Литвин Георгий Афанасьевич

Выход из мёртвого пространства

Hoaxer: Книга, написанная умным человеком, которые размышляет, не оперируя штампами и не впадает в крайности. Много малоизвестных (а может быть, и вовсе неизвестных обычному читателю) фактов из фронтовой жизни, особенно начального периода войны. Например, Литвин воевал вместе с Фадеевым, до перехода того к Покрышкину. И, благодаря Литвину, я узнал, кого и как, на самом деле, рубил лопастями пропеллера Фадеев. Это знаменитая история, часто о ней писали, почти легенда - как берсерк Фадеев, когда у него кончились боеприпасы, носился на бреющем полёте и крошил в капусту немецкую конницу и покрошил чуть ли не полк. Оказывается, срубил лётчик всего одного всадника (лошадь уцелела), хотя и это - из ряда вон выходящий случай. Или рассказ Литвина о содержании пропагандистских листовок первых месяцев войны - "Стой! Тут социалистическая страна!". Помимо всего этого, Г.А. Литвин писал безо всяких литобработчиков, сам. И, должен сказать, читать его очень интересно. В общем, книга весьма достойная и честная и вызывает уважение к её автору, хотя я и не согласен с некоторыми политическими взглядами покойного ныне Г.А. Литвина.

Содержание

Вместо предисловия. Несколько слов о себе

Приморье. Без нас фашистов не разобьют!

Донбасс. Что кричат, когда идут в атаку

У села Гречишкина. Как летчик в бой пехоту водил

Варваровка - Ростов - Махачкала - Нальчик. Горькая пыль дорог отступления

Учебно-тренировочный полк. Дал слово - держись!

Глава, заключенная в скобки. Чужие воспоминания

Дал слово - держись! (продолжение)

Кубань. Стреляю сквозь фюзеляж, но "мессера" сбиваю

Эльтиген. Перед смертью все были равны

Крым. С того света, бывает, возвращаются

Севастополь. Буйно цвели той весной сады

Харьков. Бдительность или подозрительность?

Белоруссия, Польша. Неужели действительно скоро конец войне?

Вместо послесловия

"Я был воздушным стрелком". Станислав Грибанов

Вместо предисловия. Несколько слов о себе

- Ну, вы и герой! - так закончил уже давний теперь разговор со мной секретарь райкома. И непонятно было, к чему относились его слова: к военному прошлому (а секретарь не раз поглядывал на орденские планки на моем пиджаке) или к тому письму, которое я написал на XXV съезд партии. Если по сегодняшним меркам мерить, то ничего особенного в том письме не было, газеты теперь пишут о безобразиях, творившихся в стране, и полнее и резче. Что ж, у тех, кто сейчас пишет, угол обзора шире. Я же тогда написал о том, что видел и понимал сам. Но тем труднее секретарю райкома, человеку образованному, кандидату наук, было разговаривать со мной. Почти со всеми моими доводами он согласился, но правдоискательство тогда было не в чести. Не хочу называть его фамилию, конец его жизни уже во время перестройки был трагическим. Ведь покончить с собой, свести счеты с жизнью - это тоже поступок.

Так вот, названный на прощание героем, я и вышел из секретарского кабинета. Герой... Назвать этим высоким словом я мог бы многих своих однополчан, а уж тех, кто голову сложил в боях, - тем более. А был ли героем во время войны я сам? Но знаю... Передо мной - пожелтевшая вырезка из армейской газеты, где моя улыбающаяся физиономия прямо под клишированной рубрикой "Слава героям наступления!". Видел я и свои фотографии, выставленные на стендах двух городских музеев, читал статьи о себе в журналах, авторы которых не поскупились на хвалебные слова, а сколько слов было сказано, когда вручали мне Почетный знак Советского комитета ветеранов... После этого уверовать в собственный героизм куда как просто. И многие уверовали. И не только простые солдаты, но и те, кто обожал навешивать на себя в мирное время ордена Победы. Что и говорить, приятно верить, что ты - герой. Только ведь есть слово "верить" и есть слово "знать". Так я хочу именно знать, а верить, простите, это для церкви, для икон. Или для тех, кто эти иконы сами творят.

Теперь о том, что определяется коротким и честным словом - "знать", которое в словаре Ожегова расшифровывается просто - "иметь сведения". Сведения такие. Фамилия моя - Литвин, зовут - Георгий Афанасьевич. Персональный пенсионер республиканского значения, капитан в отставке, живущий теперь в Москве на Коровинском шоссе. Родился я в 1922 году, в партию вступил в 1943-м. В Великой Отечественной войне участвовал с 1941-го по 1944-й. Сначала оружейником, а потом - воздушным стрелком. На Ил-2 совершил 57 боевых вылетов, сбил четыре истребителя противника. За это награжден двумя орденами Славы, а третий, к которому был представлен, так и не получил, вместо него - справка из архива о том, что наградной лист куда-то исчез во время путешествия по отделам кадров. (Поверьте, упомянул об этом не из-за обиды: мало ли солдатских наград не нашли тех, кто их заслужил. Просто хочу быть точным). Для точности же: награжден еще и двумя орденами Отечественной войны. Окончил Военный институт иностранных языков, служил военным переводчиком, офицером отдела спецпропаганды. Потом, как говорится, на гражданке.

Вот и уместил свою биографию в один абзац. И абзац совсем не героического звучания. Конечно, возникает вопрос, с чего же я чуть ли не на целую книгу решил размахнуться? Отвечу. Первое: во имя памяти тех, кто погиб. Всех их - и погибших в первом вылете, и в сотом, и со Звездой Героя на груди или только с материнским письмом в нагрудном кармане - уравняло одно: они отдали за Родину самое дорогое - жизнь.

Я назвал в своей рукописи поименно очень многих погибших. Может быть, это кого-нибудь удивит, а то и раздражит: с чего, мол, взялся "за упокой" читать? А не раздражает вас то, что видите вы в магазинах сотни томов в шикарных переплетах, которые со дня на день пойдут в макулатуру, потому что издавались только для того, чтобы ублажить чье-то самолюбие, а нам, ветеранам, пришлось немало трудов положить, чтобы оттиснуть несколько экземпляров списка погибших в нашей штурмовой авиадивизии? И для чего? Чтобы вложить этот список в капсулу, а капсулу - в основание памятника погибшим воинам-авиаторам!

Недавно прочитал в газете возмущенную статью, с автором которой абсолютно согласен. А возмущается автор том, что счет человеческим жизням мы ведем примерно так - "около двадцати миллионов погибло во время войти". Что значит "около"?! Как можно так о людях - сыновьях, дочерях, братьях, отцах и матерях! Не пуговицы же, не скрепки, не карандаши!

Уверен, будут когда-нибудь созданы такие книги, где всех до одного погибших за Родину - перечислят поименно: фамилия, имя и отчество. Это тоже будет памятник. А пока я хочу вложить в его основание маленькую капсулу - с именами погибших в нашем полку.

Теперь - о второй причине. Ее сформулировать трудней, а очень хочется быть правильно понятым. Поэтому начну издалека. Иногда нам дают понять, а то чуть ли не в глаза говорят: и чего вам, пенсионерам, надо, получайте вы ежемесячно свою пенсию, в кино ходите, телевизор смотрите, жизнью наслаждайтесь, не учите нас жить. Не скрою, есть среди нас, ветеранов, и такие, которые обожают только поучать, считая свои порой весьма сомнительные сентенции чуть ли не истиной в последней инстанции. Наверное, этим и объясняется, что молодежь так раздраженно реагирует. Проще всего, конечно, обидеться: мол, и черт с, ними, поживете с мое, понабиваете себе шишек, тогда пожалеете... Не могу, не хочу обижаться, не имею права! Обязан я достучаться в их сердца, хотя и понимаю, что звучит эти фраза уж больно пышно. Да не в словах, в конце концов, дело. Ведь я же, как и они, постоянно думаю: о внуках своих, как им жить придется и придется ли, о государстве нашем думаю, о том, как революцию защищали и что потом было...

Наверное, кто-то удивится, что человек, сбивший четыре самолета да и на земле пулеметным огнем многих лишивший жизни, заявляет, положа руку на сердце: считал всегда и сейчас считаю, что самое страшное на земле - это война, самое страшное, что может совершить человек, - это убивать себе подобных. Нельзя допустить такого. Вот это и есть вторая причина, по которой я взялся за эти воспоминания. Может быть, я не все очень внятно объяснил, но - уж как умею.