— А это значит, — продолжил он, возвращаясь к своей обычной манере, — что, когда дело касается моей компетенции, долг по отношению к Массе превышает все остальное, включая и местные законы. И я не стану докладывать, что экзаменуемый использует в качестве катализатора нестерильный предмет. Я ясно выразился?

— Вполне, — ответил Чаз.

Его мнение об этом человеке несколько возросло. Но он все еще не доверял экзаменатору.

— Ну ладно, — поднимаясь из-за стола, сказал Вака. — На этом пока и остановимся. Если вдруг почувствуете, что способны продемонстрировать необходимый уровень способностей, звоните. В любое время, днем или ночью. Только прошу вас, не забывайте, что у меня хватает возни и с другими претендентами, которые, как и вы, горят нетерпением очутиться за пределами орбиты Плутона. До свидания... Да пребудет с вами прощение Господнее.

— До свидания, — попрощался Чаз.

Вот так-то, думал он, покачиваясь в коконе безопасности в такт движению вагона. Подвернись случай, он ни за что не упустил бы своего катализатора. А что касается намеков Ваки, будто он встанет на его сторону, то над этим следует хорошенько поразмыслить...

Внезапно пространство вокруг него опрокинулось. Чудовищный толчок сбросил вагон с пассажирами под откос. У Чаза перехватило дыхание, в следующий миг он потерял сознание.

Придя в себя, он ощутил, как в правый бок впивается какой-то предмет, левый локоть упирался в жесткую, неровную поверхность. Чаз шевельнулся, пытаясь освободиться от колющего предмета, вверху раздался треск, и в следующую секунду Чаз плашмя рухнул на жесткую поверхность.

Спустя минуту в голове слегка прояснилось, он сообразил, что лежит на чем-то вроде щебенки, а над ним нависает какая-то темная масса. В лицо дул насыщенный запахами холодный свежий ветер. Справа слышны были голоса, кое-где мелькал свет.

Из темноты над головой доносились звуки — в основном причитания и стоны. Приподняв голову, Чаз разглядел вокруг себя неясные силуэты людей.

— Теперь нас ни за что не пустят в Деллс, — произнес над самым ухом безжизненный голос. — Никогда...

Эти слова, вернувшие Чаза к реальности, эхом отозвались в его памяти. Приподнявшись на руках, он посмотрел налево. В густой тени громады кто-то сидел, скрестив ноги, словно перед алтарем; судя по голосу, это была его соседка по вагону.

Он повернул голову в другую сторону и тут же забыл о женщине. Мир вокруг обрел знакомые очертания. Нависавшая темная масса оказалась вагоном — завалившимся набок и разломившимся пополам; Чаз и еще несколько пассажиров выпали наружу.

Он выполз из-под вагона и сел. Его грудь обвивали остатки ремней безопасности. Отстегнув ремни, он отбросил их в сторону. Голова пылала. Щебень железнодорожной насыпи холодил левую ладонь. Он поднял камень и приложил ко лбу. Это принесло небольшое облегчение, Чаз почувствовал, что возвращается к действительности.

Вокруг царил непроглядный мрак. Они оказались выброшенными в зараженный мир. Судя по всему, диверсант устроил еще одну ловушку. И если это проделал тот бродяга, которого четверть часа назад сбросили с насыпи, то его лобовой таран являлся лишь обманным маневром, призванным усыпить бдительность машиниста. Впрочем, не имеет значения, по какой причине поезд сошел с рельсов. Важно лишь то, что разломился именно вагон Чаза, а сам он очутился снаружи.

Теперь Чаз был беззащитен перед гнилью и потенциальной возможностью заражения. Согласно закону, ни он, ни кто другой из этого вагона не может быть допущен обратно в стерильную зону.

Ну нет, он вернется! Он обязательно вернется.

В душе Чаза яростно вспыхнул протест против подобной участи. Он был рожден, чтобы работать на Массе Причера, а не скитаться в опустевшем мире, медленно умирая от голода или удушья, вызванного белыми спорами гнили. И теперь, когда жертвой оказался он сам, нельзя допустить, чтобы произошло неизбежное.

Чаз отнял камень ото лба и уже занес руку, собираясь отшвырнуть в сторону, как внезапно его что-то остановило. В отсвете пламени, охватившего машинное отделение первого вагона, он посмотрел на камень, и в голове отчетливо прозвучало одно-единственное слово: «Катализатор».

Это и есть тот самый, долгожданный, шанс. Если верить косвенным описаниям, катализатор Гейзенберга должен быть именно таким — ничем не примечательным камнем или деревяшкой. Использование катализатора считалось противозаконным лишь потому, что его следовало извлечь из нестерильной — такой как эта — среды. Однако лишь нестерильный катализатор был по-настоящему эффективен.

И не особый ли дар подсказал Чазу, что в руках у него тот самый катализатор, который так необходим для демонстрации дара цепного восприятия?

Пальцы Чаза с силой сжали камень. Полуприкрыв глаза и глядя на бушевавшие в сорока футах языки пламени, он постарался сконцентрироваться.

Цепное восприятие — это связанные между собой серии последовательных выборов, ведущих к желаемому результату. Сейчас перед Чазом стояла задача проникнуть в вагон с уцелевшим защитным слоем, не вызвав при этом подозрения, что он побывал снаружи и подвергся опасности заражения гнилью. Стиснув в ладони камень, он напряженно искал тот единственный механизм, который способен вернуть ему ощущение безопасности.

Он пристально всматривался в пламя. Над местом крушения, неподалеку от опрокинувшегося головного вагона, кружил тяжелый спасательный вертолет. Фигуры в неуклюжих защитных скафандрах возились с огромными трубами — секциями стерильного аварийного тоннеля, который должен был соединить вертолет и шлюз головного вагона. Из-за того, что вагон завалился набок, доступен был лишь один шлюз — на крыше вагона. Каждую секцию волокли двое спасателей. Пока Чаз наблюдал за ними, возле последнего вагона опустился второй вертолет. Из него также начали выгружать трубы аварийного тоннеля. Значит, герметичность нарушена лишь у среднего вагона, и только пассажиры из этого вагона обречены на смерть от голода или гнили.

Чаз чувствовал впившиеся в ладонь острые края камня; его пальцы дрожали мелкой дрожью. «Держись, заставь свой дар действовать», — приказал он себе. Держаться... Он протянул свободную руку влево, и его пальцы наткнулись на что-то мягкое — кажется, ткань. Странно, но ткань оказалась теплой. Он опустил глаза. Это же рукав его соседки по вагону...

Чаза словно пронзило током. Он вспомнил, какой ужас испытывала эта женщина перед гнилью. Разумеется, она напугана, очень напугана. Все идет к тому, что ей, Чазу и остальным пассажирам вагона придется несколько дней провести под открытым небом, прежде чем в их легкие попадут споры гнили. Но она вряд ли попытается воспользоваться этой последней зацепкой. Судя по тому, что Чаз знал о таких людях, она будет просто сидеть и покорно ждать смерти.

И снова в нем пробудились противоречивые чувства — в его душе мешались жалость и отвращение, однако на этот раз сострадание взяло верх. Он не мог бросить эту несчастную на произвол судьбы. Если катализатор и цепное восприятие помогут ему, не вызывая подозрений, вернуться в стерильную среду, то почему бы не захватить ее с собой...

Чаз принял решение, и тотчас его захлестнуло странное ощущение — с точки зрения логики цепного восприятия этот шаг выглядел абсолютно верным. По неведомой причине именно двойка — искомое число. Чаз покрепче ухватил женщину за рукав и осторожно потянул.

Ее бормотание прекратилось. Она на мгновение замерла, потом неуверенно придвинулась к Чазу. Повинуясь лишь инстинкту и интуиции, он выбрался из-под вагона, затем встал на ноги и вытащил женщину.

Она двигалась как в трансе. Окутанные ночной темнотой, они стояли у разбитого вагона, из которого неслись причитания и стоны отчаявшихся людей.

Сжимая в одной руке камень, другой вцепившись в рукав незнакомки, Чаз остановился и взглянул на фигуры в защитных скафандрах, копошившиеся на фоне пожарища у головного вагона. Спасатели продолжали таскать секции аварийного тоннеля — два человека на одну трубу. Он оглянулся на спасателей у последнего вагона. Та же самая картина.