Дождь пошел снова и, когда начало темнеть, припустил вовсю, барабаня по перегородкам и пальмовым листьям на заднем дворе. Время от времени окна дребезжали от ударов грома. Тим сидел на диване, уставившись в темный экран телевизора, в котором отражались только капли дождя, стекавшие по раздвижным стеклянным дверям. За его спиной Дрей за кухонным столом нервно разбирала, подрезала и вставляла в альбом фотографии Джинни.

Сделав едва заметное движение большим пальцем, Тим нажал кнопку на пульте, и экран загорелся. В левом углу возник Уильям Рейнер, вездесущий социальный психолог окружной службы. Он давал в прямом эфире интервью популярной ведущей Мелиссе Йюэ. Рейнер сидел скрестив ноги. Его седые с серебряным отливом волосы и красиво подстриженные белые усы дополняли образ слегка старомодного, но приятного человека. На книжных полках за его спиной рядами стояли экземпляры его последней книги-расследования, ставшей бестселлером, – «Когда закон бессилен». Превосходный артист, Рейнер был критиком из разряда тех, кто утверждает, что люди прилетели на Землю с Марса. У него было равное количество врагов и почитателей.

– …сокрушительное чувство бессилия, когда такие, как Роджер Кинделл, не получают справедливого наказания. Как вы знаете, такие дела затрагивают во мне глубоко личную струну. Когда моего сына убили, а его убийцу выпустили на свободу, я впал в жуткую депрессию.

Йюэ посмотрела на него с деланным сочувствием.

– Именно тогда я начал заниматься проблемой, которой занимаюсь до сих пор, – продолжал Рейнер. – Я обсуждал эту тему с различными людьми, спрашивал их, что они думают о недостатках законодательства и о том, как эти недостатки подрывают его эффективность и справедливость. К сожалению, легких решений нет. Но я знаю, что когда закон не срабатывает, это ставит под угрозу саму структуру нашего общества. Если мы потеряем веру в то, что полиция и суд свершат правосудие, во что еще нам остается верить?

Тим нажал кнопку, и экран телевизора погас. Несколько минут он сидел молча, потом снова включил его. Йюэ переключилась на Делейни. Та выглядела взволнованной, что было совершенно ей не свойственно. Тим снова нажал на кнопку и начал смотреть, как тени от дождевых капель играют на погасшем экране.

– Как могло случиться, что Делейни не знала, что парень глухой? – сказала Дрей. – Это же невозможно не заметить.

– Она работала с материалами его старого дела. Тогда он не был глухим.

Раздался очередной яростный щелчок ножниц, и полоска бумаги, трепеща и колыхаясь, упала на пол:

– Его арестовывали четыре раза. Тебе не кажется, что он знает свои права? Да он просто эксперт по своим правам. И почему Фаулер не подождал ордера? Да что я говорю – конечно, он не стал ждать ордера. Он не позаботился о том, чтобы точно зачитать Кинделлу его права, или о том, чтобы получить его согласие на обыск. Он не думал, что Кинделл доживет до суда. – Она со стуком положила ножницы на стол. – Черт бы подрал судью. Она могла что-то сделать. Она не должна была оставлять все как есть.

Тим сидел отвернувшись от нее:

– Правильно. Потому что конституция избирательна.

– Тимми, не будь самодовольным и заносчивым.

– Не называй меня Тимми. – Он положил пульт на кофейный столик. – Ладно тебе, Дрей, этот спор непродуктивен.

– Непродуктивен? – Она усмехнулась. – У меня есть право день-два побыть непродуктивной, тебе не кажется?

– Но мне сейчас не очень хочется попадать под прицел.

– Тогда оставь меня в покое.

Он был рад, что так и не повернулся к ней и она не могла видеть его лицо.

– Я не хотел…

– Если ты пошел к Кинделлу той ночью, тогда ты должен был его убить. Убить, когда была возможность это сделать.

– Если ты так мною недовольна, почему бы тебе не пойти и не убить его?

– Потому что я не могу этого сделать. Я буду первой подозреваемой. Тебе же Фаулер принес это дело на блюдечке с голубой каемочкой. Оружие, место преступления. Суешь ему в руку пистолет, утверждаешь, что дело дошло до попытки убийства, и все. Никаких призрачных сообщников, которыми ты нас замучил, и никакого Кинделла на всю оставшуюся жизнь. – Она захлопнула альбом. – Правосудие торжествует.

