Жаркое, иссушающее, страшное лето опустилось на Поволжье в 1921 году. Суховеи погубили хлеба и травы. Страна бросила силы на борьбу с голодом, при этом все что могла отдавала детям. Лишь чрезвычайные меры, принятые нашей партией и Советской властью против этого жесточайшего стихийного бедствия, сохранили миллионы человеческих жизней.

Удушливое лето обернулось пожарами, целые кварталы деревянных домов в Самаре пылали в огне. Было решено спасти ребят, вывезти из Самары детские дома. Опять Ф. Э. Дзержинский пришел к нам на помощь. Это он, Феликс Эдмундович, добился того, чтобы переселить детей из областей, пораженных голодом, в более благополучные районы страны. Из Поволжья были вывезены десятки тысяч ребят.

В одном из громадных эшелонов через всю Россию нас повезли в обетованную землю - в город Жиздру, на Брянщину, где, как говорили наши воспитатели, полным-полно картошки. Взяли меня в Самаре больным, положили в санитарный вагон. Ехали мы долго, уже к концу пути я поправился и встал на ноги. Наконец приехали в Жиздру. И на самом деле здесь нас стали досыта кормить картошкой. Мы были спасены.

Вначале мы жили в бараках, построенных на окраине. Потом тех, кто хотел учиться, определили в школу и перевели в город, поближе к школе. Еще в барачном городке я был принят в комсомол. Было мне в то время 14 лет, а за плечами уже годы самостоятельной жизни. Комсомол ставил две задачи: учиться и защищать Республику. Я стал учеником школы второй ступени и бойцом уездного отряда частей особого назначения (ЧОН). В нашей комнате на столах лежали тетради и книжки, а в углу стояли винтовки. Ходили на стрельбище, ночами дежурили. Один раз по тревоге ездили на усмирение банды, но она ушла, и боя не было.

Гражданская война в нашей стране в основном была закончена. Силы партии и народа направлялись на строительство. Но более трех четвертей населения страны не умели читать и писать. А в безграмотной стране, как указывал В. И. Ленин, построить социалистическое общество нельзя. И, восстанавливая хозяйство, партия объявила о наступлении на безграмотность. ВЦИК принял положение о единой трудовой школе, доступной всем детям, рабочим и крестьянам. К 1921 году в стране было открыто 13 тысяч новых школ.

Комсомол сел за книгу, выполняя указания В. И. Ленина, высказанные им в речи на III съезде Коммунистического Союза Молодежи 2 октября 1920 года. Речь Владимира Ильича стала программным документом комсомола и всей молодежи на многие годы.

Это было время, когда книги вошли и в мою жизнь.

В нашей школе был прекрасный физик и математик Василий Андреевич Земсков и несколько очень хороших учителей по другим предметам. Однако меня уже тогда больше всего привлекали уроки по биологии, которые вел Владимир Васильевич Матвеев, а также уроки по русской литературе. За 1921 - 1922 годы я буквально проглотил программу школы и в 1923 году оказался в последнем классе второй ступени.

Моим другом-соперником за первое место в этом последнем классе школы был талантливый ученик Володя Лукашевич. Он многому научил меня. Без его помощи я вряд ли так скоро попал бы в последний класс школы. Володя научил меня думать об отвлеченных предметах, и мы подолгу спорили о самых необыкновенных вещах. Он научил меня читать и любить стихи, от него я по-настоящему узнал о Пушкине, Лермонтове, Тютчеве, Блоке. Он научил меня играть в шахматы, и эта игра остается любимой по сей день. И сейчас, когда ко мне приходят друзья и мы расставляем фигуры на шахматной доске, я вспоминаю Володю Лукашевича, моего милого друга далеких жиздринских лет. Он умер в Москве в 1926 году от туберкулеза, будучи студентом архитектурного института.

Воспитатели нашего детского дома в Жиздре направляли все свои усилия и способности на то, чтобы души бывших маленьких бродяг постепенна обратились к надеждам и к свету. Они следили за нашим ростом в комсомоле, радовались успехам в школе и трепетали перед зловещими тенями прошлого, которые подчас омрачали жизнь детского дома. С большой теплотой вспоминаю я Александру Павловну Сарычеву, мою дорогую наставницу, и Екатерину Никитичну Волкову, в то время юную девушку, относившуюся к нам всегда с трепетной любовью. А. П. Сарычева умерла несколько лет тому назад. Е. Н. Волкова живет под Москвой, в Реутове, и я регулярно получаю от нее письма.

