Глава 5

Глава 5

Эти размышления прервал шум драки, доносившийся из-за ближайшего густого осинника. Спрятав мешок, я вытянула клинки и, прячась в зарослях, подкралась с подветренной стороны, стараясь себя не выдать даже запахом. В княжестве иногда промышляли разбоем оборотни. Это все знали, но князь закрывал на это безобразие глаза. В обитель не раз доставляли разодранных жертв этих нападений.

Выглянув из-за кустов, я мысленно чертыхнулась, послав к демоновой маме всю родню давешнего гвардейца. Этот дурень умудрился вновь нарваться на разбойников. И сейчас лихо отбивался моим мечом от пятерых плотно насевших на него. Расклад был не в его сторону, а мне не хотелось подставляться под лихой разбойничий тесак.

Убрав клинки, я вынула из мешка небольшой арбалет, сконструированный для меня наставником. Забравшись на дерево повыше. Прицелилась и выстрелом в ухо сняла одного из напавших. Быстро перезарядив, убрала следующего, пробив глаз. Успела ранить в плечо третьего, когда до разбойников дошло, что их методично отстреливают. Растерявшись, они пропустили удары гвардейца, и оставшаяся парочка красиво улеглась у ног Гаролда.

— Слезай, милая. Ты же мышка, а не белка, — весело крикнул гвардеец, заработав еще один минус в моих глазах.

Ну чего он орет? Шайка явно не из пяти человек. Рядом еще головорезы бродят. А он, будто нарочно, скликает их сюда.

Я, стеная про себя, что мне в спутники достался самый тупой из мужчин Риволы, спустилась с дерева. Нашла свой мешок и уставилась на Гаролда, шарящего по карманам лихих людей. Гвардеец мародерствовал со смаком, не брезгуя ничем. Он уже обзавелся темной рубашкой и кожаной безрукавкой. Парой увесистых кошелей с монетами. Ножами, спрятанными за голенищами сапог. И неплохим клинком, ножны которого старательно пристегивал на позаимствованный ремень.

— Сури, ты имеешь право на половину добычи, — улыбаясь, он протянул мне мешочек с деньгами.

Вспомнив, что расплачиваться придется на ближайшем постоялом дворе, я, чуть поколебавшись, взяла деньги и спрятала в мешок. Подняв свой клинок, одолженный Гаролду, засунула в ножны и, огибая трупы, направилась по своему маршруту.

— Ты куда, милая? Видишь, как тут опасно бродить маленьким девочкам одним? Я тебя провожу, пожалуй… — кричал в спину Гаролд, торопясь за мной.

Теперь-то после его воплей тут точно опасно.

— Гаролд, чего ты орешь? — повернувшись к нему, сложила руки на груди и уперлась в сияющего парня взглядом. — Тебя только глухой не слышал.

— Не сердись, мышка! Я, как хороший солдат, мечтаю, стать генералом, голос командный вырабатываю, — он гордо выпятил грудь и орлом глянул на меня. — Без этого генералу никак. Как же парады принимать? Еще я фразы перед зеркалом репетирую. Хорошо получаются: «Вон, мерзавец!», «Разжаловать к демонам!» и «Высечь шельмеца!».

Гвардеец встал в позу, выпятил грудь, заложил пальцы за воображаемый лацкан и заорал так, что дождь градом посыпался с листьев. Присев от неожиданности, я сглотнула, надеясь, что после этого не стану заикаться.

— На, пожуй, болезный, — протянула ему сухарик из своих запасов, надеясь хоть на время закрыть ему рот и пообещала:- А по прибытии я тебя отправлю в соответствующий дом.

— Терпимости, — с надеждой замер с торчащим сухарем во рту Гаролд. — Я не то чтобы охочий, но не откажусь.

— Скорби, — кивнула вмиг погрустневшему гвардейцу и продолжила путь.

Влажные после дождя ветки цеплялись за волосы, роняя холодные капли, растекавшиеся по груди. Сапоги потемнели от травы, в которой мы, цепляя ногами, медленно брели. Мужчина методично опустошал мои запасы. Я скрепя сердце терпела, тишина того стоила. Дожевав последний сухарик, гвардеец заскучал, борясь с собой несколько мгновений, он вновь огласил свод леса «генеральским» ором:

— Мышка, я уже решил, не отговаривай. Ты второй раз спасаешь мне жизнь. После третьего я на тебе женюсь, — клятвенно приложив ладонь к сердцу, пообещал гвардеец.

