Не доходя до батареи, он увидел высокого парнишку в мичманке и направился к нему.
- Мне до командира вашего. Где разыскать? - независимым тоном произнёс Колька.
- А ты откель будешь? - последовал вопрос. - По какому делу? - Парнишка, как бы невзначай, повернул к Пищенко георгиевский крест на мундирчике.
Колька оробел. Он уже сообразил, что это и есть тот самый Василий Доценко, о котором он много слыхал. Но виду не подал.
- Я с пакетом. Вестовой от лейтенанта Забудско-го, - и с подчёркнуто независимым видом бросил: - Проводи!
Они подошли к землянке командира, и уже у двери Василий буркнул:
- Я тебя подожду тут.
- Ладно, - согласился Колька, - тогда грибы посторожи, - и высыпал свою добычу Доценко.
Минут через десять они уже сидели у вала (там было суше), и Василий деловитым тоном допытывался:
- Ты на баксионе с бонбардировки?
- Нет, я тогда на Малахове был.
- Ая при отце с самого что ни есть спервоначалу. Как с кораблей нас перевели. Я ведь на «Кагуле» был в экипаже.
- Да ну? - не поверил Колька.
- Крестом могу поклясться! Я с малолетства при отце. Мы ведь и на Синоп ходили, - небрежно добавил Василий.
Колька, не зная, завидовать ему или удивляться, взволнованно спросил:
- Ив сражении был?!
- А то как же! Наш фрегат два раза горел, но и туркам жару дал!
- И Пал Степаныча Нахимова в бою видел?!
- Как тебя, - расхвастался Доценко, - их превосходительство на «Императрице Марии» были. Мы с ней в кильватер вошли в бухту.
Увлёкшись, Василий выхватил из Колькиной бескозырки гриб и поставил его вниз шляпкой на банкет.
- Вот тута стоял наш корабль. А «Мария» была здесь, - он поставил рядом второй гриб. - Турки - те у берегов были…
Грибы один за другим выстраивались на валу.
- Корабли как открыли огонь… - Доценко быстро подобрал на земле несколько камней и, передав часть Кольке, приказал: - Ты бей с левого борта, а я с правого. Пли!
Колька мгновенно оценил обстановку. Град камней посыпался на грибы.
- Ещё раз… Пли!
Мальчишки ожесточённо бомбардировали «турецкую эскадру» с двух бортов. Через минуту грибы превратились в серое месиво, и Василий, облегчённо вздохнув, сказал:
- Всех турок пожгли! А их главный паша саблю свою Павлу Степанычу сдал. Батю моего задело тогда, но лекаря выходили.
Колька, возбуждённый «сражением», забыв о гордости, попросил:
- Дай крест подержать.
Парнишка отцепил Георгия и протянул его Кольке.
- Батя твой тож с кораблей?
- Тридцать седьмого экипажу, - ответил Колька, рассматривая крест.
- А сам со Слободки?
- В Аполлоновой балке жил, - и неожиданно спохватился: - Ой, да мне ж на батарею давно пора!
Он попрощался со своим новым товарищем и зашагал вдоль бруствера. Уже у блиндажа, поправляя бескозырку, вспомнил о грибах: «Не получилось поджарки!» И перед его глазами возникло серое грибное месиво «турецкой эскадры»…
В землянке было жарко и накурено, кроме Забудского и Дельсаля, сидели ещё два незнакомых Кольке офицера. На столе горела лампа, офицеры играли в карты.
Мальчишка попробовал проскользнуть незамеченным, но Забудский, вроде и не смотревший на вход, нарочито громко произнёс:
- Господа! Виной тому, что мы сегодня без чая, мой вестовой. Что прикажете предпринять при таком непослушании?
Штабс-капитан Васильев, не отрываясь от карт, бросил:
- Отправить к орудиям!
- Так он того и добивается.
- Да-с? - штабс-капитан удивлённо посмотрел на Забудского.
- Ваше благородие, - тоненьким голоском начал Колька. Офицеры обернулись. - Ваше благородие, да я мигом…
- Этот как сюда попал? - повернулся Васильев.
- Сей муж и есть мой вестовой, - ответил Забудский.
Штабс-капитан и его напарник, оставив карты, с интересом смотрели на мальчишку.
- И давно-с?
- Больше месяца будет, как моего в госпиталь свезли…
- Н-да-с, забавно…
Игра возобновилась.
