Но Максим, глядя куда-то в сторону, проговорил:

- Убило Махору. …Они сидели прямо на земле и молчали. Потом так же молча поднялись и направились к оставленному ядру. В течение часа они перенесли ещё с десяток не-разорвавшихся снарядов.

Канонада не ослабевала. Уносили раненых. Таяла орудийная прислуга. Жерла пушек раскалились от беспрерывной стрельбы. По всей семикилометровой линии обороны время от времени то здесь, то там раздавалось многоголосое «ура!». Это на батареях приветствовали прямые попадания наших снарядов.

Уже не одну батарею англичан и французов заставили замолчать русские бомбардиры…

На Малахов курган приехал Корнилов.

Ребята ещё издали увидели его и перебрались поближе к оборонительной башне, куда направлялись адмирал и штабисты.

С самого начала бомбардировки Корнилов не покидал бастионов. Его высокую стройную фигуру видели гам, где труднее всего приходилось защитникам. Воспаленно блестели глаза на его усталом худощавом лице - последнюю неделю он почти не ложился спать.:›то благодаря его энергии и воле неожиданно для прага выросли укрепления в южной части города.

Владимир Алексеевич подъехал к Малахову со стороны Докового оврага. В генерал-адъютантской шинели, на гнедой лошади с белой гривой он казался особенно хрупким и даже болезненным.

Увидев своего адмирала, матросы 4-го экипажа закричали «ура». Корнилов улыбнулся, снял фуражку и красивым, мягким движением вытер со лба пот. Потом он сказал:

- Будем кричать «ура» тогда, когда собьём английскую батарею, а покамест только вот эта, - он показал в сторону французской «шестиглазой», - только она замолчала.

Лицо адмирала стало суровым. Он резко выпрямился в седле и, не надевая фуражки, поскакал вверх по склону. Рядом мчался его адъютант Жандр.

Возле батареи справа от оборонительной башни группа спешилась. Владимир Алексеевич сошёл с лошади и быстро зашагал вдоль земляного вала - бруствера.

Вдруг адмирал остановился. На земле сидел и, хрипя и задыхаясь, перебинтовывал себя матрос. Он попытался встать, ноги не держали его, он рухнул. Бросив фуражку, Владимир Алексеевич кинулся к упавшему.

- Немедленно доктора!

Жандр бросился выполнять приказ. А вице-адмирал склонился над матросом. Его тонкие длинные пальцы ловко перебирали бинт.

Николка и Максим наблюдали всю эту сцену, спрятавшись за казематом. Краснеющие на глазах полоски марли привели мальчишек в оцепенение. Это было даже страшней, чем просто мёртвый!

Кровь продолжала сочиться. Корнилов тщетно старался справиться с ней. Кто-то из адмиральского окружения посоветовал оставить матроса: всё равно вот-вот подойдёт доктор.

Владимир Алексеевич выпрямился и грустно посмотрел на говорившего. В этом взгляде были бессилие и укор, жалость и презрение. Ему хотелось, видимо, сказать что-то резкое, но он сдержал себя.

- Вы правы, всем не поможешь. Да и медик из меня плохой.

Он произнёс это тихо, глядя куда-то в сторону и даже слегка покраснев. Ему словно стыдно было и за чёрствость своих штабных, и за своё собственное бессилие.

Колька почувствовал, что сейчас, несмотря на страх перед кровью, он бросится к раненому. Максим крепко сжал его руку.

- Не ходи. Прогонют!

На днях командующий штабом обороны Корнилов приказал эвакуировать из Севастополя всех детей и женщин. Ребята хорошо знали это. Адмирал сам имел пятерых детей.

Накануне бомбардировки он отправил семью в Николаев.

Подбежали санитары и начали укладывать раненого на носилки. Группа пошла дальше.

А мальчишки, пригибаясь, подбежали к брустверу. Матрос открыл глаза и всё порывался приподняться на локтях. Он смотрел в сторону адмиральской свиты. Один из санитаров сказал:

- Вот так енерал. Отец, а не енерал!

Мальчишки шмыгнули вдоль вала за Корниловым.

Тот, сопровождаемый Истоминым и другими руководителями обороны кургана, вошёл в башню.

