______________

* А.В.Дружинин. Собр. соч., т. VII, СПб, 1865, стр. 277-278.

** А.В.Дружинин. Собр. соч., т. VII, СПб, 1865, стр. 264.

Безосновательность этих попыток противопоставить творчество Писемского традициям "натуральной" школы с неопровержимой убедительностью показал Н.Г.Чернышевский. "Каждому, знакомому с ходом русской беллетристики, - писал он, - известно, что никаких перемен в ее направлении г. Писемский не производил, по очень простой причине - таких перемен во все последние десять лет не было, и литература более или менее успешно шла одним путем, - тем путем, который проложил Гоголь"*. Отличие Писемского от других литераторов гоголевской школы не в направленности его творчества в целом: он считал злом то же, что и писатели "натуральной" школы, сочувствовал тому же, что и они, но и сочувствие и осуждение выражалось у него в неповторимых, присущих только ему формах. В чем же, по мнению Чернышевского, своеобразие стиля Писемского?

______________

* Н.Г.Чернышевский. Полн. собр. соч., т. IV, М., 1948, стр. 569.

"В своей критической статье о Гоголе, - писал великий критик, - г. Писемский выражал мнение, что талант Гоголя чужд лиризма. Про Гоголя, как нам кажется, этого оказать нельзя, но, кажется нам, в таланте самого г. Писемского отсутствие лиризма составляет самую резкую черту. Он редко говорит о чем-нибудь с жаром, над порывами чувства у него постоянно преобладает спокойный, так называемый эпический тон... Нам кажется, что у г. Писемского отсутствие лиризма скорее составляет достоинство, нежели недостаток; нам кажется, что хладнокровный рассказ его действует на читателя очень живо и сильно, и потому полагаем, что это спокойствие есть сдержанность силы, а не слабость. Правда, некоторые из наших критиков, обманываясь этим спокойствием, говорили, что г. Писемский равнодушен к своим лицам, не делает между ними никакой разницы, что в его произведениях нет любви и т.д. - но это совершенная ошибка... На чьей стороне горячее сочувствие автора, вы ни разу не усомнитесь, перечитывая все произведения г. Писемского. Но чувство у него выражается не лирическими отступлениями, а смыслом целого произведения. Он излагает дело с видимым бесстрастием докладчика, - но равнодушный тон докладчика вовсе не доказывает, чтобы он не желал решения в пользу той или другой стороны, напротив, весь доклад так составлен, что решение должно склониться в пользу той стороны, которая кажется правою докладчику"*.

______________

* Н.Г.Чернышевский. Полн. собр. соч., т. IV, М., 1948, стр. 570-571.

Стало быть, для того, чтобы понять, какая сторона кажется правою докладчику, необходимо понять, как составлен "доклад". Но для этого необходимо прежде всего знать, о чем "доклад", то есть какова тема тех произведений Писемского, о которых писал Чернышевский. На этот вопрос Писемский однажды ответил сам с присущей ему выразительностью.

Приблизительно за год до того, как была напечатана статья Чернышевского, Писемский, совершавший тогда по заданию морского министра своеобразную литературно-этнографическую поездку вдоль побережья Каспийского моря, в одном из писем к жене сообщил такую подробность: "На всем этом пространстве меня более всего заинтересовали бакланы, черная птица, вроде нашей утки, которые по рассказам находятся в услужении у пеликанов... Пеликан сам не может ловить рыбу, и это для него делает баклан, подгоняя ему рыбу, иногда даже кладя ему ее в рот, засовывая ему при этом в пасть свою собственную голову. Чем вознаграждают их за эти услуги пеликаны неизвестно! Кажется, ничем! Очень верное изображение человеческого общества"*.

______________

* А.Ф.Писемский. Письма, М.-Л., 1936, стр. 95.

Писемский еще раз поставил здесь вопрос, который волновал его всю жизнь: в чем смысл существования целого класса людей, живущих за счет чужого труда? Во времена Писемского это был один из самых сложных вопросов, приковывавших внимание всех лучших людей общества.

