— Я люблю тебя, — сказала вдруг Оксана и улыбнулась одними глазами. — И кажется, буду любить всю жизнь… Мне от этого даже страшно.

Сказала и как будто уронила прозрачную виноградинку в бесконечность, в черную дыру. Ему тоже стало страшно. Страшно оттого, что все это рано или поздно кончится, что в какой-то, может быть, прекрасный, даже чудесный день их просто не станет на земле. Именно в один и тот же день, как у Грина. И кто знает, что ждет их там, по ту сторону?..

— Я люблю тебя, — произнес Андрей странным хриплым голосом, отодвигая в сторону фужер и сильно сжимая в своей ладони ее кисть. — Я так сильно тебя люблю…

Когда официант принес десерт, из-за столика возле стены встала невысокая женщина с тщательно уложенной прической и направилась к ним. Ее спутник, пожилой, тучный и, как ни странно, по-ангельски кудрявый, проводил ее тяжелым, смурным взглядом. И только когда женщина, некрасиво покачивая бедрами, подошла совсем близко, Андрей узнал ее. Это была Алка, конечно же, Алка! Добрая институтская подружка с факультета педиатрии. Впрочем, был один случай, несколько омрачивший их безмятежное студенческое братство, но о нем сейчас вспоминать не хотелось.

— Ксюша, знакомься, это Алка, — сказал он, поднимаясь из-за стола и отодвигая свободный стул. — Алла, это Оксана — моя жена… Ну почти жена.

Оксана взглянула на нее с вежливым интересом, но и только. А может быть, еще и с некоторым сожалением. Алла действительно внешне ничего из себя не представляла, особенно по сравнению с ней, феей, королевой. Усталые и набрякшие веки прикрывали когда-то красивые глаза, лицо выглядело осунувшимся. Зато искусственный румянец на щеках хранил свою первозданную, безупречно-симметричную форму. Алла принялась ностальгически вспоминать никому не интересную историю про какую-то пьянку в студенческом общежитии. Оксана обреченно кивала, а Андрей начал злиться. Нет, ей-Богу, он относился к Алке очень хорошо, но сейчас он чувствовал себя так, будто навязчивый телефонный звонок в самый ответственный момент вытащил его из постели. Он сидел, уставившись в пол, и рассматривал носок Алкиной лакированной туфли. Рядом с шелковой нитяной строчкой красовалось золотое сердечко с хвостиком, какое рисуют на пиковых тузах. Наверное, носок был узковат, потому что сквозь тонкие капроновые колготки бугристо выступали синие вены. Андрей подумал, что, наверное, ей тоже много приходится быть на ногах, значит, работа скорее всего не кабинетная.

— А я сейчас работаю в стационаре, — неожиданно призналась Алка и улыбнулась, словно прочитала его мысли. — Предлагали место в поликлинике, но там и платят меньше, и работа неинтересная. Я ведь по микропедиатрии специализировалась… Хотела пойти в Центр семьи и брака, но потом передумала и не жалею… Половину наших ребят я потеряла из виду, в том числе и тебя. А помнишь, как после госэкзаменов мы все чуть ли не на крови клялись, что будем поддерживать отношения?

Андрей вяло кивнул. Меньше всего ему хотелось сейчас беседовать про студенческие годы, что-то вспоминать, но после того, как он увидел Алку, всплыло неприятное воспоминание… В маленькой общаговской комнате многолюдно, дымно, пахнет пролитым дешевым вином. Алка, уже совсем пьяная, безвольным мешком висит у него на шее. Потом ей делается плохо. Он поднимается с кровати вместе с ней и тащит ее в умывальник. Покрашенная зеленой краской стена туалета качается перед глазами. Алка никак не хочет укладываться спать на нижний этаж двухъярусной кровати-«вертолета». Она, словно неваляшка, упрямо поднимается и снова виснет у него на шее. Глаза у нее огромные и сладкие, как мед, губы жаркие и жадные. Он чувствует ее руку, расстегивающую его ширинку, и мгновенное, острое желание пронзает его до самых кончиков пальцев. Алка прижимается к нему и целует в шею. Он понимает, что не стоит поддаваться — они только друзья, не больше, и она к тому же пьяная. А «вертолет» раскачивается перед глазами, и ему хочется все сильнее, а рука ее такая умелая…

— Все, хватит, я больше не могу терпеть, — говорит Андрей.

— Ну и не надо, — отвечает Алка, — падая спиной на кровать и увлекая его за собой…

Наутро она выглядела больной, с отекшим лицом, с размазанной под глазами тушью. И он испытал неожиданное облегчение, когда она вдруг сказала:

— Знаешь, ни тебя, ни меня эта ночь ни к чему не обязывает, договорились?

