Поездка на север оказалась весьма полезной.

Петр был доволен и предвидел в недалеком будущем большие торговые и строительные дела в Архангельске. Гражданская власть, возглавленная воеводой Апраксиным, и духовная власть во главе с архиепископом Афанасием казались Петру в надежных руках деловых и преданных ему людей.

В этом он не ошибся.

Афанасию Петр подарил карбас, в котором прибыл из Вологды, и рессорную карету «Берлин».

В старину на Руси новый год начинался не 1 января, а 1 сентября, годы исчислялись якобы от сотворения мира.

Впоследствии Петр заменил календарь, и новый год с тех пор в России стали считать с 1 января.

Быть может, из непочтения к «действу Нового лета», то есть к новогоднему празднику, отмечавшемуся 1 сентября, в Архангельске Петр не пошел к обедне, где справлял службу сам архиепископ Афанасий. Однако это архиепископа ничуть не смутило. Отслужив обедню, Афанасий поехал разыскивать Петра, дабы поздравить его с Новым годом. Знал владыка, где надо было искать молодого государя, предпочитавшего в тот день веселие церковной службе. И как повествует один из летописцев: «Архиепископ застал государя… в доме у вдовы иноземки Володимеровой. Великий государь преосвященного архиепископа милостивым своим словом любительно жаловал и из своих государских рук жаловал преосвященного водкою. Сего 1 числа день был благополучный».

За несколько дней до отъезда Петра и его свиты из Архангельска одно за другим в вечернюю пору устраивались пиршества. Петр не возбранял ни себе, ни своим спутникам пить сколько заблагорассудится. Угощал каждый раз водкой и архиепископа. Тот, к удовольствию государя, пил, но плясать отказывался, говоря:

– Пусть карлы да скоморохи пляшут, а сказано есть: скоморох попу не товарищ…

Несколько раз, к удивлению горожан, в Архангельске, по царевой выдумке, над Двиной и городом вспыхивали огненные потехи – иллюминации и инсценировки взрыва кораблей.

В последний вечер, переезжая от Кегострова Двину вместе с архиепископом, Петр заметил огромную белуху и с острогой в руках, стоя на носу карбаса, охотился за ней, но удачи не было.

Отпустив большую часть своей свиты и попа с певчими сухим путем, через Шенкурск и Вологду, в Москву, Петр с малым числом приближенных отправился в Холмогоры. Здесь, нагрузив карбас съестными припасами и гостинцами, закупленными у иностранцев, он отправился в село Вавчугу, в гости к братьям Бажениным – купцам и лесопромышленникам.

С братьями Бажениными, Осипом и Федором, Петр неоднократно встречался во время своего пребывания в Архангельске, беседовал с ними о корабельном строении, о торговле пиленым лесом с заграницей. Понравились ему братья деловитыми рассуждениями и благими намерениями.

Раньше, еще до приезда в Архангельск, Петр знал о них, заочно: десять лет назад – в 1683 году – от имени его и брата Ивана Алексеевича была отправлена Бажениным большая грамота в защиту их от монастырских притязателей, намеревавшихся оттягать принадлежавшие Бажениным земли.

Пытался также один иноземец – переводчик Посольского приказа Крафт – урвать себе баженинские земли и леса около Вавчуги. Крафт имел от царя привилегию на устройство пильных и мукомольных ветряных и водяных мельниц и намеревался стать монополистом по этой части на всей Руси. Но тяжбу против Бажениных не выиграл. Петр предпочел иноземцу своих русских купцов.

Было бы несправедливо считать, что Баженины – первые кораблестроители русского торгового флота на Севере. Кораблестроение на Севере началось еще задолго до них.

Напомним, что в первый приезд в Архангельск Петру был двадцать один год, а назначенному им новому архангелогородскому воеводе Федору Апраксину – двадцать два. Многое из того, что они услышали в гостях у Бажениных, было для них диковинным открытием. В застольных и душевных беседах они узнали от Бажениных, что род этих богатых купцов происходит от новгородцев – засельников беломорского Севера. И что в былые времена новгородцы и вологодцы, ставшие поморами, артельно строили суда, которые уже тогда ходили до Груманта. Длиной те суда были в одиннадцать саженей, груза могли брать двенадцать тысяч пудов, назывались они лодьями и ходили в поветерь и супротив ветра быстрей иноземных.