Годы 1921, 1922 и 1923-й прошли для меня в упорном учении, которое продолжалось буквально с утра до позднего вечера ежедневно. Надо было обязательно скорее окончить школу. Тугую насыщенность дня создавали еще мои комсомольские дела, страстная увлеченность драматическим искусством, а иногда и футбол.

В детском доме в нашей общей жизни и в актерской деятельности сложилась дружная группа подростков - мальчиков и девочек, многие из которых до сих пор помнят друг друга, хотя и живут в разных уголках нашей страны. Это Вера Мельникова, Маруся Скачкова, Надя Григорюк, Миша Рожков, Аня Ткаченко, Маруся Горбачева. С некоторыми у меня не прекращается переписка.

К ребятам нашего детского дома были очень близки два брата Брынцевых - Павел и Иван. Они приходились племянниками нашей воспитательнице Александре Павловне Сарычевой. Иван Брынцев работал воспитателем, но сам он был так молод, что стоял ближе к воспитанникам, нежели к воспитателям. Павел Брынцев в то время учился в Московском лесотехническом институте. Он приезжал к нам на каникулы, часто беседовал с нами, красиво вскидывал голову, убирая волосы с глаз. Его быстрая, яркая речь, увлекательные рассказы о Москве, о студенческой жизни, о новых открытиях в науке манили нас, как образы другого, недосягаемого мира.

В 1923 году мне исполнилось 16 лет, и я прочел три книги, перевернувшие мою душу. Это "Мировые загадки" Э. Геккеля, "Происхождение видов" Ч. Дарвина и роман "Война и мир" Л. Н. Толстого.

Книга Э. Геккеля вводила читателя в область самых жгучих тайн мироздания, которые волнуют человечество. Она открывала прекрасный мир жизни, показывала, что великая красота пронизывает и подчиняет себе все формы жизни на земле. Эта книга в целом утверждала монистическую картину мира, ибо все живое, по Геккелю, состояло только из атомов. Его признание одушевленности всей материи тонуло в общем мажорном материалистическом настроении книги. Красота жизни была представлена Геккелем как итог ее исторического развития и в полной мере проявлялась повсюду: в скорлупках микроскопически малых морских, геометрически совершенных радиолярий, живущих в глубинах океана; в медлительных сифонофорах с их метровыми колоколами, колеблющимися в голубой воде, как цветы сложных и нежных окрасок; в летящих птицах и во всех других органических существах.

Геккель развивал дарвиновские принципы эволюции. Вся панорама жизни, мироощущение красоты, совершенства, движения основаны у Геккеля на материалистическом понимании мира. Все в мире, по Геккелю, взаимосвязано материальными связями и движется благодаря влиянию материальных причин. Величие же и красота этого движения - это величие и красота самой материальной вселенной. Это материалистическое видение мира разоблачало господствующее в то время религиозное идеалистическое мировоззрение. Недаром В. И. Ленин писал, что "буря, которую вызвали во всех цивилизованных странах "Мировые загадки" Э. Геккеля, замечательно рельефно обнаружила партийность философии в современном обществе, с одной стороны, и настоящее общественное значение борьбы материализма с идеализмом и агностицизмом, с другой". И что книга Геккеля - это изложение "победного шествия естественноисторического материализма"1.

Какое глубокое впечатление оказала эта книга на юную, еще колеблющуюся душу! Она заставила меня почувствовать, что я - это частица жизни Земли.

Когда я закончил читать эту необыкновенную книгу, была ночь. Ребята спали, уткнувшись в подушки. Я вышел в парк, в котором окутанный морозом, как бы колеблясь в тумане, и вместе с тем неподвижно стоял наш большой, весь в изморози, в снеговых шапках старый деревянный дом. Яркие звезды пылали над сверкающим холодом ночи. Чувство безмерной любви к миру, светлая грусть стеснили сердце, и радость бытия, словно пламенный огненный вихрь, пронзила меня. Что можно было сделать в этот мучительный миг счастья? Я стал плакать, один, громко, счастливо.