Я подавилась сухарем, попавшим не в то горло.

Неужели Светлая Богиня наказывает меня за нарушение целомудрия и дерзкий побег этим несчастьем? До города добираться три дня. Если он сейчас такое выдал, то к тому времени, как мы доберемся, не его, а меня можно будет сдавать в дом скорби.

— Расскажи о своей семье. Надо узнать о возможном будущем муже больше, — криво улыбнулась Гаролду, решив узнать, с кого в семье началась прогрессирующая умственная слабость.

— Предки мои дворяне. Бедные, правда, но достойные и родословная не короче, чем… — задумался о сравнении гвардеец.

«Твой язык» мысленно закончила за него фразу.

— В общем, с родословной порядок. Дед мой, достойный человек, прославился тем, что победил в соревновании по бегу, обогнав оборотня-гепарда. Правда, он потом признался, что в соревновании не участвовал, а бежал, в поисках места, где сходить до ветру. Слаб он животом, не всегда до нужника доносит. Это у нас семейное. Но это не важно, главное победа! — воодушевленно закончил гвардеец, под мои согласные кивки. — Давно, не стало деда, бежал как-то, да не успел, на своем же поскользнулся, упал и убился.

— А батюшка чем знаменит? — с каменным лицом продолжила слушать Гаролда, гадая, передалась ли ему дедушкина особенность.

— Петь любил при большом народе. Голос у него был громкий. Выйдет на улицу в полночь и как затянет что-то душевное, куры нестись переставали, петухи заикались от зависти. Иногда из соседнего леса волки подвывали… подпевали. Не стало бати той весной. Кто-то из завистников убил. Нелюди, он же для них старался. Придет, бывало, где народу много и поет громко частушки похабные, веселит людей. Ему ведь что свадьба, что похороны, лишь бы народу весело, — гвардеец всхлипнул и смахнул слезу. — Чистой души был человек, аки младенец.

Я вздрогнула, представив как у гроба, постаревшая копия Гаролда распевает частушки, пританцовывая перед носом у убитой горем вдовы.

— И ведь искали убийцу. Все село созналось. Даже бабка лежачая, что сорок лет не вставала, призналась, что прибила его, бросив в окно ночным горшком, когда он ночью по своему обыкновению шел по селу с песней.

— Соболезную, — неискренне посочувствовала гвардейцу. — Братья, сестры остались? Тяжело сиротам без отца.

— Брательник у меня имеется. Только он страный немного. Раньше первый парень на деревне был…с конца. Жили мы на окраине. Как-то прыгал с крутого бережка в речку и не рассчитал, головой в камень ушел. Сам вроде ничего, а камушек, что четверо не обхватят, треснул, аккурат пополам. С тех пор он не говорит, лает только. Женили недавно. Детушек уже трое бегает, и все как батька — лают.

Гвардеец звонко залаял, подражая то ли брату, то ли его детям. Испуганно оглянувшись, я спросила первое, что пришло на ум.

— А матушка как же?

— Нет у нас матушки. Наша-то с братом померла, когда меня рожала. После батяня уже четверых приводил. Они поживут немного и сбегают. Батя говорит, размер у него великоват и охчий он до этого дела, а жены слабые попадаются. Такой он был, если не с песнями по деревне ходил, то этим занимался. Не каждая женщина такой темп выдержит, — шмыгнув, Гаролд вытер нос и провел той же ладонью по волосам, радостно добавив:- Я весь в него.

— Петь любишь? — с надеждой в голосе, посмотрела на гвардейца.

— Охочий до этих дел. Только служба мешает, — пожаловался, шагающий рядом мужчина. — Вот жениться хочу. Невесту ищу. Женщину сильную и выносливую, чтоб не сбежала. Как у брательника. Его Хвеся раньше в артели бурлацкой работала, баржи таскала по реке. Потом лес валила и волокушами таскала на себе, лошадей берегла. Застудила ухо и глуховата стала, но в остальном полный порядок. Если она косы уберет, то со спины ее с брательником вообще не отличить. Сейчас в одиночку деревянный дом перекладывает. Бревнышко к бревнышку.