– Что-то не так? – спросил Морган.

– Ничего смешного, – заявила она.

– В чем?

– В том, как вы подкрались сзади.

– Подкрался? Да что вы. Вы просто так увлеклись, что не услышали.

– Подкрались, – отрезала Сара. Он выудил из кармана сигару.

– А если и подкрался? Не очень-то умно с вашей стороны было ускользать из лагеря, не предупредив меня.

– Мне стало жарко.

– Да-а?

Морган поднес спичку к сигаре, и пламя осветило резкие черты его лица. Ресницы были сосредоточенно опущены. Потом он опустил горящую спичку и осветил промокшую сорочку Сары, прилипшую к груди девушки.

– Настолько жарко? – спросил он и резким движением затушил спичку и бросил ее в воду.

Сара предположила, что сейчас не лучшее время испытывать его терпение; от юмора он перешел к… К чему же? Между ними повисла в воздухе неясная угроза, и от пламени спички будто занялись огнем его глаза. Внезапно ноги у Сары стали как ватные, и сердце запрыгало в груди. На какую-то минуту плоть ее воспламенилась, потом девушка задрожала от ветра, проникшего под намокшую сорочку. Воспоминание о поцелуях Моргана пронеслось в ее сознании, предательски выступив румянцем на щеках, и Сара подумала: «О, Господи! О, Господи! Пусть он меня опять поцелует».

Но Морган просто стоял во тьме, как великолепная статуя, и темный силуэт его широкоплечей фигуры возвышался перед ней на фоне отблесков далекого костра. Глаз его Сара больше не видела, и это было хорошо. Они, бесспорно, смеялись над ней, а может, презирали. Морган слишком непредсказуем, чтобы угадать, что именно.

– По-моему, – сказал он, – вам следует одеться и вернуться в палатку.

– А если я не послушаюсь, что будет?

– Вам это и в самом деле интересно, милочка?

– Вероятно.

Вызов повис в воздухе. Наконец Морган снова заговорил:

– Мне кажется, вам пора идти.

– А если я откажусь, вы меня будете пытать? – настаивала она. – Скормите меня пираньям? Бросите ягуарам? Прикуете меня за руки к муравейнику, где живут гигантские муравьи-людоеды? Скажите мне, мистер Кейн, что вы со мной сделаете, если я вам не подчинюсь?

Он ничего не ответил. И не шелохнулся. Наконец, окончательно разочарованная, Сара попыталась обойти его и вернуться в палатку. Морган предупредил ее, схватив за руку и так резко дернув назад, что девушка споткнулась и буквально упала, матово поблескивающей в темноте, полуобнаженной грудью на его влажную от пота грудь. Прикосновение его тела ошеломило, потрясло ее. Вся храбрость Сары тут же испарилась, и она, заморгав, посмотрела на мужчину.

– Если бы вы не были леди, – ответил он голосом ровным и зловещим, как сами речные глубины, – я с удовольствием сказал бы вам, что сделал бы с вами за то, что вы перечите мне.

– Правда? – безрассудно отозвалась Сара, чувство меры растаяло в ней вместе с запахом его кожи, заполнившим ноздри, и жесткой хваткой его пальцев, впившихся ей в руку; девушка почувствовала слабость. Единственное, что она могла – это чуть прижаться к нему и подначить:

– Знаете, что я думаю, мистер Кейн? Вам нравится тиранить меня, потому что вам кажется, будто я беспомощный ребенок. А я спасла нам всем шкуру сегодня и вам это не нравится, что, не так?

Бросив сигару на землю, он наклонился и зашептал ей в самое ухо:

– Да мне на это наплевать, милочка, а вот на что мне наплевать никак нельзя, так это на следующее: если люди, которых мы наняли, увидят, что женщина постоянно не подчиняется моим указаниям и оспаривает мою власть, они очень скоро начнут делать абсолютно то же самое. Все эти дни мне потребуется полное взаимопонимание со стороны всех, и если вы будете покушаться на мое главенство, кто-нибудь может нарваться на смерть – может быть и вы. А теперь, будьте паинькой, отправляйтесь в постельку и до рассвета оттуда ни ногой, иначе мне придется приставить к вашей палатке охрану, чтобы это проконтролировать. – Он отпустил ее руку, повернул к себе спиной и подтолкнул вперед. – Спокойной ночи, мисс Сент-Джеймс.