Колька стал поспешно раздувать самовар.
- Так вот-с, господа, - бросая карту, продолжал Васильев прерванный приходом мальчика разговор, - я не согласился с Алексей Петровичем, - он посмотрел на Дельсаля, - солдатики у нас чудо, умолчу о некоторых старших, бог им судья!
- Я о солдатах и не спорю, - возразил Дельсаль, - но голыми руками не прогонишь союзников. И боеприпасы надобны!
- Когда я ехал сюда, - вмешался напарник Васильева, - видел, как застревают на российском бездорожье повозки с оружием. И когда они окажутся в Севастополе - одному богу известно.
- И если даже окажутся, - подхватил Дельсаль, - проку-то от наших ружей и мушкетов? А штуцеров нарезных - один на сотню.
- Однако в артиллерии, - сказал Забудский, - мы не уступим союзникам.
- Ещё как уступим, - с горечью произнёс Дельсаль, - английские восьмидюймовые с витым каналом бьют дальше против наших в нять-шесть раз…
Вскипел самовар. Колька разлил чай по кружкам и разнёс их офицерам.
- Ну вот, обрадовался Забудский, - подкрепление прибыло. Доиграем потом.
Офицеры отложили карты и принялись за чай.
Колька забрался в угол блиндажа. Там на зарядном ящике у него была сооружена лежанка. Свернувшись калачиком, мальчишка вслушивался в разговор.
- Война, господа, - говорил напарник штабс-капитана, - раскрепощает на некоторое время душу му-жика-солдата. Он видит, что барин и мужик могут быть убиты одною пулей. Сие чувство смертности сближает пропасть между ними. И ответьте мне, господа, будет ли этот мужик после войны таким же послушным крепостным, как был до неё?
- Не будет! - пылко сказал Дельсаль.
- Позвольте, - возразил Васильев, - мы воевали не единожды, а Россия всё та же!
- Нет, - приподнялся его напарник, - уже после двенадцатого года Русь и мужик не те! И декабрьский бунт тому доказательство.
Кольке был непонятен весь этот разговор, но почему-то очень хотелось слушать.
Однако глаза слипались, по уставшему телу разливалась истома, и уже откуда-то издали доносились обрывки фраз. -…Солдат воюет за Отечество. Не за вас, не за меня и не за питерского барина.
За Отечество, господа! -…Союзники упустили момент штурма… -…Покойный Владимир Алексеевич…
Сверху послышались выстрелы, и через мгновение рядом с блиндажом разорвался снаряд.
- Это английский. С Зелёной горы, - поднимаясь, сказал Забудский.
Где-то рядом ударила наша мортира. Перестрелка усиливалась. Офицеры поспешно выходили из блиндажа.
Донёсся треск барабана. Над бастионом с шумом пронеслись конгревовы ракеты, осветив прислугу у орудий.
Когда Забудский, выходя из землянки, наклонился, чтоб потушить лампу, он увидел своего вестового безмятежно спящим на зарядном ящике.
Стояла тёплая южная ночь. Лейтенант подошёл к брустверу и коротко скомандовал:
- Отвечать изредка!
Он в подзорную трубу следил за вспышками на батареях противника. В темноте, прочерчивая небо, ярко светились запальные трубки ядер.
- Хороша иллюминация! - послышался где-то рядом весёлый голос Ивана Ноды.
- Хранцуз, он привык к фейерверкам да к праздникам, - в тон ему ответил Евтихий Лоик.
- Лохматка! Наша! - закричал сигнальщик. Он стоял на бруствере и следил за полётом вражеских снарядов, всегда безошибочно определяя их направление.
Бомба разорвалась невдалеке от матросской землянки.
- Ишь, махальный, - кивнул в сторону сигнальщика Нода, - точь-в-точь, как по-писаному, вещает.
Забудский неожиданно увидел, как у орудий в центре батареи мелькнула фигурка его вестового.
«Проснулся всё-таки, пострелёнок!» - отметил про себя офицер.
Колька подносил ядра к отцовскому орудию…
Следующий день прошёл относительно спокойно. После заката солнца французы, правда, снова бросали свои, не столь опасные, но зловеще полыхавшие конгревовы ракеты. Однако обошлось без перепалки. Осенние дожди, видно, охладили воинственный пыл союзников.