Максимка потянул дружка под стенку. Круглая оборонительная башня имела со всех сторон узкие отверстия - бойницы. Взобравшись на плечи, через них можно было видеть и слышать адмирала. Рыбальченко согласился первым стоять «на поддержке».

Колька прильнул к щели.

В первом этаже за толстыми стенами из инкерманского камня разместился пороховой склад. Тут же находилась часть раненых. Возле Корнилова, развернув карту, стоял Владимир Иванович Истомин - плотный, среднего роста, с одутловатым лицом и небольшими тёмными усами. У этого пожилого контр-адмирала были необычайно озорные глаза, казалось, что он всегда усмехается. Несмотря на свою солидную фигуру, он был очень подвижен. Так же как Нахимов и Корнилов, Истомин проявил неожиданную талантливость в сухопутном военном деле. Герой Наваринского и Синопского морских сражений, Владимир Иванович был любимцем матросов и офицеров.

Адмиралы склонились над картой.

До Кольки донеслась фраза:

- Вот видите, как верно, что мы перекрыли овраг. При случае к валу подтянем полевые орудия.

Это говорил Корнилов. Он быстро сложил планшет и предложил Истомину подняться на второй ярус башни. Тот ответил, что, по его приказанию, прислуга верхних орудий сошла вниз.

- Можно осмотреть позиции с правого фасу.

- Хорошо. Пойдёмте.

Все направились к выходу.

Владимир Алексеевич привстал на банкет и попросил подзорную трубу. Несколько секунд он вглядывался в багровые вспышки вражеских батарей. Потом спросил:

- Как с припасами?

- Много отсыревшего пороху, - ответил Истомин. Он добавил ещё что-то, но мальчишки, перебравшиеся поближе, не расслышали его слов: невдалеке ударила шрапнель.

Когда пыль рассеялась, они снова увидели Корнилова, спокойно наблюдавшего в подзорную трубу.

- Ваше превосходительство, пойдёмте вниз, - быстро заговорил Жандр, - вас там спрашивают.

Корнилов улыбнулся этой незатейливой хитрости и, продолжая наблюдать, что-то говорил Истомину. Опасаясь за жизнь любимого адмирала, подчинённые всеми правдами и неправдами старались увести его в более безопасные места.

«Убьёт же… ну сойдите с вала, Владимир Алексеевич», - переживал про себя Колька. И адмирал, словно услышав его мольбу, спустился с бруствера. Он продолжал говорить с Владимиром Ивановичем, а Максим шёпотом (словно его могли услышать в грохоте боя!) сообщил дружку:

- Мой тятя намедни сказывал, будто их превосходительство заместо Меныпика оставлен, вроде как самым главным.

- Да ну?!

- Точно.

Восторженно глядя на адмирала, они спорили и рядили о последних перемещениях, приказах по гарнизону. Об этом говорили все в городе, и мальчишки, конечно же, были в курсе «взрослых» дел.

После высадки вражеского десанта в районе Евпатории командующий Крымской армией назначил Корнилова руководителем обороны Северной стороны (предполагалось, что интервенты нападут на город здесь). Но неожиданно союзники начали обход Севастополя. Началось спешное сооружение редутов и бастионов для защиты южной части города. Владимир Алексеевич дни и ночи проводил на укреплениях.

Меншиков вывел сухопутные войска из осаждённого города. Руководство обороной перешло в руки моряков.

Командующим Черноморским флотом уже много лет был Павел Степанович Нахимов. Его авторитет как флотоводца был необычаен, он при жизни стал легендой, героем баллад и песен. Но именно он, бывший по положению старше Корнилова (начальника штаба флота), предложил последнему возглавить оборону. Он видел его необыкновенный организаторский талант и преклонялся перед ним.

Конечно же, спрятавшиеся невдалеке от адмиральской свиты мальчишки не знали, что выдвижение это было далеко не по душе ни Меншикову, ни начальнику гарнизона Остен-Сакену, ни приближённым царя. Но высокопоставленные и бездарные генералы втайне понимали, что без всех «этих Нахимовых и Корниловых» Севастополю не устоять…

Французская «шестиглазая» усилила огонь. Один из снарядов упал рядом с адмиралом, заставив его отряхнуть с шинели землю.