- С папой приемник доделывали.

- Работает?

- Работает…

- Хорошо слыхать?

- Хорошо… - тихо сказал Павлик. - Только… лучше бы уж плохо было слышно. А то включили, и сразу - бах - новость: фашистские диверсанты взорвали республиканский линкор… «Хайме Первый»…

- Во гады! - сказал Цыпа.

- И под Бильбао положение ухудшилось…

- Врешь, - по привычке сказала Валентина, но больше никто ничего не сказал, потому что понимали: Павлик не врет.

Митька подвинулся на скамейке и тихо позвал Павлика:

- Садись.

Внизу, за забором, на Жадиной веранде весело заорал патефон:

Все хорошо, прекрасная маркиза!

Вовка Шадрин пошевелился и медленно сказал:

- Хлопну я из рогатки этот ящик с маркизой. С крыши его хорошо видать!

- Я тебе хлопну! - пригрозил Митька. - Молочный снайпер… Люди с фашистами воюют, а ему только бутылки да пластинки бить.

- Воюют… - сказал Вовка тихо и обиженно. - Я же не могу там воевать. Если бы пустили да винтовку дали…

Никто не засмеялся. Потому что каждый знал: если бы пустили и дали винтовку… Ну, а что, в самом деле, разве не вышли бы из них снайперы?

- Пустят тебя… - заметил Серёга. - Они своих-то пацанов отсылают подальше от беды.

И сразу вспомнился им вокзал, люди, цветы, плакаты, деловитое буханье барабана, и голоса труб, и шестеро темноволосых мальчишек, растерянно вышедших из тамбура на дощатый перрон. Обыкновенные пацаны, худенькие, тонконогие, некоторых можно одной рукой на лопатки уложить. Только загар потемнее, чем у здешних, вот и все. Даже не верилось, что эти ребята строили баррикады, а может быть, и стреляли по врагам. Потом автобус увез испанских мальчишек в дом отдыха Рыбкоопа, а наши ребята пошли бродить по улицам.

Надо было готовиться к экзамену по арифметике, но они ходили по рассохшимся деревянным тротуарам, растревоженные и недовольные тем, как устроен мир. Там, на вокзале, их на секунду задела грозная жизнь Испании, а сейчас в заросших лебедой газонах мирно стрекотали кузнечики и тишина висела над городком. Зной раннего лета жарил мальчишкам плечи.

Они ходили, позабыв, что надо учить правила действий с дробями, спорили о боях под Мадридом, и только смуглый сердитый Цыпа был молчалив и спокоен…

…- Не дадут нам винтовки, - сказал в темноте Павлик. - Чего ж говорить…

- А что делать? - спросил Вовка.

Это был серьезный вопрос.

Это был очень серьезный вопрос, потому что в самом деле нельзя же сидеть просто так, когда «юнкерсы» бомбят Университетский городок Мадрида, когда войска Франко осадили Бильбао - столицу басков, когда взорвали республиканский линкор… Но что делать?

- Учиться стрелять, - твердо сказал Митька. - Это нам еще пригодится. Не в заборы пулять, а как следует. Чтоб отряд у нас был настоящий, а не то, что сейчас. Чтобы, когда надо, мы сразу… Ну все равно сейчас мы больше ничего не можем.

- Хорошо тебе, ты в кружке, - откликнулся Цыпа. - А мы что? Из луков да из луков.

- Я. Скобелева упрошу. Пусть всех запишет. Я за ним по пятам буду ходить, когда из отпуска вернется.

- Мы тоже будем, - сказала Валентина.

- А луки тоже нельзя бросать, - продолжал Митька. - Думаете, я на значок сдал бы, если бы из лука не стрелял? Он глазомер развивает и руки.

- Название какое-то у нас неподходящее, - сказал Серёга. - Непонятно как-то: «Белые перья». Какие перья, откуда, для чего?

- Лучше «красные», - предложил Вовка. - Мы же красный отряд.

- Лучше… Но все равно непонятно.

- Лучше полностью: «Красные перья стрел», - сказал Митька.

- Пускай будут «Алые перья стрел», - заговорила Валька. - Красиво.

- Тебе бы только чтоб красиво было, - заворчал Цыпа.

А Павлик медленно сказал:

- Ну что ты, Цыпа! Разве плохо, если красиво? По слушайте, ребята: а-лы-е перь-я стр-рел-л…

Серёга напомнил:

- Значит, и в самом деле на стрелы красные перья надо. Где брать?

