______________

* А.В.Дружинин. Собр. соч., т. VII. СПб, 1865, стр. 254.

** "Отечественные записки", 1859, т. CXXII, январь, отд. II, стр. 19.

Иначе отнеслась к роману Писемского революционно-демократическая критика. В документе, не предназначавшемся для печати, Чернышевский назвал "Тысячу душ" "превосходным романом" - именно за верность изображения всеобщего грабежа, царящего в среде защищаемого петербургским начальством губернского чиновничества*. Но на страницах руководимого им журнала внимание читателей было обращено не на эту сторону "Тысячи душ". Добролюбов несколько раз резко осуждал ту политическую тенденцию, которая нашла свое выражение в ратоборстве Калиновича - вице-губернатора. "О "Тысяче душ", например, писал он в одной из своих статей, - мы вовсе не говорили, потому что, по нашему мнению, вся общественная сторона этого романа насильно пригнана к заранее сочиненной идее"**.

______________

* Н.Г.Чернышевский. Полн. собр. соч., т. V, М., 1950, стр. 455.

** Н.А.Добролюбов. Полн. собр. соч., т. 2, М., 1935, стр. 207.

Трезвый художник-реалист, Писемский почувствовал, что зашел слишком далеко, наделив Калиновича качествами самоотверженного борца за "идею".

Поэтому, работая над четвертой частью романа, он пытался некоторыми ироническими деталями как-то смягчить ореол, окружающий образ Калиновича. Эта ирония сквозит уже в том, что среди сторонников Калиновича наряду с честнейшим Экзархатовым и ссыльным магистром были и такие люди, как уланский ротмистр, мужчина с лицом итальянского бандита, или племянник Базарьева шалопай Козленев, "оппозиционность" которого проявилась в том, что он в дни губернских балов собирал горничных и "угощал" их так, что те возвращались в господские дома мертвецки пьяными.

Ирония чувствуется и в описании дела помещика Язвина. Калиновичу удалось доказать, что Язвин не сумасшедший, я тем установить корыстную причастность губернатора к этой грязной истории. Но чем яснее то, что Язвин не сумасшедший, тем определеннее убеждение в том, что он прирожденный идиот. Калинович, таким образом, выступает в бессмысленной роли ревностного защитника "законных" прав идиота на владение нормальными людьми!

Но эти сами по себе выразительные детали не могли восстановить цельность образа.

В "Тысяче душ" талант Писемского выразился с большей, чем в любом из его предшествующих произведений, силой. Но в нем резче, чем прежде, сказались и присущие этому художнику слабости. За год до выхода в свет "Тысячи душ" Чернышевский в статье о Писемском заметил, что некоторые его воззрения на жизнь "не подготовлены наукой", что он не имел "рациональной теории о том, каким бы образом должна была устроиться жизнь людей..."*. Чернышевский говорил не о полном отсутствии у Писемского "теорий" о хорошем устройстве жизни, а о нерациональном характере той положительной программы, которая давала себя знать уже в ранних произведениях Писемского. В "Тысяче душ" либеральные иллюзии Писемского отразились более прямолинейно, и это в значительной мере снизило художественную ценность романа.

______________

* Н.Г.Чернышевский. Полн. собр. соч., т. IV, М., 1948. стр. 571.

Важно иметь в виду, что эти иллюзии в дальнейшем творчестве Писемского не исчезли. Их воздействие можно проследить даже в "Горькой судьбине" - едва ли не самом сильном его произведении.

Писемский с гимназических лет был тесно связан с театром. Уже в юности он обнаружил незаурядные актерские способности, а в университете его сценические успехи были настолько серьезны, что он отваживался выступать перед "большой" публикой. "При окончании курса, - вспоминал он, - что было в 1844 году, стяжал снова славу актера: я так сыграл Подколесина в пьесе Гоголя "Женитьба", что, по мнению тогдашних знатоков театра, был выше игравшего в то время эту роль на императорской сцене актера Щепкина"*. Естественно, что, став литератором, он не мог не писать для театра.

______________

* А.Ф.Писемский. Избр. произведения, М.-Л., 1932, стр. 26.

