Вместо ответа Лука повернулся и вышел.

Шеннон почувствовала странное облегчение.

Переведя дух, она подняла сумки и последовала за ним.

Но когда вошла на кухню, она уже знала, что ничего не выиграла: Лука и не думал ее отпускать. Напротив, он решил играть роль гостеприимного хозяина, поскольку стоял у раковины и наполнял чайник. Его пальто исчезло, так же как пиджак и галстук.

– Снимай пальто, положи сумки, – сказал он, не поворачиваясь.

– Лука, ради всего святого! – взмолилась Шеннон. – Просто позволь мне уйти отсюда. Я сниму номер в гостинице.

– Чай или кофе? – все, что услышала она в ответ.

– Неужели ты не понимаешь? Я просто не могу остаться в этой квартире с тобой!

Ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Ты бесчувственное чудовище.

– Чай или кофе? – снова повторил он.

– О, на твое усмотрение, – вздохнула она и, сдавшись, опустилась на стул возле кухонного стола, бросила свои сумки на пол, затем положила локти на стол и спрятала лицо в ладонях.

Снова наступила тишина, нарушаемая только успокаивающим шипением закипающего чайника. Шеннон по-прежнему прятала лицо, а Лука пристально смотрел на нее. Что ж, пусть наслаждается ее поражением, если это поможет ему пережить все, что случилось за последние дни. Ее это больше не волновало. Шеннон хотелось только одного – выпить чаю и затем найти кровать, где она смогла бы заснуть.

Лука стиснул зубы и зло спросил себя: о чем, черт побери, он думал, устроив эту сцену? Почему он, здравомыслящий, умудренный опытом тридцатичетырехлетний мужчина, насмехается над бывшей любовницей? Тем более сейчас, когда на него самого свалилось такое огромное горе!

И Шеннон не просто его бывшая любовница.

Это женщина, которую он любит. Женщина, с которой он мог бы провести вместе остаток жизни.

– Я никогда не спрашивал тебя, кто был тот другой мужчина.

– Что? – Шеннон убрала руки от лица, ее воспаленные глаза смотрели на него так, словно он говорил по-китайски. – Забудь про чай, – добавила она, поднимаясь со стула. – Я устала и хочу отдохнуть.

С этими словами она взяла свои вещи и вышла из кухни.

Лука услышал, как открылась дверь, и мрачная улыбка тронула уголки его рта. Наивная Шеннон думает, будто там находится одна из спален для гостей. Она намеренно выбрала ее, потому что знала, что их старая спальня была в другом конце холла.

Положив ладони на стол, Лука ждал, когда она обнаружит свою ошибку. Действительно, несколькими секундами позже дверь закрылась и шаги Шеннон раздались у следующей комнаты.

Лука не ночевал в их общей спальне с тех пор, как она привела туда другого мужчину.

Следующая дверь, которую она выбрала, тоже захлопнулась с выразительным стуком.

Лука вздохнул. Он, должно быть, спятил, если позволяет себе столь болезненно реагировать на ее присутствие. Все, что их связывало два года назад, должно быть забыто. Так почему же тогда ноет сердце?

Он знал ответ, но скорее ад замерзнет; чем он признает это.

Чайник закипел. Выключив конфорку. Лука оставил чайник на плите и прошел в свою спальню.

С этого момента он будет соблюдать дистанцию, мрачно поклялся себе Лука. Завтра Шеннон переедет в гостиницу. И пока она здесь, во Флоренции, он постарается с ней не встречаться.

Приняв решение, Лука разделся, вошел в примыкающую ванную, включил душ и встал под горячую струю воды, чтобы поскорее снять напряжение, не отпускавшее его в присутствии этой женщины.

Шеннон открыла чемодан, достала шелковую пижаму – короткие штанишки и легкий топ – и замерла, прижимая ее дрожащими пальцами к груди.

Да, она презирает его. Но почему тогда у нее слезы в глазах? Почему она испытала невыносимую боль, когда он вновь затронул давно закрытую ими обоими тему?

Полная невиновность должна была бы принести чувство уверенности в собственной правоте. Только никакой уверенности не было и в помине. Вместо этого Шеннон хотелось разыскать Луку и оказать правду. Только тогда, когда все это закончится, она могла бы обрести душевное спокойствие.

Хотя… разве можно раскрыть чужую тайну?

Два года назад Шеннон пыталась сказать Луке правду, но только обожглась об его недоверие. Лука безоговорочно считал, что застал ее на месте преступления. Приведенная в беспорядок кровать говорила о многом. Упаковка презервативов говорила еще больше. Сам факт, что Шеннон посмела перекинуть вину на кого-то другого, послужил окончательным преступлением в его глазах.

Чем быстрее Шеннон исчезнет с его орбиты, тем лучше будет для них обоих. Ясно как божий день, что Лука владеет собой ничуть не лучше самой Шеннон.

– О, Кейра, – вздохнула она. – Помоги мне, сестренка, поскорее выздоравливай, и тогда я улечу отсюда в Лондон на первом же самолете.

А вот у Анджело уже нет шанса выздороветь…

Это нечестно. Он нравился Шеннон. Впрочем, Анджело нравился всем. Но никто не любил его больше, чем Лука… Сердце Шеннон сжалось от боли: она вдруг поняла, почему его поведение сегодня было таким странным.

Раскаяние захлестнуло ее. Ну почему она не подумала об этом раньше?

Шеннон ощутила болезненный порыв пойти и утешить его. Но… Она устало вздохнула, зная, что сочувствие – самая последняя вещь, которой ждет от нее Лука.

Секс – другое дело. Лука никогда не скрывал, что воспринимает секс как панацею от всех бед и неприятностей.

Шеннон положила пижаму на кровать, сняла одежду и пошла в ванную, чтобы принять душ.

Первое, что она услышала, был звук льющейся воды в соседней ванной комнате. И сразу в мозгу возник образ обнаженного мужчины с широкими, загорелыми плечами, золотистым от загара торсом и стройными мускулистыми ногами.

Включив душ, она усилием воли заставила себя не думать о том, что происходит за стеной.

Какое счастье лечь на прохладные простыни, натянуть одеяло на голову и отгородиться от всего мира! Завтра я уеду и сниму номер в гостинице, решила Шеннон и провалилась в сон.

Среди ночи Шеннон проснулась и вскрикнула от боли. Она скорчилась на кровати, отпихнула одеяло и потянулась к икре. Застонав, начала тереть рукой сведенный судорогой мускул.

Ее глаза мучительно всматривались в темноту спальни в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь.

Икру скрутило еще сильней. Шеннон соскочила с кровати и упала на полированный пол, извиваясь, как раненое животное.

Никогда раньше у нее не было судорог, поэтому она не имела ни малейшего понятия, как облегчить боль. Она попыталась встряхнуть больной ногой, затем снова потереть ее, но встряхивание только вынудило ее заскрежетать зубами. В полном отчаянии она поднялась, чтобы добраться до ванной. Но как только перенесла вес на больную ногу, спазм стал настолько невыносимым, что она опять упала на пол с пронзительным воплем.

Неожиданно дверь в спальню распахнулась, и свет из коридора проник в комнату.

– Какого черта? – раздался резкий, требовательный голос.

– Судорога, – застонала она.

Луке не надо было повторять дважды. В два шага он преодолел расстояние от двери до распростертой на полу Шеннон, опустился на колени, схватил больную ногу своими жесткими пальцами и начал разминать сведенную судорогой мышцу с такой силой, что Шеннон задрожала от боли.

– Я ждал чего-нибудь подобного, – произнес он, не обращая внимания на ее крики протеста. Когда в последний раз ты что-нибудь пила? Ты, должно быть, обезвожена. Вот бестолковая!

Бестолковая или нет, у нее посыпались искры из глаз и хлынули слезы.

– Больно! – кричала она снова и снова, стуча по полу кулаком.

Тем не менее эта пытка чудесным образом начала облегчать боль. На лбу у Шеннон выступил холодный пот.

– А-а-а! – вырвалось у нее. – Это ужасно!

Но Лука не слушал. Его лицо было напряжено от гнева. Он снял с кровати легкое стеганое одеяло и завернул в него дрожащее тело Шеннон. Потом поднял ее на руки и прошел через холл на кухню, где посадил девушку на стул.