- У отца, думаешь, мало красных чернил? - сказал Митька.

Яркий огонек свечки вздрагивал и качался от дыхания ребят. Валька Голдина писала красными чернилами на тонкой бумажной полоске:

- «Мы, пионеры второго звена… Митя Вершинин…»

- Дмитрий, сурово сказал Митька. Он макал в пузырек с чернилами бумажный жгутик и мазал хвостовые перья на стрелах.

«Дмитрий Вершинин, Игорь Цыпин, Виталий Логинов, Валентина Голдина, Владимир Шадрин…»

- Владимир пишется через «и». Учти, - сунулся Вовка.

- Знаю… «Владимир Шадрин, Павел Шагренев, Сергей Иванов… вступаем в отряд «Алые перья стрел». В скобках «АПС». «И обещаем друг другу и всем на свете, что… всегда будем бороться с фашистами и всякими врагами…»

Она оглянулась на Митьку.

- Всегда будем учиться, чтоб бить без промаха.

- «…Без промаха»».

- И мстить за всех, кого они убили и замучили, - сказал Цыпин.

- А если они полезут на нас… - вмешался Павлик.

- «А если они…»

Июньские вечера очень светлые. Небо серебристое, и звезды едва проступают на нем. А крыши и заборы - почти черные. И уж совсем черными кажутся на небе листья и ветви тополей.

Громадный сук большого тополя протянулся над серединой двора, как рука великана. Высоко - выше всех проводов и крыш, выше труб кирпичной пекарни, которая стоит позади двора.

С шелестом ушла с земли и вонзилась в сук тяжелая стрела. Утром все увидят ее - высоко над головами. Увидят, что у нее алые перья. Но никто никогда не сможет достать ее. Только ветер.

Потом шквалистые ветры истреплют перья, обломают древко. Но крепкий наконечник навсегда останется в дереве. Наконечник, в который вложена туго свернутая бумажная полоска, где имена стрелков и обещание.

Этот наконечник, сделанный из пустой пули, будет там всегда, пока живет тополь. А такие могучие деревья живут долго.

В детстве кажется, что они стоят вечно.

Мысль продырявить баронессу на афише пришла Витальке. Раз уж в городе нет настоящих фашистов, то надо всадить стрелу хотя бы в нарисованного. Пусть все прохожие видят большую стрелу с алыми перьями - символ меткости и беспощадности к врагам.

- А кроме того, - добавил Виталька, - это будет месть Адель Францевне за то, что она плохо отзывалась о Карле Бруннере (вернее, не о Карле, а о том пацане, который играл эту роль, но это ведь все равно).

- И за то, что чуть не оставила тебя на осень, - въедливо заметила Валентина.

- Чушь какая? - обиделся Виталька. - Я могу и не стрелять. У тебя. Голдина, между прочим, не язык, а швабра. Если так, то пусть Митька стреляет в баронессу.

- Конечно. Сам-то промазать боишься, - поддела Валька, которая обиделась за свой язык.

- Если издалека, хоть кто может промахнуться, - спокойно сказал Виталька. Он не хотел ссориться. - Надо ведь шагов с тридцати, не меньше. Верно, Мить?

Читателям, не стрелявшим из лука, наверно, непонятен этот разговор. А дело в том, что афиша висит довольно высоко, и если выпустить стрелу с двух-трех шагов, она воткнется некрасиво - хвост с перьями будет наклонен вниз. Сразу все увидят, что стреляли в упор. Чтобы стрела воткнулась как надо - перьями слегка вверх, она должна описать в воздухе дугу. Значит, пускать ее надо с приличного расстояния.

- С тридцати я не промажу, - сказал Митька. Он и не думал хвастаться, просто был уверен.

- А вдруг? - сказал Виталька и хитровато глянул из-под белого чуба.

Митька пожал плечами.

- Да не промажу я.

- А если?

- Ну спорим?!

Вот так и оказался Митька в тот день у афишной тумбы. Вот так и познакомился с Матвеем Жарниковым, сотрудником второго отделения милиции, неплохим парнем и понимающим человеком.

Конечно, всю историю Митька рассказывать не стал, но кое-что объяснил: что такое «АПС» и зачем нужно было устраивать стрельбу на перекрестке.

Он и Матвей шагали сначала по улице, а потом сели на скамейку в сквере, где случилась беда с Феодосией. Матвей только через два часа должен был идти на пост, а пока гулял. Митьке же вообще некуда было спешить.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: