— Что я могу сделать? О боже, если бы я только знала.

Но он победил мимолетный порыв. Что-то мучило девушку, однако посторонняя помощь тут бессильна. Она должна созреть сама.

Эллери Квин кивнул портье, и они двинулись к лифту. Войдя в кабину, он оглянулся на Андреа. Она все так же стояла у стены, теребя в руках мятый платочек, и смотрела на молчаливую дверь номера Билла с таким видом, будто за нею находился недосягаемый для нее покой. Эта картина пытки и отчаяния еще долго не выходила у Эллери из головы, только укрепляя его в уверенности, что вокруг тонкой девичьей фигуры мерцает некое трепетное сияние, которому суждено изменить всю картину сенсационного дела Уилсона-Гимбола.

— Как, — с негодованием воскликнул инспектор Квин, — опять?

Эллери, не прекращая насвистывать, продолжал прилаживать галстук перед зеркалом над бюро.

— Сдается мне, — проворчал инспектор, — что после той истории, в которую влипли твои друзья в этом захолустном Трентоне, ты превратился в заправского бродвейского гуляку. Куда ты собрался?

— Из дому.

— Один, надо полагать?

— Нет, разумеется. У меня, как говорится, свидание с очаровательнейшей, богатейшей и желаннейшей особой голубых кровей. И к тому же помолвленной. Хотя, должен сказать, — он покосился на свое отражение в зеркале, — мне на это в высшей степени наплевать, как сам понимаешь.

— Ну прямо слово в слово самодовольный хлыщ, которого я когда-то знал, — пробурчал пожилой джентльмен, беря понюшку табака. — Только вот припоминаю, что еще не так давно ты отмахивался от слабого пола.

— Что ж, — протянул Эллери, — все течет, все меняется.

— Это та девица Гимбол, а?

— Именно, именно. Имя Гимбол, кстати, в некоторых кругах предано анафеме. Джессика и Андреа Борден, и никак иначе, попробуй назови их по-другому в этой компании с Парк-авеню.

— Надо же! Так что у тебя на уме, Эл?

Эллери надел смокинг и с любовью провел пальцами по шелковым лацканам.

— А на уме у меня расследование.

— Ха-ха!

— Да нет, правда. Приятно время от времени побывать в хорошем обществе. Дает, пусть временно, иллюзию некоей избранности. Я уравновешиваю это с посещением Ист-Сайда. Дивный контраст.

— И что же это ты расследуешь? — поинтересовался инспектор.

Эллери снова засвистел. В спальню сунул нос Джуна, их мальчик на все руки.

— Опять, — с неодобрением бросил он. Эллери кивнул, а инспектор Квин развел руками. — Это точно, у вас девушка, — мрачным голосом констатировал Джуна. — Здесь что-то вам принесли.

— Что-то?

— Пакет. Только-только. Принес посыльный. Выряженный как генерал. — Мальчик внес и положил на кровать что-то большое и значительное и хмыкнул.

— Ну, ты, мартышка, посмотри, что там.

Джуна быстро снял обертку. Под ней обнаружилась простая коробка — плоский ящичек с приколотой к нему запиской.

— Вы заказывали табак у типа по имени Пьер? — спросил он.

— Пьер? Пьер? Ах да! Это несравненная мисс Захари. Вот, папа, — провозгласил Эллери, улыбаясь и откалывая записку, — что значит заигрывать с сильными мира сего.

В записке говорилось:

«Дорогой мистер Квин! Умоляю, простите за задержку. Моя смесь составляется из чужеземного табака, а настроения в Европе задержали прибытие судна. Надеюсь, табак Вам понравится и придется по вкусу. Прошу принять коробку с пакетиками картонных спичек от меня лично. На каждом пакетике Ваше имя, я так делаю всем клиентам. Если смесь покажется Вам чересчур крепкой или слабой, мы с радостью изменим в следующий раз соотношение ингредиентов к вящему Вашему удовлетворению.

Засим остаюсь

Вашим покорным слугой».

— Добрый старина Пьер! — проговорил Эллери, откладывая карточку. — Джуна, убери коробку в наш семейный ящик для сигар. Ну-с, милейшие, я пошел.

— Давай, давай! — не очень, весело попрощался инспектор, с откровенным беспокойством глядя, как Эллери приладил цилиндр, взял в руку тросточку и, насвистывая, вышел из дому.

— Это не совсем то, — недовольным голосом проговорила Андреа в тот же вечер, — что я уже привыкла ждать от вас, Эллери Квин. И это после тех очаровательных погребков, в которые вы меня водили!

Эллери оглядел спокойный элегантный клуб на башне радиовещания.

— Во всем нужна постепенность, дорогая. С социальным воспитанием нельзя перебарщивать; это дело тонкое. Посадить сразу на хлеб и воду...

— Ой-ой! Пойдемте лучше танцевать.

Танцевали они молча. Андреа вся отдавалась музыке, и танцевать с ней было одно удовольствие. Стройная, гибкая, она парила в объятиях Эллери, легкая как пух, отчего ему иногда казалось, что он танцует один. Но аромат ее волос был рядом, и еще не без чувства вины он вспоминал выражение лица Билла Энджела в тот вечер, когда она стояла, почти прижавшись к нему, около хижины под Трентоном.

— Мне нравится танцевать с вами, — непринужденно сказала Андреа, когда музыка смолкла.

— Благоразумие подсказывает мне вас поблагодарить и тем довольствоваться, — со вздохом проговорил Эллери.

Ему показалось, что она бросила на него вопросительный взгляд. А затем рассмеялась, и они пошли к своему столику.

— Приветствую обоих! — раздался голос Гросвенора Финча. Он улыбался им. Рядом с ним стоял сенатор Фруэ, выпрямившись, насколько позволяла его маленькая фигура, и неодобрительно посматривая на них. Оба были в вечерних костюмах. Финч был несколько смущен.

— А, у нас тут целая компания, — сказал Эллери и отодвинул стул, чтобы Андреа села. — Официант, стулья! Присаживайтесь, джентльмены, присаживайтесь. Надеюсь, вам не пришлось слишком утруждать себя в поисках?

— Дакки, — холодно произнесла Андреа, — что это значит?

Вид у Финча был не совсем бравый; он сел и запустил пальцы в свои седые волосы. Сенатор Фруэ перебирал свою мягкую и красивую бороду и тоже не торопился отвечать; наконец он соизволил сесть, хотя тоже был явно не в своей тарелке. Усевшись, он уставился на Эллери.

Тот прикурил сигарету.

— Да будет, Финч, вы похожи на сельского школьника-переростка, пойманного на месте преступления в яблочном саду. Давайте расслабьтесь.

— Дакки! — повторила свое обращение Андреа и даже топнула ногой. — Я к вам обращаюсь.

— Э-э... — промямлил высокий Финч, потирая подбородок, — понимаешь, Андреа. Твоя мать...

— Так я и думала!

— Но, Андреа, что я мог поделать? А тут еще Саймон, чтоб его, спелся с Джессикой. Попал прямо как кур во щи.

— Что вы, Финч, — весело проговорил Эллери. — Мы с Андреа можем войти в ваше положение. Так что вы, господа хорошие, подозреваете, что у меня бомба в правом кармане и «Дейли уоркер» в левом? Или все проще и вы считаете, что я дурно влияю на подрастающего ребенка?

— Позвольте уж мне разобраться, мистер Квин, — сквозь маленькие белые зубки протянула Андреа. — Итак, Дакки, позвольте назвать вещи своими именами. Мама велела вам шпионить за мной, так надо понимать?

Пухленькие пальчики сенатора Фруэ метнулись к спасительной бороде и забегали по ней.

— Андреа! Это, наконец, оскорбительно! Шпионить!

— Ах, брось ты, Саймон, — в сердцах выпалил Финч, покраснев. — Поделом нам, что тут говорить. Да и не в словах дело. Вот что сказала твоя мать, Андреа...

— И что же изволила сказать моя мать? — насупив брови, полюбопытствовала Андреа тоном, не предвещающим ничего хорошего.

Финч описал руками некое подобие арки:

— Э-э... ну, сама понимаешь, трущобы и все такое прочее. Квин водит тебя... э-э-э... как она считает... по непотребным, что ли, местам. Неприличным. И ей это не нравится.

— Бедный мистер Рокфеллер. — Эллери, печально покачивая головой, оглядывал помещение. — Он бы весьма обиделся, услышав такие эпитеты, Финч.