Ладно, поехали вниз, немного, самую малость. Рискованно, знаю, однако иначе я не могу: луч не привиделся - был. Безумец здесь где-то рядом. Может быть, и не безумец вовсе, а просто несчастный, услышавший пение подводных сирен и не желающих поэтому вернуться?

В голове нарастал устрашающий гул. Ну вот, начинается… Стоп, дальше нельзя: кристалл батиметра отливает мягким бирюзовым сиянием. Но главное даже не в этом. Главное в том, что моя черепная коробка вырастает до размеров огромного корабельного трюма. Весь корабль гудит и качается от ударов злобных штормовых валов, каждый удар порождает в трюме странное дрожащее эхо. Ерунда, просто я ощущаю, как в висках тяжело пульсирует кровь. Теплая живая кровь - это реально, остальное - обман. Вот видишь, я все понимаю, все сознаю, всему нахожу объяснения. Значит, опасности нет, - можно чуть ниже… Где он, где этот «реквием»? Не слышал, не верю, дурацкие выдумки. Просто шум в голове, которому никак нельзя приписать музыкальность.

…А в трюме звенит и похрустывает мелкое крошево стеклянных созвучий. Тихонько тренькают стеклянные струны, падают в темноту, и там разбиваются вдребезги стеклянные бусинки нот. Эта стеклянная суета начинает казаться забавной. И вдруг…

В настороженно-гулком пространстве раздается отчаянный дикий завывающий крик…

После первых мгновений жуткого оцепенения - всеобщая тишина. Растаяли стены мрачного трюма, вернув ошеломленному узнику былую свободу и легкость движений. Кристалл батиметра горит спокойным бирюзовым огнем.

Где-то далеко-далеко - может быть, в центре вселенной - торжественно бьют мировые часы. Двенадцать тягучих ударов, и каждый из них - столетие. Последний удар долго звучит в ореоле дрожащего эха.

- Полдень?.. - вопрошаю пространство.

Внятный женский голос говорит за моей спиной:

- Ты ошибаешься. Полночь.

- Допустим, - неуверенно соглашаюсь я. - Но полночь чего? Эры, эпохи, тысячелетия?

- Полночь твоих желаний, - раздается в ответ.

Нет, это слишком!

- Откуда вам известно о моих желаниях, мадам? Кто вы? Покажитесь!

Смех - и никакого ответа.

- У вас приятный смех, мадам. Но знаете ли, я не люблю быть обращенным спиной к собеседнику.

- Это неважно, - отзывается голос.

- Что неважно?

- Все, что ты говорил. Я - Тьма, понимаешь? Этим все сказано.

- Н-да, пожалуй…

Я вслушиваюсь в раскаты одиноко бродящего эха. И ощущаю течение времени. Время течет, как вода. Я набираю его целыми пригоршнями, дивясь, что стал обладателем такого богатства. Когда-то давным-давно, в счастливую пору рождения детских, еще неясных желаний, я очень любил играть фонтанными струйками. Ловил прозрачную воду руками, стремясь задержать в мокрых ладошках это неиссякаемое увертливое сокровище. Так и теперь: мне кажется, я властелин никому не подвластного времени. Черпаю от его огромных запасов, небрежно проливая капли-минутки.

И снова где-то за моей спиной слышится смех:

- Я вижу, ты доволен подарком.

- Подарком?

- Конечно… Бери, я дарю тебе вечность.

- Зачем мне вечность? - меня охватывает разочарование.

Голос медлит с ответом. Наконец говорит:

- Вечность - ведь это же так заманчиво!..

- Вечность - это небытие. Твой подарок лишен всякого смысла.

- Вот как! - удивляется голос. - Значит, боишься?

- Нисколько. Просто мне не нужна беспредельность во времени. Я знаю этому цену. Недосягаемый призрак, обман…

- И я беспредельна. Я тоже, по-твоему, призрак, обман?

В этом вопросе звучат лукавые нотки. Но я не колеблюсь:

- Да, тоже.

- Я - Тьма! - вскипает негодованием голос. - Беспредельная, вечная Тьма! Я существую!

И в негодующих возгласах мне чудится что-то наивное, до смешного похожее на женский каприз. Черт подери, я даже немного смущен.

- Вот видишь, - смягчается голос, - мне больно слышать дерзкие речи. Но я как женщина великодушна и прощаю тебя.

- Спасибо. Но тем не менее должен заметить, что власть твоя эфемерна. Ночь уходит с наступлением дня и тьма исчезает.

- День!.. - Голос презрительно высокомерен. - Что есть день? Жалкий обман планетарных масштабов. Все остальное пространство - безграничная тьма. И ты смеешь возражать против этого?

- Смею. Тьма - обедненное светом пространство и только. Но стоит ли спорить об этом? Может быть, просто скомандовать скутеру включить освещение?

- Не нужно. Впрочем, попробуй. Я все равно останусь с тобой в другом своем качестве. Ты уже мой! Навсегда… Погляди: в твоих руках горит голубая звезда. Это судьба.

Бросаю взгляд на батиметр. Чистый голубой огонек… В сердце вонзается жало веселого ужаса. Меня разбирает смех.

- Я не боюсь тебя, Бездна! Ведь это твое настоящее имя, не так ли?

- Я не скрывала. Но ты слишком поздно догадался об этом.

- Не имеет значения. В конце концов я намерен взять у тебя интервью.

- Любопытно. О чем же ты хочешь спросить? Ах, я уже знаю! У него было странное имя - Вилем… Кажется, так?

- Верно. Ты буквально читаешь все мои мысли. Да, Вилем Пашич… Но по-чему же «было»? «Было» - очень нехороший симптом.

- Скверные предчувствия не обманули тебя. И довольно об этом.

- Продолжай! Хочу знать все о его таинственном исчезновении. Иначе я не поверю тебе. Слышишь, ты…

- …Дорогая! Назови меня так хотя бы однажды, - раздается тихий и грустный смешок: - Какие вы странные, люди… Даже в объятиях Бездны вам обязательно нужно думать о ком-то другом.

И столько неподдельной тоски в этом признании, что где-то внутри все цепенеет от жалости. Удивительный голос. Голос сумеречного одиночества…

- Зачем тебе Вилем? Слышишь, я произношу это имя с презрением. Да, я ждала его, надеялась, но все понапрасну. Упрямец не желал познать беспредельность. И страшно наказан. Он спит, и уже никогда не проснется. Зачем тебе он? Ведь ты не знаешь его! Вы ни разу не были вместе, как ты и я, как ты со мной!..

- Видишь ли… - прерываю поток быстрых, горячечных слов. - У нас, у людей, довольно обширная география. Но мы научились крепко стоять друг за друга. Жизнь научила… Впрочем, для тебя все это - китайская грамота.

- Не к месту, - возражает голос. Опять он насмешлив, как прежде.

- Что не к месту?

- Китайская грамота. Все, что угодно, только не это. Я не впервые встречаюсь с людьми, и могла бы похвастать знанием языков, о которых твои современники имеют очень смутное представление. Первые морепроходцы.

- О, я понял, довольно! От слов твоих веет ароматами кладбища.

- Но ты не обвиняешь меня?

- Нисколько. С точки зрения морского права твоя деятельность безупречна.

- Оставь иронию. Нам следует поговорить серьезно.

- Нонсенс!.. О чем серьезном можно говорить с тобой? Я не могу испытывать доверие к невидимому собеседнику. Даже с таким вот приятным и волнующим голосом.

- Ты ставишь условия? Впрочем…

Фраза не закончена. Молчание. За этой незаконченностью и молчанием чувствуется напряженная борьба непонятных мне решимости и опасений. С любопытством ожидаю финал.

- Впрочем, я не слишком упряма.

Ага, победила решимость.

Краешком глаза вижу: в стороне возникает темное вертикально-продолговатое пятно, окруженное призрачным сиянием. Где-то в отдалении начинают дробно бить барабаны - тягучий и однообразный ритм. Пятно растет, приближаясь, и теперь я могу разглядеть женскую фигуру, закутанную с головы до пят в черное, усеянное жемчужными брызгами покрывало.

- А вот и я, - говорит знакомый голос. - Ты удивлен? Ничего, это пройдет. Как тебе нравится мой туалет?

Удивлен! Мне кажется, это недостаточно точное слово для характеристики моего состояния.

Женщина в черном ждет ответа. Не вижу, но чувствую пристальный взгляд. Драгоценная ткань довольно прозрачна, и даже в тех местах, где она собирается в складки, просвечивает обнаженный торс весьма совершенных пропорций. Края покрывала у ног обрамляет черная пена тончайших кружев. Лица не видно под черной густой вуалью, но я не сомневаюсь, что оно прекрасно.