Несколько дней она боролась с собой, чтобы не сделать этого прямо сейчас. Какой это будет славный день, когда она сможет позволить себе сказать все!

С тех пор она старалась избегать Бада, держаться от него подальше, хотя это было не очень легко, так как столы их стояли рядом. Но она очень удивилась, когда узнала, что он уже зачислен на подготовительные курсы Гарвардского университета. Бад понял, что пора прекращать мелкие акты саботажа. Вилли работала у "Коллендера, Хоуджа, Ринглея и Вайта", стараясь показать себя с лучшей стороны. Большая часть ее работы была простой и механической. Вести каталоги в библиотеке, регистрировать, копировать документы. Но, когда она показала, что умеет усердно работать и способна на большее, сотрудники фирмы проинструктировали своих секретарей, чтобы именно ей поступали свежие контракты для предварительной обработки.

Это случилось, когда она, работая с шестистраничным контрактом, обнаружила мелкую ошибку, на которую не обратили внимания два сотрудника, работавшие до нее с документом. Ошибка была совершенно незначительной, маленькая языковая неточность. Но она могла бы, не будь замеченной, поставить под сомнение право клиента на владение важными фондовыми бумагами в сотни и тысячи долларов. Вилли обратила внимание штатного адвоката на эту неточность, и та была срочно исправлена.

Ее старание было вознаграждено похвалой не кого иного, а именно мистера Хоуджа.

Остановив ее вечером в коридоре, когда Вилли уходила позднее обычного, он сказал:

– Мисс Делайе! Позвольте мне заметить, что вы являетесь первой женщиной, которая выполняет работу большую, чем просто секретарь. Мы заметили это. Вы продемонстрировали хорошую инициативу и знание основ юриспруденции. И это замечательно.

Он от души хвалил ее и отмечал ее способности. Затем, когда пыл его поостыл, он уже спокойно сказал:

– Я и мои партнеры будем более, чем польщены, если вы согласитесь поработать у нас будущим летом.

Придя на работу следующим утром, Вилли почувствовала недоброжелательный взгляд Бада, которым он проводил ее к рабочему месту. Он наверняка узнал о ее успехе за вчерашним ужином. Вилли не смогла сдержать довольную, с оттенком триумфа, улыбку и прощебетала обычное утреннее приветствие:

– Доброе утро, мистер Хоудж!

Лицо Бада потемнело, и стало очевидно, что он готовится к генеральному сражению.

До конца лета Вилли остерегалась, как бы хитрости Бада не застали ее врасплох. Но ничего такого не произошло. По крайней мере, она ничего не заметила. Когда мистер Хоудж пригласил ее в кабинет как раз перед "праздником профсоюзов", она терялась в догадках: неужели Бад скомпрометировал ее перед отцом? Неужели тот откажется от своего приглашения на следующее лето? Ее тревоги возросли, когда она обратила внимание на задумчивое выражение лица шефа.

– Мисс Делайе! – сказал он. – Перед тем, как говорить о вашем академическом образовании, я хотел бы побеседовать с вами о единственно непонятном мне за все время вашего пребывания здесь деле. Присаживайтесь, пожалуйста.

Вилли села напротив шефа. Оправдывались ее наихудшие предположения.

– Я, конечно, не могу помочь, – сказал он, – но мне хотелось бы понять, почему у вас сложились такие несердечные отношения с вашим напарником, моим сыном Бадом.

Не имея возможности что-либо отрицать, Вилли не проронила ни звука.

– Для адвоката, мисс Делайе, находить компромиссы и не портить отношений с людьми – это важнейшее профессиональное качество.

Вилли хранила молчание – ее шеф, кроме всего прочего, был отцом Бада.

– Молчание, конечно, может быть очень ценно в некоторых ситуациях, но я попрошу вас ответить на мой вопрос.

– Хорошо, – сказала она, – вы правы. У меня не сложились отношения с Бадом. Я была бы очень рада работать с ним, но он не желает этого. Он делал все, чтобы не дать мне работать, чтобы у вас обо мне сложилось превратное впечатление.

– А почему он так поступал? – Взгляд Хоуджа из-под золотой оправы очков казался неживым.

