– А то бывает, царь-государь, великий милостивец, наших софийских и бьют, и увечат, и в цепи заковывают самоуправно. Освободи от извергов, пожалуй, подчини Москве, Приказу большого дворца, а вологодский воевода пусть не коснется нас…

– Обещаю, – сказал Петр, – отпиши в Москву, справим.

Наутро Петр раньше всех на ногах. Вышел из спальни в одном исподнем, разыскал где-то в архиерейских покоях дьяка Никиту Пояркова. Тот спал, бесчувственно храпя на всю палату с носовым присвистом. Петр растолкал его, привел в чувство:

– Слышь, петухи орут, утро началось. Как рано бывает утро в Вологде!.. Вставай, детина, буди всех, ставь всех на ноги. После трапезы сразу на Кубено-озеро…

И, чтобы дьяк снова не зарылся под окутку, Петр набрал из медного ковша воды в рот и прыснул ему в заспанное лицо.

– Живо! Бегом! Не заставляй будить батогом!..

Зашумел, закопошился архиерейский софийский дом. За трапезой немного потратили времени. Начался выезд. Свита Петрова на парах и тройках, в телегах и кибитках кожаных, выехала до села Прилуки по тряскому бревенчатому настилу; а царь с утра решил поразмяться, сел в лодку и с двумя охранниками и воеводой, против теченья по Вологде-реке, до Прилук бойко орудовал веслом. Отъехал за околицу, обернулся, посмотрел на Вологду, изрек в раздумье:

– Не велик город, а церквей густо. Не в тягость ли православным столько?..

Как знать, может быть, этот взгляд на Вологду подсказал потом Петру смелые и верные мысли при составлении указов и «Духовного регламента» об ограничении церковного строения, дабы менее было праздношатающихся и не творящих пользы.

– А собор хорош! – рассматривал издали Петр. – Царь Иван Васильевич нехудо его задумал. Такому собору и в Москве за кремлевской стеной стоять было бы не постыдно.

Лодка приближалась к стенам Прилуцкого монастыря, а за ней целая флотилия из лодок горожан. Кое с кем Петр шутливо перекликался:

– Кто из вас, вологодцы, на Кубенском озере бывал?

– Да все помаленьку, царь-батюшка, бывали.

– Как не бывать, оное поблизости.

– Большое? – спрашивал царь!

– Пребольшущее, из конца в конец не видать.

– Глубокое?

– Весьма, царь-батюшка, и высок ты, да в любом месте с ушами скроет.

– Я не мерило, – смеясь, отшучивался царь. – А если в саженях?

– Не знаем, всяко везде-то. А в бурю народ погибает, стало быть – глубина!..

И часу не прошло, лодка государева ткнулась носом у самой крепостной стены Прилуцкого монастыря. И в эту минуту ударили в большой колокол, и малые подголоски-колокола трезвоном подхватили набатный гул. Архимандрит и попы в лучших, сверкающих золотом и жемчугом ризах вышли навстречу. Но Петр не захотел отстоять всю службу. Вошел в церковь, поставил свечу перед иконой Дмитрия, не очень набожно перекрестился трижды и вышел, окруженный своими приближенными.

Около паперти стояла наготове тройка, запряженная в архиерейскую карету. Петр и вся его свита покрестились на монастырские ворота, уселись по своим местам – кто в кареты, кто в телеги. Впереди два верховых стражника, за ними на тройке Петр с дьяком Поярковым. Тройкой царевой правил самый отчаянный и бойкий кучер Степка Викулов – разжалованный архиепископом из иконников в конюхи за чрезмерное пристрастие к винным зелиям. Сзади тройки – целый поезд из сопровождающих Петра. Дорога на Кириллов-Белозерский, укатанная, вымощенная фашинником, песком посыпанная, для езды удобная. Часа через два Петр был уже в селе Кубенском. Перед ним расстилалось во всю ширь и длину Кубенское озеро. На восточной стороне виднелись леса, и чуть-чуть маячили деревянные колокольни на Лысой горе и в селе Уточенском, в устье реки Кубены.

– Да, простору на озере много, не то что в Переяславле. Надо испробовать глубь, – решил Петр.

Земскому старосте было приказано отрядить пять рыбацких карбасов, дабы наискось пересечь озеро от села, через Спас Каменный до Лахмокурья.

Просмоленные, крепкие сосновые лодки покачивались на привязях далеко от берега. По мелководью почти версту ехали к рыбацкому пристанищу на лошадях.

– Мелка лужица, – с огорчением рассуждал Петр, – если по весне, в мае, так, то что же тут в сухое лето бывает?

– А разность не велика, ваше царское величество, – отвечали ему кубенские рыбаки. – Большая вода вместе со льдом ушла. Ну, сбудет еще на три четверти, а к осени опять пойдет на прибыль.

– Мало радости, мало, – отвечал Петр, и, когда тронулись в озеро прямо на Спас, он закидывал в воду веревку с гирей, вытаскивал и ворчал: – Нет, это не то!..

Старый рыбак, сидевший у руля, видя напрасное старание Петрово, посоветовал ему взять двухсаженный шест, лежавший на дне карбаса:

– Этой жердочкой, ваше царское величество, все озеро можно вдоль и поперек вымерять…

– Худо ваше озеро. Лужа!..

– Нет, царь-государь Петр Алексеевич, весьма доброе, богатое наше славное Кубенское озеро. Нас кормит, монахов кормит, всю Вологду кормит, да еще и остается…

– Есть, царь-батюшка, кой-где места – воды по колено, а рыбы всякой по горло… Предовольны мы нашим озером и рекой Кубеной…

– А для постройки военных кораблей и маневров оное не гоже.

– А нам тут воевать не с кем. Пушечным боем всю рыбу с ума сведешь, попрячется – и неводом не возьмешь.

– Стоит ли плыть дальше, когда оно все такое? – обратился Петр к вологодскому воеводе, находившемуся с ним в одном карбасе.

– Достойно, хотя бы ради посещения тех мест, где Иван Васильевич Грозный бывать изволил. У Спаса и в Лахмокурье…

– Разве так, быть по-твоему! Нажимай, ребята, на весла покрепче. Кажись, дождь собирается?

– От дождя не в воду!

– Разом! Разом!..

– Нажимай, робя! Не пустые плывем! Самого государя везем!.. Разом, разом!..

В три пары весел три пары гребцов дружно гребли к Спасу Каменному. Кто-то на последнем, пятом карбасе затянул кубенскую рыбацкую песню.

Петр стоял посреди переднего карбаса и время от времени шестом измерял озеро.

– Сажень. Два аршина. Опять сажень… Ого! Здесь две с лишним… Опять сажень. Нет, не то, совсем не то. На то лето в Архангельск. И на матушкины упреждения не посмотрю. В Архангельск, с божьей помощью. – Сел на беседку, швырнул шест на дно лодки, на гребцов зыкнул: – А вы почему не поете?..

– Стесняемся, царь-государь, мы народ темный. Какие наши песни? Пустосмешки да прибаутки.

– Ну, все едино, пойте!..

– На виду у святого Спаса не грешно ли?

– Пойте, дозволяю.

– Ну, коли так… – И затянули, как-то робко, неловко и вразноголосье:

– Не место шутки шутковать, – одернул своих соседей сидевший за рулем старик, – разве можно государю в уши такое? Вы бы пели что поумней.

– Запевай сам поумней…

Рулевой расстегнул ворот холщовой рубахи, запрятал медный крест, крякнул, попробовал свой охрипший голос, пригоршней напился озерной воды и сказал:

– Вот теперь можно. А вы подхватывайте, когда песня на вынос пойдет.

– Подхва-а-атим! Во все глотки и перекинем на задние лодки. Начинай давай, не тяни…