По типу лодьи строились еще меньшие суда – кочи и раньшины. А корпуса у них яйцевидной формы, способные избегать крушений во льдах. Узнал Петр из разговора с Федором и Осипом Бажениными о многих смекалках выносливых поморов, что они карты мореплавания сами составляют, по звездам с пути не сбиваются, а по луне точно определяют время и размеры приливов и отливов.

А что касается иноземцев, приходящих на своих кораблях на Север, то они «открывают» уже давным-давно открытые и освоенные поморами острова и проливы и называют по-своему то ли из невежества, то ли захватить хотят. Так, Вайгач голландцы нарекли Новой Голландией, Югорский Шар наименовали Насаусским проливом. Услышав от Осипа Баженина о том, что шведский дипломат по легкомысленной милости князя Воротынского скопировал карту Сибири и ее северных окраин, Петр воспрянул.

– Когда же сие было? – спросил он Баженина.

– Давно, еще при вашем покойном батюшке, в году шестьдесят девятом.

– Ну, я за то не ответчик. За содейство всяким «шпигам» у меня не будет потачки!.. Голова долой!..

Наутро после похмелки, с остатком свиты, Петр отправился по Двине до селения Копачева, а дальше сухим путем через Шенкурск на Вологду.

Быть может, дословно так и сказал при рождении Петра Симеон Полоцкий: «Не будет в летах его подобных ему. Ублажат его народы похвалами, и славу к славе стяжает он. Будет он чудный победоносец, смирит враждующих соседей, падут многие от меча его, увидят его дальние страны и страх от него будет на многих». А может быть, задним числом напечатано пророчество такое. Не будем придирчивы и строги, судя о том, как, когда и почему менялись, приспосабливаясь, тексты.

Вполне возможно, что умный политик Полоцкий угадал в Петре того деятеля-преобразователя, в котором остро нуждалась земля Российская.

Стечение благоприятных обстоятельств спасало и сохраняло Петра в самые опасные дни начала его жизни. Дважды укрывала Петра Троицкая лавра от разнузданных бунтовщиков-стрельцов и от алчной до власти царевны Софьи. Пока не возмужали и не окрепли потешные полки, спасаться будущему императору приходилось только бегством.

С юных лет Петр познал, чем изобилует Россия и в чем она нуждается.

Быстро прошло время потешных военных игр. И не успели еще преображенцы и семеновцы стать в ряды войск, как Петр уже замыслил создание регулярных полков и терзался думами о строительстве своего морского флота. Первая поездка на Север вдохновила его. Увидев иноземные корабли в Архангельске, как было не пожелать иметь свой флот, как было не пожелать расширения торговли с иноземцами.

Огромная страна с населением в четырнадцать миллионов человек, имела выход в мир только в Архангельске. Да и это пока не выход, а только вход к нам со стороны иноземцев, поскольку своего флота не создано. Петр нетерпеливо ждал весны, чтобы снова поехать на Север. В январе умерла его мать Наталия Кирилловна. Известив о своем горе архангельского воеводу Апраксина, в том же письме Петр сообщал ему о направлении в Архангельск корабельных мастеров и заказывал изготовить шапки и обувь для солдат. Санным путем по зимнику Петр отправил из Москвы в Архангельск тысячу самопалов и две тысячи пудов пороха. Двадцать четыре корабельных пушки привезли в Вологду и оставили до весеннего приезда царя, располагая отправить их водным путем.

В эту зиму, извещенный заблаговременно, вологодский воевода, князь Петр Львов, следил за поспешной постройкой двадцати двух карбасов для поездки государя в Архангельск. Первого мая с большой свитой Петр выбыл из Москвы. Приготовленные на пути перекладные подводы на четвертые сутки доставили царскую экспедицию в Вологду.