— Договорились, — согласился Андрей, преисполненный благодарности за эти ее слова. Обычно женщины, наоборот, стремились быть ему обязанными, нужными, необходимыми. А вот Алка не захотела. Да и, конечно, зачем ей это? Она умная, сильная, нацеленная на карьеру. Был период, когда он видел, что нравится ей, наверное, даже очень, но все, слава Богу, давно прошло…

А сейчас она сидит рядом, чертит пальцем на белой скатерти непонятные узоры и как ни в чем не бывало говорит о том вечере, после которого он якобы стал звать ее Алкой. Что Андрею всегда не нравилось в бывших любовницах, так это ужасная манера в любой компании пытаться протянуть хлипкую нить интимности, якобы заметную только им двоим. Мол, ты-то помнишь чудные ночи, которые нас с тобой связывали? Он ничего не хотел вспоминать. Ему хотелось смотреть в Оксанины синие глаза, гладить подушечкой большого пальца ее гладкие, ровные ногти, вдыхать ее запах. А с Алкой он с удовольствием поговорил бы в другой раз, тем более что ее мужик за соседним столиком явно начинает нервничать.

— Ты что, с мужем пришла? — вдруг спросил Андрей с бестактной прямотой.

— Нет, с коллегой по работе, — ответила она и усмехнулась. — Я не замужем. Все работа да работа. Так и останусь на всю жизнь старой девой.

— Ой, Алка, не кокетничай, — он покачал головой, — ты и в институте не больно замуж стремилась, и теперь, наверное. Все, кто хотел, уже давно семьями пообзавелись. Значит, тебе просто было это не нужно. По-моему, за тобой ухаживали очень даже многие.

— Было дело, — согласилась Алка и, как пианист по клавиатуре, побарабанила своими короткими крепкими пальцами по краю стола. — Ну мне, пожалуй, пора. Тебя, Андрюшка, и вас, Оксана, заранее поздравляю с предстоящей свадьбой. Бог знает, сколько лет еще не увидимся… Счастья вам, здоровья, любви. Естественно, детишек. Как педиатр, я просто не могу вам этого не пожелать. Ну всего доброго!

Она встала и пошла обратно к своему толстому мужику, покачивая довольно стройными бедрами.

— Это на самом деле твоя однокурсница? — спросила Оксана, пригубив вино.

Андрей молча кивнул.

— Сколько же ей лет?

— Она моя ровесница. Как поступили все вместе после школы, так и доучились до ординатуры.

Оксана покрутила в пальцах ножку фужера, задумчиво посмотрела на плещущееся в хрустальной чаше янтарное вино и с какой-то жалостью сказала:

— А выглядит так, будто ей уже под сорок. Хотя, может быть, она просто несчастная…

— Слушай, может быть, не будем сегодня больше говорить об Алле? — Андрей под столом прижал свою ногу к ее бедру. — Я хочу говорить только о тебе, думать только о тебе, я хочу погладить твои колени…

Оксана засмеялась коротко и озорно:

— Знаешь, у тебя такой вид, что притворяться бесполезно. Из всей своей тирады оставь только «я хочу», и будет честно. Я не права?

— Права, — признался он, чувствуя, как тепло ее ноги медленно и томительно перетекает в него снизу вверх.

— А ты не думаешь, что это будет вредно маленькому. И вино, и кое-что еще?

— А мы тихонечко, — рассмеялся Андрей в ответ. — Тихонечко-тихонечко.

— Как вчера?

— Да, — сказал он и подозвал официанта, чтобы рассчитаться.

Томас Клертон запаздывал. Оксана сидела в холле неподалеку от Маши и просматривала последний номер «Космополитена». Болтать Маше было некогда, она заполняла какой-то журнал и только рассерженно махала рукой на попытки ее отвлечь. Зато перед глазами, как маятник Фуко, болталась туда-сюда Стропилина. Видимо, ей было просто нечем заняться. Она то выходила покурить, то отправлялась в комнату отдыха за чайником. Ее очередная книжка, на этот раз детектив в камуфляжно-зеленой обложке, сиротливо валялась в кресле. На последней страничке журнала была помещена реклама эпилятора «Браун-силк-эпил-комфорт». Оказывается, его можно купить в Петровском пассаже, ГУМе, ЦУМе и на Тверской, 17. Оксана перевела взгляд на свои ноги, упакованные в новые, матово поблескивающие колготки с лайкрой. В этот самый момент послышался легкий щелчок, извещающий о том, что охранник нажал на кнопочку, автоматически открывающую дверь кому-то из посетителей. Маша, оставив свой журнал, поднялась со своего вертящегося стула и выглянула в коридор. Когда она затем повернулась к Оксане, выражение ее лица было и радостным, и каким-то заговорщицким.