Первыми его опытами в драматургии были две комедии: "Ипохондрик" (1851) и "Раздел" (1852). В обеих комедиях идет речь о той же пустоте и бесчеловечности дворянского существования, что и в других его произведениях того времени. Уже в этих ранних пьесах Писемского видны некоторые свойства его драматургического стиля: разная характерность, выпуклость образов, вплоть до второстепенных; непосредственность речи, иногда даже несколько грубоватая. Но здесь Писемский-драматург только еще пробовал свои силы. И в "Ипохондрике" и в "Разделе" налицо не только верность методу Гоголя, но чувствуется также и некоторая еще зависимость от конкретных гоголевских образов и ситуаций.

Во всей полноте талант Писемского-драматурга раскрылся в его народной драме "Горькая судьбина".

О драме из крестьянской жизни Писемский стал думать, по-видимому, давно. Такие его рассказы, как "Питерщик", "Леший", "Плотничья артель", уже свидетельствовали о том, что он умел находить в крестьянской среде характеры, исполненные глубокого драматизма. Сделать мужика героем драматического представления - в этом он видел не только задачу личного творчества, но и задачу всей русской литературы. Именно поэтому он советовал Островскому "заняться мужиком"*.

______________

* А.Ф.Писемский. Письма, М.-Л., 1936, стр. 106.

Правда, "Горькая судьбина" была не первой драмой из народного быта. Во второй половине 50-х годов появилось много драматических поделок, в которых человек из народа был просто носителем "пикантных" бытовых подробностей, чем-то вроде этнографического экспоната. Оригинальность "Горькой судьбины" заключается прежде всего в том, что драматический интерес сосредоточен в ней не на деревенской экзотике, а на раскрытии сложности и своеобразной красоты характеров людей из народа.

Прежде всего это относится к Ананию. Он из тех крестьян, которые уже не хотят мириться с помещичьей властью. И это не стихийная строптивость. Он не просто чувствует, но твердо, хотя и не без примеси патриархальных предрассудков, сознает свое человеческое достоинство. С презрением он относится к мужикам вроде Давыда или Федора, которые покорно переносили надругательства старого барина. Ананий я в Питер уехал главным образом потому, что хотел быть подальше от помещика и бурмистра.

Вполне естественно, что такой рассудительный человек не мог поддаться первому порыву оскорбленного чувства. И в то же время легко себе представить, какие нравственные муки придется пережить Ананию с его обостренным чувством чести и строгими представлениями о супружеских обязанностях, прежде чем он справится хоть немного с обрушившимся на него несчастьем. В самом характере Анания заключено зерно напряженнейшей психологической драмы.

Однако этим жанровая природа "Горькой судьбины" не исчерпывается. Ананий не поверил рассказу Лизаветы о том, что она "согрешила" потому, что "стали повеленья и приказанья... делать". Он не без основания предполагая самое страшное для себя: Лизавета полюбила барина, то есть сознательно нарушила свои супружеские обязанности, которые он так свято чтил. Но в этом факте он видел двойное оскорбление: "грех" Лизаветы, с его точки зрения, отдавал лакейством. "В высокое же звание вы залезли", - говорит он жене. Таким образом, семейный конфликт перерастает в социальный, тем более неразрешимый, что Чеглов-Соковин не желает отпускать от себя крепостную любовницу.

Казалось бы, одно это может властно приковать внимание зрителя к тому, что происходит на сцене. Но в дальнейшем ходе событий обнаруживается еще одна черта в характере Анания: он глубоко и трогательно любит свою жену и страдает оттого, что она не отвечает на его чувство. Проявляется оно весьма своеобразно. Он не говорит, да, кажется, и не умеет говорить о любви. Он добивается, по-видимому, только одного: оберечь свое честное имя от позора, подчинив Лизавету патриархальной власти мужа. В борьбе с Чегловым-Соковиным он твердо отстаивает свое патриархальное, освященное, как он верит, богом право мужа - "...заставить там ее, али нет, полюбить себя". На этом основании Чеглов-Соковин объявляет его "тираном". Но "тиранские", домостроевские декларации Анания - это просто указания на "закон", перед которым должен отступить и помещичий произвол. Он еще верит, что этим ему удастся защитить не только свою честь, но и честь своей жены, отстоять судьбу дорогого ему человека. За "тиранскими" доводами Анания - "жалость", то есть любовь и надежда.