Пока Аза болела, ее не разрешали брать на работу, и она очень скучала, сидя одна в изоляторе. Она перестала есть и очень похудела. Мария Михайловна очень жалела Азу, но ничего не могла поделать. После написания акта Азу снова поставили в свой вольер, и никто больше не интересовался ею.

Тут уж Мария Михайловна вступилась за ее жизнь. Она выпросила, чтобы собаку пока не усыпляли, и взялась за лечение сама. Теперь ей приходилось ездить в город каждый день, чтобы засыпать Азе в больной глаз лекарство вместе с сахарной пудрой и чтобы покормить ее.

Удивительно, что эту очень болезненную процедуру Аза разрешала делать Марии Михайловне даже без намордника.

Вожатые не раз говорили Марии Михайловне:

— Сожрет она тебя, Марья, и потрохов не оставит.

Но Мария Михайловна не слушала никого. Целый месяц она ездила лечить Азу, а результатов было не видно. Над ней подсмеивались, и все же она не теряла надежды.

Еще недели через две белый налет на глазу стал как будто сходить, а погодя даже скептически настроенная ветеринар должна была признать, что Аза шла на поправку и что рановато было списывать такую замечательную собаку.

Мария Михайловна была счастлива: снова они с Азой ходили в патруль, снова задерживали нарушителей.

Аза произвела на свет шестерых щенят, одни из них серые, другие черные, в Индуса. Можно надеяться, что дети унаследуют замечательные рабочие качества своих родителей.

Если вам случится побывать в том питомнике, взгляните на это «счастливое семейство».

Доги — самые большие и очень сильные собаки. Крупная голова со стоячими ушами, которые подрезают в щенячьем возрасте. Мощная шея, огромные лапы, прямая спина и хвост, висящий, как плетка.

Шерсть у догов короткая.

Окрас разнообразный: черный, черный с белыми пятнами на груди и лапах, мышиный серый, рыжий, тигровый и мраморный — на белом фоне черные пятна.

Доги рано начинают чувствовать свою силу — держатся уверенно, с достоинством. Они упрямы и с ленцой. Поэтому начинать дрессировать их лучше пораньше. Но прыгать через барьеры не следует давать рано, так как конечности у молодых собак еще слабые и нужно дать им окрепнуть.

Догов не следует рано начинать злобить — они и так очень внушительны. Раннее развитие злобы вырабатывает нервозность поведения, совсем не присущую этим собакам.

Доги к окружающим относятся спокойно, к своим — ласково. Дрессируются на все виды служб.

Собаки, как и дети, учатся по-разному: одни ходят в школу с большим желанием, хорошо все усваивают, радуются своим успехам; других школа угнетает, они и ленятся, и упрямятся, а радуются только тогда, когда появляется причина пропустить урок.

Такой вот лентяйкой была Гайда. Школу она ненавидела, товарищей своих презирала. Все ее помыслы сводились к тому, чтобы разжалобить хозяйку да поскорее улизнуть домой. Гайдиной хозяйке, шестнадцатилетней девочке Нонне, дрессировка тоже наскучила, дело у нее не клеилось, погода стояла холодная, дождливая, а стоять мокнуть и на ветру мерзнуть — занятие, прямо скажу, не из приятных. Казалось бы, раз пропала охота заниматься, так и не ходи, сиди себе дома возле теплого парового отопления, под светлой электрической лампочкой — никто не погоняет, никто не неволит. Но на горе себе и хозяевам Гайда была красивая и очень породистая.

Гайда — дог. За красоту и величавость все мы звали ее догиня. Она и вела себя как вельможа. Но за это медалей на выставках не дают. Чтобы получить на выставке медаль за красоту, служебной собаке необходимо сдать два обязательных курса дрессировки. Пришлось девочке Нонне и догине Гайде мучиться под открытым небом, мерзнуть на холодном ветру. Стоят, бывало, в сторонке, Гайда дрожит всем телом, Нонна ее полой своего пальто прикрывает. До занятий ли тут, скукотина до слез.

А уж притвора Гайда ужасная. Меня, бывалого человека в этом деле, и то обманывала.