Русское дворянство, как и всякий эксплуататорский класс, создало целую систему "теорий", доказывающих необходимость и даже благодетельность своего существования. Православная церковь внушала массам безграмотного, забитого народа, что господин поставлен "от бога". Ученые идеологи возвеличивали дворянство как единственный просвещенный класс, насаждающий в отсталой России блага культуры и цивилизации, воздвигающий своими усилиями славу и мощь Российского государства.

Из поколения в поколение лучшие люди русского общества стремились вскрыть лживость этих "теорий". И в первых рядах борцов против дворянской идеологии всегда шли русские литераторы.

Еще в XVIII столетии Новиков, Фонвизин, молодой Крылов пришли к мысли о том, что существует тесная связь между дворянской дикостью и развращенностью и дворянским бытием за счет труда крепостных. И все-таки даже этим писателям казалось, что жизнь за счет труда крепостных развращает только необразованных, непросвещенных помещиков. Как и многие люди того времени, они надеялись, что по мере распространения просвещения число добродетельных, гуманных помещиков будет неизменно увеличиваться, а следовательно, и участь народа будет облегчаться, а "злых" дворян будет все меньше и меньше.

Но не эта прекраснодушная вера определяла характер их произведений. Просвещенные, исполненные благороднейших мыслей и чувств Стародумы, Правдины и Милоны были все-таки исключением. Они терялись в тени таких массивных созданий, как Простаковы и Скотинины, которые воплощали в себе черты и нравы всей дворянской массы. Именно в этом и заключалась сила лучших произведений XVIII века.

Но в первой половине XIX века, в пору дальнейшего обострения кризиса крепостнической системы, литераторы, стоявшие на страже интересов дворянства, перевернули это соотношение. Они выдвигали на первый план среднего или богатого, образованного, "гуманного" помещика, как истинного выразителя сущности дворянского класса. Наряду с этим рыцарем "просвещения" они показывали и "непросвещенного" помещика. Как правило, это был мелкопоместный, живущий в деревенской глуши крепостник. На фоне общего "благополучия" в стране - а литературные адвокаты дворянства только то и делали, что доказывали эту "истину", - можно было и посмеяться над деревенским увальнем. Даже Булгарин и его приспешники - и те "обличали" помещика-провинциала, злой нрав которого не смягчен просвещением и который по этой причине нарушает нормы дворянской морали, а иногда и законности, что, впрочем, всегда, как уверяли эти писатели, пресекалось попечительными властями.

Разоблачение этой реакционной идиллии со времен Пушкина было одной из главных задач русской литературы. Пушкин в последние годы жизни пришел к мысли, что разница между "просвещенными" и непросвещенными - внешняя, заключающаяся чаще всего только в степени усвоения дворянского этикета. Иван Петрович Берестов, ничего не читавший, кроме "Сенатских ведомостей", и претендовавший на "просвещенность" англоман Григорий Иванович Муромский поссорились, пожалуй, только потому, что местное дворянство не может жить без сплетни. Муромский и Берестов отлично поладили, как только случай представил им возможность сойтись, не нанося урона их спеси. Интересы у них были общие и взгляды на жизнь, в сущности, одинаковые.

Для Гоголя принцип сопоставления невежественного помещика с дворянином, напялившим личину "просвещенности", стал основой воспроизведения дворянской жизни. Сладчайший Манилов, мечтающий о том, чтобы "следить какую-нибудь этакую науку", - не менее отвратительный паразит, чем Собакевич, Коробочка или даже Плюшкин. Гоголь настойчиво подчеркивает, что таких людей, как Ноздрев или Собакевич, можно встретить не только в провинции, но и в верхах дворянского общества. Даже Коробочка, и та не исключение: "...Иной и почтенный, и государственный даже человек, а на деле выходит совершенная Коробочка".

Великие произведения Гоголя заключали в себе знаменательную для русского общественного сознания мысль: все эти люди не исключение, а норма дворянской жизни. Именно эта мысль и была подхвачена и развита писателями "натуральной" школы. Она же лежала в основе всего раннего творчества Писемского. Но в разработке этой намеченной Гоголем темы он шел несколько иным путем, чем его великий учитель.