– Я не знаю, – ответила она правдиво. – Но я предполагаю, что мое появление он воспринял как вторжение на его собственную территорию. Или, может быть, ему не нравится видеть женщину, которая занимается тем же делом, которое он выбрал для себя.

Хоудж смотрел на нее как судья, оценивающий правдивость показаний подсудимого. Затем резко прервал ее:

– Спасибо, мисс Делайе. Благодарю вас за правду.

И это было все? Разговор был закончен без вопросов, без попыток выяснить подробности. Но, что бы она ни говорила, была уверенность в том, что Хоудж не будет симпатизировать ей, так как оппонентом был все же его сын. В Бостоне кровные связи были крепче цемента.

Вилли встала, собираясь выйти из кабинета. Она сделала шаг к двери и вдруг решила, что ей нечего терять, и сейчас она скажет шефу о своем собственном деле.

– Мистер Хоудж! – сказала она, обернувшись и уверенно подойдя к его столу. – Никем, кроме юриста, я быть не желаю. И я верю, что из меня получится хороший специалист. Я хотела бы поступить в Гарвардскую высшую школу, и я вынуждена просить вашей рекомендации. Я уверена, что вам наверняка известно положительное действие такого рода документов...

Хоудж опять посмотрел на нее неживым взглядом.

– Позволю себе еще раз повторить, мисс Делайе, – сказал он спокойно. – Я благодарю вас за откровенный разговор со мной. Всего хорошего.

Ответ Хоуджа на ее просьбу она получила вместе с зарплатой. На конверте была пометка: "Лично и конфиденциально". Внутри оказалась копия рекомендательного письма, которое он написал в приемную комиссию Гарвардского университета, в письме он характеризовал ее как яркую, инициативную и способную личность. И никакого упоминания о "темном пятне" – ее взаимоотношениях с коллегами, в частности, с его сыном, то есть о том, о чем он имел с нею беседу. Рекомендательное письмо сопровождалось небольшой запиской, написанной от руки в характерном для него стиле.

"Моя дорогая Вилли! Посоветовавшись со своим сердцем и совестью, я признаю себя виновным в том, что всегда выполнял работу, связанную с защитой интересов своих клиентов, лучше, чем работу, связанную с воспитанием моего единственного сына. Я надеюсь, что вы не будете судить о дереве по его ветке, и желаю вам всего хорошего во всех ваших начинаниях.

Я должен, тем не менее, предупредить вас: если юридический факультет Гарварда будет так любезен зачислить вас в ряды своих студентов, вы можете встретиться с моим сыном, которому я имел честь написать почти такое же рекомендательное письмо, как и вам. Вы могли бы изменить отношения с нежелательным соперником, как и получить возможность приобрести некоторую внеклассную профессиональную подготовку в выбранной вами профессии.

С большим уважением

Боудлей Хоудж III".

За день до начала занятий в Гарвардском университете Вилли переменила место жительства. Из комнаты в Редклифф, где она жила во время летней практики, когда работала в фирме "Звони и жди", она перебралась в комнату на третьем этаже на Хенкок-стрит.

Благодаря письму Хоуджа III, ее без проблем приняли на юридический факультет.

Сейчас она стояла перед дверью своей новой комнаты и вставляла ключ в замочную скважину. Дверь внезапно отворилась изнутри, и перед Вилли предстала молодая женщина, высокая и ошеломительная. Худая, как борзая, тонкая, яркая, живая, чуть нервная, с вьющимися рыжеватыми волосами и темно-карими глазами. На ней были изумрудного цвета брюки и сочетающийся с ними по цвету мохеровый свитер. Это, наверное, новая соседка по комнате, выбранная из первокурсников деканом, который занимался расселением студентов.

– Сюзи Паркер! – вырвалось у Вилли.

– Моя фамилия Паркмен. Сюзанна, – сказала девушка. – Только мой папа зовет меня Сюзи – я ненавижу это имя.

– Извини. Ты очень похожа на Сюзи Паркер, ты знаешь ее, модель..?

Сюзанна заулыбалась, затем рассмеялась сочным горловым смехом: