Тут Егор почувствовал, что девочка, оказывается, давно уже, все нетерпеливее, молча дергает его за рукав. Сдвинув наконец с места, она потянула его за собой вдоль кустов смородины, затащила за угол дома и тут первой отчаянно бросилась, высоко поднимая ноги, шагать сквозь крапивные заросли.

Когда крапива кончилась, она, похныкивая, обеими руками стала чесать и тереть голые икры.

- Стоит! - сердито заговорила она, удерживая на минуту хныканье. Слушает, рот разинул. Зачем это тебе слушать!

- А сама? - без всякой обиды, вполне машинально ответил Егор.

- Мало ли что я. А тебе рано такие вещи слушать, ты все равно ничего понять не можешь.

- А тебе?

- А мне поздно. Я сама все давно знаю.

- Тебе мама все рассказывала? - почему-то шепотом спросил Егор.

- Если б я дожидалась всякий раз, пока мне что-нибудь скажут, я бы никогда ничего не узнала.

Они опять оказались на протоптанной тропке у лицевого забора и, как прежде, стали прохаживаться взад я вперед, только теперь им казалось, что прошло очень много времени с тех пор, как они тут были в первый раз, как будто это было давным-давно. Может быть, даже не сегодня.

- Тебе стыдно должно быть, - невзначай сказала девочка. - Подслушивать стыдно и позорно.

- Мы же не хотели. Случайно так получилось.

- Ты думаешь? - с неуверенной надеждой спросила девочка. - Пожалуй, это верно - случайно... Надо было только уйти вовремя.

- А как мы могли узнать, когда вовремя?

- Ты довольно хитрый.

В это время Старик позвал Егора, настойчиво и требовательно, как никогда к нему не обращался.

Он стоял, по-прежнему крепко стиснув правой рукой на груди свой выгоревший, грубый плащ. Женщина открыла сумочку и, мельком заглянув в зеркальце, торопливо провела платком по щеке, мельком притронувшись, смахнула со лба прядку волос. Потом затолкала платок в сумку и протянула на прощание руку Старику.

Тот, отступая, низко поклонился, не подавая руки.

- Мы вас проводим... Егорушка, беги вперед, отворяй калитку.

Егор от удивления попятился, но пошел впереди всех к воротам.

Старик шел позади всех, все отставая. Егор нажал тугую щеколду и распахнул калитку.

Тут повторилось то же самое: женщина со вздохом улыбнулась и опять протянула руку, а Старик все дичился и очень низко, но опять издали, ей поклонился, что-то бормоча на прощание, кажется благодарил.

- Пошли, - сказала девочка Леля.

- Прощайте...

- Егорушка (он в жизни ни разу его Егорушкой не называл) вас переулками к станции проводит, так ближе будет, правда, Егорушка?..

Переулками было, может быть, чуть ближе, а может быть, ничуть не ближе, но Егор повел, как просили.

- Ты все закончила, мама? - спросила Леля. - Совсем все?

- Совсем все.

- Вот я рада... Теперь мы поедем... А ты тоже рада?

- Конечно. Теперь на душе легко. Подумать только, все-таки я нашла. Поговорила с его родным братом. Он, кажется, многое понял, а если даже и не все... все равно.

- Посмотри-ка на ресницы! Смыла! Вот как легко.

- Сейчас легко.

- Ага, - девочка кивнула понимающе. - А вот и платформа!

Егор и на платформе от них не отстал, дождался прихода электрички и смотрел, как они, совсем позабыв о нем, побежали к распахнувшейся автоматической двери, обе одинаково легко впрыгнули и ушли в глубь вагона.

Он еще походил по берегу речки, поддавая носком камушки, раздумывая и хмурясь, прежде чем вернуться.

- Проводил? - быстро спросил Старик. Он все еще стоял в ожидании у калитки, хотя, наверное, уже больше часа прошло. - Уехали?.. Ну вот, хорошо.

- Они больше не приедут? - не то спросил, не то вслух высказал мысль Егор.

- Зачем им?..

- Хотя верно, они ведь вашего брата искали?

Старик молчал, не понял или не слышал.

Он не поинтересовался даже спросить, откуда Егору это известно. Он молча повернулся и поплелся к своей баньке. Сел на вечное свое место и, откинув плечи, сбросил на скамейку свой плащ.

- Может быть, все-таки нужно было их пригласить войти? - в раздумье спросил Егор.

- Что? - рассеянно переспросил Старик.

- В дом, я говорю. Пригласить. Как вы считаете?

Безучастно Старик поднял глаза, глянул на дом, как на пустырь.

- В дом? В чей?

Видно было, что он очень устал, сидел, откинувшись назад, опираясь о кривое бревно рубленой стенки, руки лежали на щербатой доске скамьи.

- Вы с вашим братом, наверное, близнецы такие были, а? - не вытерпел Егор. - А?

- Что?..

- Близнецы, говорю!.. Вот!

Старик медленно повернул голову, бегло глянул, куда показал Егор: на свою искалеченную правую руку с одним-единственным оставшимся на ней большим пальцем. Она спокойно лежала, отдыхая, на белой доске скамейки.

- Вы все время ее под плащом прятали!

- Это счастье, что ты один был дома, - задумчиво, с облегчением сказал Старик и вдруг, слегка вздрогнув от испуга, от какой-то мысли, заговорил живее: - Представь: тут бы Людмила!.. Она бы враз разнюхала... Ей только кончик ниточки найти, она уж потянет! Они и так за меня подписывают заявления... Шифер под мои партизанские медали выхватили вне очереди. Пока не привезли, я и не знал ничего... - Его передернуло. - Прямо позором охватывает... Ну, ты только посмотри, является!.. Слава богу, опоздала!

Действительно, Людмила прибежала раньше времени - она никогда не ходила, а все почти бегом. Точно собака, почуяв неясный след, оглядываясь, она шла почему-то к бане.

Немного не доходя, остановилась, еще оглядела все вокруг и ласково-подозрительно спросила:

- А чем это вы тут занимаетесь? Это вы о чем? - обращалась она к Егору.

Егор мрачно сказал:

- Я тут кота чуть не пронзил!

Людмила сказала "а-а" и побежала к себе в дом, к заднему крыльцу. У нее всегда были дела, всегда спешка.

На другое утро Егор едва дождался, пока все не разойдутся, не разъедутся и он опять останется один в доме.

Все время, перед сном, засыпая и даже минутами во сне, он думал. С разных сторон подбирался, старался все разобрать и понять. Кажется, за всю жизнь он никогда столько не думал молча и об одном и том же.

Старик, видно, тоже его поджидал, сидел на своем месте. Как всегда, сидел, слегка согнувшись, будто слушал, а не смотрел перед собой на траву, на землю, по которой бегали скворцы. Он был чисто выбрит сегодня.

Он смотрел, как подходит Егор, смотрел с беспокойством, сомнением, что ли. Смотрел, волновался и ждал.

Они поздоровались, и Егор сел по-турецки на траву, прямо против Старика.

Старик внимательно всматривался, всматривался, и вдруг лицо у него прояснилось. Тихонько головой качнул отрицательно.

- Нет?

- Нет, - с достоинством сказал Егор, и тут сразу обоим стало легко: сидят два дружелюбных, достойных старичка, беседуют на равных.

Старик провел ладонью по выбритой щеке:

- Я вот побрился.

- Почему только вы фото у нее не взяли, вот чего я не понимаю. Она сама предлагала.

- Зачем, пускай ей останется. У меня у самого есть... Да я почти никогда его не вынимаю. Что там на карточке? Пятнышко...

- Вы ей сказали, будто не все знаете? Нарочно?

- Это же правда... Понимаешь?.. Ты сейчас сидел там на терраске, чай пил. Ну, ты кого видел?

- Всех, кто на террасе сидел, и видел, кого же еще?

- Подумай-ка... Ты видел маму, папу. Так? А что мама? Тебя и папу. А папа видел маму и тебя. Выходит, все разное видят: всех, кроме самого себя, верно?

- Здорово! - искренне согласился Егор. - Я бы не догадался, как получается.

- Я-то ее видел, знаю... А как она видела меня? Я думал, а все-таки не видал! Вот эта девочка ее, милая, мне тут и рассказывала, что ее... понимаешь, ее глаза видели...

- Все, все понимаю... честное слово. Вы ей не признались из-за этой Людмилы. А все-таки жалко, а?

- Чего же жалко? Мне-то самому да про меня рассказывать?.. Нет!.. У нее в душе свое такое заветное хранится - Леля Гедда, какой-то там еще Духанин... хранится... Зачем же я стану туда влезать, мешаться?.. А руки у нее какие... Пальцы. Может, она тоже пианистка?.. А Леля, знаешь, когда пела концерт, я ей фанерочку подкладывал, и она по ней пальцами бегала, играла... а я смотрел... И у этой - ее руки... как родные, я оторваться не мог, пока мы говорили... Вот, брат, какой у нас теперь секрет с тобой...