- Нарушаем? Попрошу документики.

Гаишнику, Маша знала, всегда оставляют, если ни за что, то десятку. Но не просто дают, а так, чтобы он не обиделся. Иначе придется ждать, пока он сочинит бумагу в парк, а за ее ликвидацию надо будет давать уже не десять, а двадцать пять. Папа умеет с ними разговаривать: всегда хватает десятки. Но тут разговор пошел долгий. Из-за того, что такси остановлено посреди дороги, машин скопилось еще больше.

Старик все время бормотал что-то, кивал и гладил рукой щеточку усов. Девочка пыталась поговорить с попугайчиком. Тот поворачивал набок голову, прислушивался. А то начинал метаться, испугавшись визга тормозов. Иногда Маша оборачивалась, и тогда старик подмигивал ей или тихонько свистел:

- Чифырть-чифырть-чику! Чику-чифырть!..

Наконец все уладилось.

- Десять? - спросила Маша со знанием дела.

- А как же! - отозвался отец. - Чтоб он ими подавился!

- Извини, сынок, - проговорил старик. - Это я такой невезучий. При мне всегда что-нибудь да не так.

- Ладно уж, сочтемся...

Когда подъехали к Птичьему рынку, Маша погладила клетку и попыталась посвистеть, как старик. Но не получилось. Она обняла отца за шею и зашептала ему в ухо.

- Ты что - дурочка? Мать же нас убьет...

Но тут же, отстранив дочку, спросил старика:

- Продавать, что ли?

- Собственно говоря, однако, да.

- Почем?

- Тут главное, - старик засмущался, - в какие руки, так сказать, отдавать. Если в чистые, тогда совсем задешево и с клеткой. У старухи астма, птицу в дому держать нельзя.

- Тоже правильно! Пятерки хватит?

- Хватит, конечно, хватит! - растерялся старик, вертя в руках деньги. - Только... Вот ведь какая мелодия: мне теперь рынок-то ни к чему. Меня старуха дома ожидает.

- Зачем дело стало? Обратно на вокзал свезем, Маш?

Она кивнула.

- Накладно мне выйдет.

- Да так отвезу! Я уже эту сумму из попугая вычел.

- Счастливый ты человек, - сказал старик. - Знаешь практику жизни.

- Уж счастливый, дальше некуда!

- Сам-то из каких?

- Я-то? Гегемошка, кто ж еще?

- Как-как?

- Ну гегемон. Пролетарий то есть.

- Рабочий класс? Это хорошо. А я вот из кулаков. Так сказать, классовый враг. За это просидел молодость, пришлось...

- Не повезло!

До самого вокзала старик держал пятерку в руках. А как приехали заморгал, засуетился, вытащил кошелек, спрятал туда деньги и все что-то причитал. Потом полез в карман и вытащил пакетик проса.

- Вот, милок! Чуть корм отдать не позабыл...

- А попугай теперь насовсем мой? - спросила Маша.

- Твой, твой! - успокоил ее отец. - И Санькин, конечно, тоже...

- Замечательный Гитлер, добрый.

- Откуда ты Гитлера взяла?

- Из телевизора. Только этот лучше. У него, наверно, денег мало...

Отец ее недослушал, вылез таскать мешки. В такси расселся восточный человек в кепке с огромным козырьком, загорелый и в себе уверенный. Багажник и заднее сиденье они с отцом набили мешками грецких орехов и теперь ехали на Черемушкинский рынок.

- Между прочим, как у вас тут теперь с культурным обслуживанием? первым делом осведомился пассажир.

- В каком смысле? - оценивающе посмотрел на него отец.

- Блондинки, между прочим, на вечер в наличии не имеется?

- Блондинки по червончику штука, - не отрываясь от дороги, сразу сказал отец.

- А брюнетки? - встряла Маша.

- Брюнетки не надо, - отрезал пассажир. - Мы сами брюнеты.

Когда выгрузились на рынке, он напомнил:

- Давай блондинку, только без обмана.

- Вот, - отец достал записную книжку, дал ему карандаш и продиктовал номер. - Скажешь, от Семен Семеныча. По телефону лишнего не болтай, ясно? С ней отдельно рассчитаешься.

- Она Азербайджан уважает?

- Она всех уважает, кто платит.

Восточный человек расплатился за такси и за номер блондинки. Отец с Машей уехали.

- Зачем ему блондинка, пап?