Голос Тима прозвучал спокойно и ровно:

– Может быть, если бы ты забрала Джинни из школы, у тебя не было бы чувства вины, которые ты переносишь на других.

Он не видел, что она собирается его ударить, пока ее кулак не сбил его с дивана. Дрей налетела на него и стала яростно молотить. Он отшвырнул ее, перекатился на спину и встал на ноги, но она вскочила с дивана и замахнулась на него. Тим перехватил ее запястье левой рукой, правой схватив за локоть. По инерции она врезалась в книжный шкаф. На них дождем посыпались книги и рамки от картин, что-то разбилось.

Дрей быстро вскочила на ноги и снова бросилась на него. Она дралась, как хорошо обученный полицейский, что было вполне естественным, хотя мысль об этом никогда не приходила ему в голову. Он схватил ее за оба запястья, чтобы не покалечить. Они качнулись назад, Тим ударился о стену и пробил ее лопаткой, но продолжал держать Дрей. Он оттеснил ее назад и, сделав подножку, положил ее на пол на спину. Она отчаянно сопротивлялась и кричала, когда он лег на нее. Его бедра сжались, чтобы защитить пах; он держал головой ее голову, чтобы она не могла укусить его за лицо или ударить его лбом по лбу. Он действовал абсолютно бесстрастно – голая стратегия, против которой у слепой ярости не было ни единого шанса.

Дрей дергалась из стороны в сторону и ругалась как сапожник, но он не отпускал ее, повторяя как заклинание ее имя, мягко уговаривая успокоиться, дышать глубже и перестать драться. Лицо Дрей горело, и было мокрым от пота и слез.

Буря за окном утихла, оставив после себя лишь дождь. Прошло пять минут, а может быть, и двадцать. Наконец, убедившись в том, что ее гнев себя исчерпал, он отпустил ее. Дрей встала. Он осторожно потрогал кожу вокруг глаза, припухшего от ее удара. Тяжело дыша, они смотрели друг на друга посреди битого стекла и упавших книг.

В дверь позвонили. Потом еще раз.

– Я открою, – сказал Тим. Не спуская глаз с Дрей, он, пятясь, дошел до двери и открыл ее.

Мак и Фаулер стояли на крыльце, скрестив на груди руки. На Маке была форменная шапка Фаулера, которая явно была ему маловата и торчала на макушке, как тюбетейка, на Фаулере – шапка Мака, поля которой наезжали ему на глаза, настолько она была велика. Старый трюк, преследующий цель рассмешить дерущихся, когда полицейских вызывают на домашние разборки.

Увидев, что никто не смеется, Фаулер сдвинул шапку назад.

– К нам поступила жалоба от вашего соседа Хартли. Вы что, ребята, дубасите друг друга?

– Да, – Дрей вытерла кровь с носа. – Я выигрываю по очкам.

– Но сейчас у нас все под контролем, – сказал Тим. – Спасибо, что заглянули. – Он хотел было закрыть дверь, но Фаулер поставил в проем ногу, а Мак заглянул Тиму за спину и посмотрел на Дрей:

– С тобой все в порядке?

Она устало махнула рукой:

– Просто супер.

– Я серьезно, Дрей. Ты в порядке?

– Да.

– Мы не хотим составлять протокол. Мы можем уйти и быть уверенными, что вы не начнете все снова?

– Да, – сказала Дрей. – Конечно.

– Хорошо. – Фаулер перевел взгляд на Тима. – Я знаю, у тебя сейчас хреновый период в жизни, но не заставляй нас сюда возвращаться.

– Мы не шутим, Рэк. Если мы услышим из этого дома хотя бы один вскрик, я тебя лично оттащу в полицейский участок.

Тим закрыл дверь.

– Я не виновата в том, что не забрала ее. – Голос Дрей сорвался: – Черт тебя возьми, не смей, слышишь, не смей сваливать все на меня. Никто не мог предугадать, что так получится.

– Ты права. Прости.

Она снова вытерла нос; на рукаве водолазки осталось темное пятно крови. Потом прошла мимо него и вышла через переднюю дверь. Стоя под дождем, она повернулась к нему лицом. Ее волосы прилипли к щекам, подбородок был испачкан кровью, а глаза поблескивали зеленым: