.

Тем не менее, все же налей. Социальная справедливость так и прет изо всех щелей…"

– «Бьет фонтаном со страшной силой, – немедленно подхватил Балашихин, – и порой вышибает дух. Почирикаем за справедливость, если ты не совсем потух». А?

Сила! Это тебе не братья По – Эдгар и Аллан… Как его звали, этого пацана?

– Костик, кажется, – задумчиво сказал Илларион, выпивая полную рюмку. – Точно, Костик. Рядовой Славин.

– Ну, земля ему пухом, – салютуя своей рюмкой, сказал майор.

– Да какая там, к черту, земля, – ответил Илларион, чокаясь с ним. – Один камень…

Они разошлись в начале третьего – точнее, это Балашихин разошелся, точнее уехал на такси. Провожая его до дверей, Илларион почувствовал, что пьян просто-напросто до полного остекленения, и в очередной раз позавидовал майору, который выглядел как огурчик: перепить Балашихина, насколько было известно Иллариону, не удавалось никому и никогда. Балашихин оставил ему свою визитку, и они условились, что в начале недели Илларион позвонит или заедет, чтобы сообщить о принятом решении. Балашихин был настойчив, и теперь, ведя изнурительный бой с тенью в скверике у фонтана, Забродов никак не мог избавиться от ощущения, что они чего-то не договорили с отставным майором. О чем-то Илларион не догадался его спросить, что-то осталось недосказанным или непонятым, и это беспокоило, как заноза.

– Разберемся, – пообещал Илларион своему невидимому противнику, тесня его к фонтану под привычно удивленными взглядами собачников, выведших на прогулку своих разномастных питомцев.

Похмелья как не бывало, а через час, когда Забродов все той же мерной рысью подбежал к арке, которая вела с Малой Грузинской во двор его дома, тучи незаметно разошлись, и с очистившегося неба сверкнуло солнце.