Долго я таскала ее у себя на плече, когда учила ходить по буму. Она обмякнет вся, вроде силы ее покинули, и валится с бревна. Лапы у нее на буме не помещаются, скользят, приходится тащить.

«Вези уж, если тебе не лень меня возить, я потерплю», — говорят ее глаза, полные притворства и лени. И я тащу.

Я ее раз протащила, два, потом думаю — хватит. Пришлось поговорить с ней соответствующим образом, объяснить, что я о ней думаю, и Гайда как шелковая пошла по буму сама, и все лапы у нее поместились, и не скользила она, и не падала.

В группе Гайда отличалась своим миролюбием, драк она ни с кем не заводила. Любила лежать в красивой позе. Любила, когда восхищались люди ее красотой. И не понимала, конечно, зачем ее мучают, зачем заставляют прыгать.

Прыгать — это было самое главное для нее мучение.

Всем собакам поначалу ставят забор совсем низкий, сантиметров шестьдесят-семьдесят, чтобы без труда можно было его перемахнуть. Собакам нравится прыгать, они это дело любят. Все, но не Гайда. Догиня добровольно прыгать отказалась, а когда мы ее заставили все-таки, она сильно захромала на заднюю лапу. Я решила, что она сильно ушиблась, и отстала от нее на время.

В следующий раз Гайда при виде барьера потащила хозяйку к воротам — с площадки вон. И нам вдвоем пришлось тянуть ее обратно к снаряду.

Мы сделали забор еще ниже, сняли доску. Теперь Гайда могла его просто перешагнуть, что она и сделала после длительных уговоров, как милость. Но если мы ставили доску обратно, Гайда ложилась на землю, и хоть ты что — хоть бей ее, хоть ругай, хоть упрашивай, хоть все лакомства ей скорми — сожрет, но не прыгнет.

Я все-таки еще раз перетащила ее через забор силой, и опять она захромала. На этот раз пуще прежнего. Нонна смотрела на меня с укоризной. Я терзалась от своей жестокости. Гайда лежала в стороне оскорбленная и больная, и весь вид ее говорил, что она прощает нам, но это уже в последний раз.

Все собаки уже брали полный полутораметровый барьер, а Гайда хромала и поглядывала на них с откровенным презрением.

На перемене собаки разыгрались. Гайда тоже не выдержала, забыла на минутку про забор и о том, что она хромая. Вот тут я поняла, насколько хитра эта бестия. Взяла я ее за шкирку — и к забору: прыгай, голубушка!

Барьер Гайда наконец осилила, но во всем остальном была никудышной, самой отсталой в группе собакой.

Мы уже отзанимались порядочно, когда в группу пришла новая собака — лайка Норка. Норка только что перенесла тяжелую форму чумы и характером своим, видимо от болезни, мало походила на отважную звонкоголосую сибирскую лайку. В целом мире до сих пор для нее существовала только одна любимая хозяйка, и тихий хозяйский голос, и ласковые хозяйские руки. Норка была маленьким, робким и, если так можно сказать о собаке, очень застенчивым существом.

Приход новенькой в группу собаки встречают с большим любопытством. Они едва дотерпели до перемены, и когда их всех спустили с поводков, бедная Норка не знала, куда ей податься. Она пыталась спрятаться за хозяйку, но безуспешно. Тогда она побежала, но не помогли ей и быстрые ноги, ведь площадка-то огорожена.

Собаки прижали Норку к забору; они трепали ее, щипали, катали по земле, а Норка даже и не помышляла дать им отпор, — она была меньше всех и слабее всех. Она ни разу не попадала в такой переплет и, наверно, готова уже была распроститься с жизнью.

Кстати, каждый новый в группе пес обязательно проходит через такую массовую трепку, и чем он сильнее, а главное, смелее, тем скорее собаки оставят его в покое, примут в свой коллектив и тем больше будут его уважать. Хозяев просят в таком случае не вмешиваться и не заступаться. Тут дело тонкое: если хозяин за собаку заступился, значит, пес слаб и труслив, станут его все собаки презирать и кусать при любой удобной возможности.

Норке, конечно, приходилось очень туго, но ее хозяйка не преступила собачий закон.