Сара прошла к палатке, злость сменилась недовольством собой. Она проползла на подстилку и уставилась в потолок палатки, прижав ладони к лицу и вдыхая его липкий запах, въевшийся в ее кожу и приводивший девушку в голодное беспокойство. Что же, в конце концов, с ней делается?

«Будь он проклят, за то, что он такой», – подумала Сара.

Они скользили вверх по течению мимо таких заводей, где на мелководье плавучие цветы образовывали местами густой ковер. Иногда им приходилось сушить весла, когда естественные завихрения воды сами толкали их у берега в нужном направлении. Сквозь деревянную скорлупу каноэ Сара ощущала прохладу воды, различала дрожь лопающихся под днищем пузырей, когда мужчины с усилием налегали на весла. Лес приводил Сару в гипнотическое состояние, погружал в летаргию, отбивал желание говорить. Откинувшись, она сидела в лодке и смотрела не зеленый потолок над головой, подмечая наклонные световые столбы, там где солнце пробивалось сквозь ветви; они отбрасывали желтые пятна далеко в глубине джунглей. Иногда девушка дремала, а пробудившись, сразу же бралась за дневник и заносила в него все свои раздумья.

День за днем плыли они, и воздух становился все жарче и влажней, пока одежда и волосы их вообще перестали просыхать от пота и влаги. Ночь за ночью они располагались на ночлег на песчаных банках, и Сара иногда настолько бывала обессилена, что засыпала, не дождавшись своей порции рыбы или обезьяньего мяса, а однажды даже муравьеда, который по неосторожности слишком приблизился к их стоянке.

Сара когда-то читала записки Чарльза Уотертона о его путешествии по Амазонке. Он утверждал, что упрямство и энтузиазм гораздо лучше помогают выжить в таких условиях, чем профессиональные навыки. Однако энтузиазма с каждым днем оставалось все меньше. Ей уже настолько не хватало энергии, что от одной мысли о том, что придется покинуть относительный покой реки и продираться через джунгли, готова была сойти с ума. Москиты, черной тучей налетевшие на них на второй день по отплытии из Сантарема, заставили девушку укрыться несколькими слоями одежды и шляп с вуалями до локтей. А несмолкаемое их жужжание доводило ее почти до крика.

Но даже присутствие насекомых со временем перестало беспокоить Сару. По ночам ей больше не мешал шум джунглей. Лежа в темноте и пытаясь хоть как-то дышать сквозь дым тлеющего влажного мха, призванный изгонять москитов из палатки, девушка окидывала мысленным взором годы, проведенные в Лондоне, и свои отчаянные потуги войти в высшее общество, что было столь важным для ее матери. Как глупо выглядели теперь эти надежды. Никто не умрет, если пробор расчесан криво. Мир не остановится, если мужчина вдруг увидит женскую коленку. И какая разница – в два часа пополудни или в шесть пить чай, вместо положенных четырех? Теперь ей трудно оказалось даже представить себе, какова жизнь за пределами флоресты. Чистое белье и пахнущая дорогими экстрактами ванна остались туманными воспоминаниями. А вежливые беседы воспитанных людей, кажется, и вовсе не существовали.

После столкновения первой ночью у реки, американец держался поодаль, но глаз с нее не спускал, хотя и не разговаривал. Ее разрывало между потребностью кричать ему в лицо и позывами рухнуть на колени и благодарить Бога за то, что Морган не обращает на нее внимания.

Его присутствие производило на разум и чувства Сары все более тревожное действие; она ловила себя на том, что ищет его в часы между разбивкой лагеря и отходом ко сну. И оказывалось, что он одиноко сидит в темноте с тлеющей сигарой в зубах и бутылкой виски в руке. Лишь дважды осмеливалась она приблизиться к нему, и оба раза он цедил что-то сквозь зубы и отворачивался. Сперва девушка приписывала такое отношение его воинственной натуре. Вскоре, однако, она обнаружила, что с индейцами, Каном и Генри он ведет себя вполне дружелюбно.

Сара не привыкла иметь дело с враждебностью. Умение приобретать друзей всегда было одним из основных ее достоинств. Ее отец говорил, что, родись Сара мужчиной, она вполне могла бы преуспеть на политическом поприще.