- В кино сходить.

- А аборт?

- Что - аборт?

- Аборт она будет делать?

Девочка сидела в обнимку с клеткой. Попугай забился в угол, дремал. Они все ездили и ездили. Везли туристов с рюкзаками, инвалида на костылях, за ним семью: мать, отца и двух близнецов. Оба близнеца одинаковыми голосами выли на всю улицу. Высадив их, отец закурил, проехал немного и остановился возле винного магазина. У входа стояла толпа, ожидая конца обеденного перерыва. Такси зарулило во двор.

- Ты к Клавке?

- С чего ты взяла?

- Дядя Тихон сказал.

- Чем болтать, погуляй-ка вокруг машины, погляди, чтоб во двор никого не занесло. Я быстро. Отец исчез в двери, загроможденной по бокам пустыми коробками. Потом показался снова.

- Никто здесь не шастал?

- Никто!

Он вытащил из-за двери и, прижимая к животу, принес коробку. На ней было написано: "Брутто. Нетто".

- Брутто и Нетто - братья, пап?

- Да помолчи ты!

Он поставил коробку возле багажника и ударом кулака открыл замок.

- Ой, сколько огнетушителей! - воскликнула Маша. - Пять штук!

- Держи-ка! - он дал ей в руки один и стал отвинчивать другой.

Сняв крышку, он опустил внутрь бутылку водки и снова завинтил.

- Секрет, - он первый раз за весь день рассмеялся.

- Какой же секрет? - рассудительно сказала Маша. - Пять банок дядя Тихон ночью реализует. Только зачем ему деньги? Ведь у него жены нет, ты сам говорил.

- Зато бабы есть, - сурово сказал отец. - Это еще дороже.

- Почему дороже?

- Потому что их много, а он один, поняла?

- Поняла.

Потом они стояли на стоянке, и отец выкурил полпачки сигарет. Маша стала кашлять от дыма, и ей захотелось есть. Но отец ведь работает, попросишь - рассердится. Лучше потерпеть. И она стала кормить попугая. В машину никто не садился.

- Загораешь? - к папе подошел шофер из соседнего такси. - Дай-ка курнуть... Все норовят пешком пройти или в крайнем случае на трамвае, а деньги в чулок.

- Зачем в чулок? - спросила Маша.

- Из чулка они не вываливаются, если не дырявый...

Шофер прикурил и отошел.

- Ну-ка подвинь свою клетку, - пробурчал отец. - К лешему их всех, поехали!

3.

У шашлычной на Ленинградском проспекте теснилась очередь. Отец пробрался сквозь толпу, волоча за собой дочь, и пнул дверь. Гардеробщик, фуражка золотом, как папу увидел, сразу засов скинул.

- Лида в смене?

- Тама, куды она деется!

Маша цепко держала отца за карман куртки. В зале пахло дымом, шум стоял, как в бане. Если по ушам хлопать, получается музыка.

- Стой тут, с места ни-ни!

Отец исчез. Когда он вернулся, им сразу показали на столик в углу, возле раздачи. Ничего не спрашивая, официантка Лида принесла два шашлыка и бросила на стол пачку сигарет. У нее, как у Снегурочки, на черных волосах трепетал кружевной кокошник. Лида устало присела на край стула.

- Чо не заходишь?

- Работы по завязки.

- У, ее вечно по завязки, работы-то. И вся черная. Так и жизнь пролетит, как ворона. А радости не видать...

- Дак к тебе же Тихон зачастил!

- Ну и чо? Я ему полста в месяц плачу за то, что он меня сюда возит.

- А я, значит, дармовой?

- Венгерский офицер с женщин денег не берет. Может, мне с тобой интересней.

Вынув из кармана зеркальце и помаду, Лида взглянула на себя, обвела помадой губы. Приведя себя в порядок, придирчиво, но без ревности, оглядела Машу.

- Разрежь мне, - попросила девочка отца.

Он разрезал ей мясо мелкими кусками, отломил край булки.

- Чо, дома уже и не кормят? Нынче-то воскресенье...

- Полаялись.

- Заехал бы вечером. Я сегодня в восемь освобожуся, Тихон занят...

- Девать, вишь, некуда, - он глазами показал на Машу.

- Ну и дурак!..

- А мальчонка-то как?

- Ишь, вспомнил! Все папку ждет, а папка - троеженец чертов!

- Почему "трое..."?