"скороходы" да брюки и, руки уложив на грудь,

записным женихом, как нарядного в церковь парнишку,

благородно справляли в посмертье решающий путь.

На холстах полотенец подняв над землёй домовину,

три квартала несли за машиной её мужики,

чтоб покойного каждый мог помнящим взглядом окинуть,

чтоб оплакали бабы, простили, крестясь, старики.

И убогий оркестр из трубы, вальторны и тубы

да гремучих тарелок, к которым примкнул барабан,

созывал с ним проститься, надув полупьяные губы,

      8

так, что дрожью спинной отзывался на звуки и ушлый пацан.

Над Россией шла вонь от сокрытых погостов ГУЛАГа,

от останков солдат, не укрытых в покои могил,

и народ поднимал здесь любого покойника стягом

к той надежде на вечность, которой он божески жил.

Все с ним свято прощались, коль злобе души он не продал,

и за гробом шли близкие женщины в чёрных платках...

Как не гнобь человека, душа обретает свободу

там, где хохотна власть, заменившая веру на страх!..

А теперь всё не так: из подъезда гроб тихо выносят

прямиком в катафалк, где лишь близким возможно сидеть,

словно частное дело — любая душевная осень

и семейное дело — любая телесная смерть.

Год соседа не видишь — что умер, узнаешь случайно...

То ль сочувствий стыдимся, то ль высохли в буднях забот

наши души, и жизни бессмертной сердечную тайну

на валютных дорогах забыл утомлённый народ.

      9

1972-ой, 8-ой "А"

Труд экзаменов строгих закончился,

выпускной в восьмилетке у нас:

очень взрослые платья девчоночьи

и парнишьи костюмчики класс.

Новожилов влюбился в Беляеву,

а она от ворот поворот...

Всех на танец её выбирающих

Новожилов сегодня побьёт!

Эх, Беляева Тонька, отличница:

рост, фигурка — сплошная модель,

и на щёчках так ямки колышутся,

словно светом играет капель.

Только мимо идут одноклассники,

паралельщики мимо бочком:

не охота быть битым на празднике —

Новожилом могуч кулаком...

Мне Беляева больше не нравится,

втюрен в Людочку я Халимон;

пусть она не такая красавица,

но глаза, что ночной небосклон:

смотрит нежно, как звёзды в них падают,

глянет зло, словно молнии в них...

Только очень мне сердце не радует

Новожилов, ущербный жених:

ни к чему здесь такое тщеславие,

праздник общий — ведь жизнь впереди.

Приглашаю на танец Беляеву

и веду, прижимая к груди...

Стихла музыка. С минами жалости

паралельщики зрят мне в лицо.

Новожилов идёт, полный ярости,

        10

вызывает меня на крыльцо.

Я спускаюсь туда. Он эластиком

кривит губы под бешенством глаз:

"Если  был бы ты не одноклассником!.."

Право, стоящий был у нас класс.

ФАРТ

В городишке беспонтовом,

но познавшем толк в жулье,

рос я мальчиком фартовым,

как катил по колее:

шиш в кармане, взгляд в тумане

от елецких сигарет,

водка плещется в стакане,

танцплощадки манит свет...

В драках вспыльчиво-жестоких

кровянил свой нос и рот,

но смотрел подбитым оком

без сомнения вперёд...

Заводские проходные...

Милой девочки щека,

провожания шальные

по булыгам городка...

А к утру легко сшибали

с пацанами мы замки

и нас "явы" лихо мчали,

так, что свист студил виски!..

Кто попался... Я остался,

вышел в люди по кривой,

только с фартом распрощался,

словно с юностью самой.

       11

*   *   *

Я был пьяным юнцом и ударил

отца по лицу:

я несдержанным был,

ну а тут ещё это вино,

хотя что я мог

противопоставить отцу,

в штыковые водившему взвод морпехов,

пусть и давно.

А отец не ответил,—

ручищами сжал, как медведь,

и так бережно-бережно

уложил на кровать.

Я о чём-то кричал... И уснул...

Можно только реветь,

вспоминая об этом.

И как же не вспоминать?

Ведь отец мне ни разу о подлом поступке моём не сказал,

даже тень поминанья

его не коснулась лица...

Был он мудрым, отец, и доподлинно

знал:

стану взрослым когда-то,

похожим в большом на отца.

           *   *   *

Словно зыбкий мотив

из лукавой пьески Верлена,

в круглых волнах залив

и на берег бегущая пена.

          12

А июльский закат

тонкой струйкой стекает сквозь тучи

в донца глаз, что глядят

на меня по-крапивному жгуче.

Чайки волны взрывали

и вновь возносились высоко...

Это где-то в начале

и очень далёко, далёко.

И змеиные прядки волос

на ветру трепетали...

И года в беспорядке

потом без неё пролетали.

*  *  *

Хрустя ледком, сквозь полумглу

лиловых зимних фонарей

я шёл и нёс в себе стрелу

последней гневности твоей.

Ломались тени на углах,

скользили люди на бегу,

автомобиль на тормозах

по мостовой чертил дугу,

а я всё шёл, как бы в финал

земной трагедии входя,

и с каждым шагом умирал,

по капле болью исходя...

Как выжил я? Увы, о том

и мне не скажут лёд и мгла...

Жжёт наконечник под соском,

там только рана заросла.

      13

СОН

Приснилось, что стали огромными уши,

надулись, как два пузыря.

Проснулся, от страха отряхивая душу;

в окне занималась заря января.

К полудню забыл сон уродский, елозя

по льду бытовой чепухи...

Неделя прошла — уши я отморозил:

торчат пузыри, лопухи.

Но кто предсказал мне свершенье событья?

Чем я ощутил, что не знал?

Зачем утопил я предвиденье в быте,

как разум в хмелящий бокал?..

Тот случай из юности был не последним —

страшнее сбывалися сны.

Но я уже  верил в их тёмные бредни,

которые правды полны,

и, телом сживаясь с пророческим страхом,

соплей не пускал по усам,

ножей не пугался и сердцем не ахал

от страшных звонков, телеграмм.

КОЗЛОВ

Козлов — игрок, им правит рок

туза бубнового и чёрта.

Он помнит каждый уголок

на картах, каждую потёртость.

Он ловит чутким пальцем крап

свежеразрезанной колоды.

Он мог богатым быть, когда б

не стал рабом блатной свободы.

       14

Он банк сорвёт и за два дня

швырнёт на ресторанный столик:

ему путаны, что родня,

в запой летит, как алкоголик,

нет водки — пьёт одеколон,

а о закуске ни полслова...

И вновь в кружок садится он,

чтоб лохи помнили Козлова!

     ЗАНАВЕСОЧКА

Занавесочка бело-красная

на заляпанном тьмой окне...

Буду нынешней ночью праздновать

я поминки по старой Луне.

Умерла луна желтолицая,

мне оставила весь простор.

Я бы взял его, да милиция

мной волнуется с неких пор.

Мной волнуются и тусуются

в нашем квартале опера,

ждут сердешные: нарисуюсь я

ночью тёмкою средь двора.

Ночью тёмкою с верной фомкою

и улыбочкой на губах,

ибо знаю я двери ломкие,

знаю платьица в жемчугах,

ибо голодно мне без золота,

что в шкатулочке под бельём,

ибо Манька ментом расколота

о намереньи о моём.

Зря надеются: я не девица,

чтобы голову потерять;

       15

нюхом чую я, когда двери мне

надо фомкою отворять.