Тим резко затормозил. Большой дом в стиле тюдор, смахивающий на особняк, высился за коваными воротами. Рядом с гаражом Тим заметил грузовичок-«тойоту», «Линкольн» и «Краун Вик», припаркованные рядом с «лексусом» и «мерседесом». Три трубы гордо возвышались над домом, из двух шел дым, и сквозь задернутые шторы окон нижнего этажа пробивался свет. Шикарные тачки уже стояли, когда Тим в последний раз проезжал мимо этого дома несколько часов назад, но машины попроще прибыли недавно.

Проверка показала, что дом принадлежит некоему Спенсеру Трасту, однако дальнейшие поиски ничего не дали. Тим знал, что раскопать что-то про Трастов практически невозможно, потому что они нигде не проходят по компьютеру, а бумажная документация бывает только у адвокатов да бухгалтеров. Информатор Тима из спецслужб сказал, что более подробную информацию сможет предоставить только завтра.

Тим повернул за угол и поехал по кварталу. Хэнкок-Парк, гнездо консервативных богачей, живущих на юге Голливуда. Огромные дома, которые таяли в сумерках, в основной своей массе были построены в двадцатые годы богатыми протестантами англо-саксонского происхождения и вероисповедания – этакими стопроцентными американцами. Несмотря на кирпичные почтовые ящики и степенный английский вид, дома все же наводили на мысль о смелости и, как ни странно, свободе духа – как монашка, курящая сигарету.

Тим снова подъехал к дому и свернул на подъездную дорожку. Он нажал кнопку звонка, и огромные ворота открылись. Припарковав машину за воротами – на случай, если придется спешно ретироваться, – Тим повесил на плечо сумку и подошел к входной двери.

Он поднял молоток в виде медного кролика и отпустил его. Приглушенные звуки беседы внутри смолкли.

Дверь распахнулась. Перед ним стоял Уильям Рейнер. Тим постарался скрыть удивление: на Рейнере был дорогой, сшитый на заказ костюм, очень похожий на тот, в который он был одет во вчерашней телепередаче. В руке у него, судя по запаху, был джин-тоник.

– Мистер Рэкли, я так рад, что вы пришли. – Он протянул руку. – Уильям Рейнер.

Тим оттолкнул его руку и костяшками пальцев постучал по груди и животу Рейнера, проверяя, нет ли у него под рубашкой микрофона.

Рейнер с интересом смотрел на него:

– Прекрасно, прекрасно. Мы ценим осторожность. – Он сделал шаг в сторону и приоткрыл дверь, но Тим не сдвинулся с места. – Да ладно вам, мистер Рэкли. Мы же пригласили вас не для того, чтобы избить.

Тим осторожно вошел в холл. Рейнер прошел в соседнюю комнату. Тим последовал за ним.

Пятеро мужчин, включая Рейнера, и одна женщина ждали его в красивых креслах и на кожаном диване. Двое близнецов, под сорок, с темно-голубыми глазами и густыми светлыми усами, выделялись крепкими фигурами с мощной грудной клеткой и бугрящимися мышцами, покрытыми светлыми, с рыжиной волосами.

На диване сидел худой мужчина в очках с невероятно толстыми стеклами. У него были мягкие черты лица, как у тряпичной куклы, а его безвкусная рубашка, блестящая лысина и заостренная голова шли вразрез с элегантным стилем комнаты. У него был крохотный подбородок и очень тонкий нос. Он поднял хрупкую руку и поправил очки, подсаживая их на отсутствующую переносицу. Рядом с ним сидел вчерашний вечерний посетитель.

В одном из кресел, стоявших прямо напротив Тима и идеально сочетающихся с камином, устроилась женщина. Она была привлекательной и строгой; тонкая кофта на пуговицах демонстрировала стройную женственную фигуру, а очки выглядели так, словно их сняли с секретарши пятидесятых годов. Волосы она аккуратно уложила в высокую прическу и заколола двумя черными шпильками. Она была самой младшей в группе, по виду ей нельзя было дать больше двадцати восьми.

Вокруг них от пола до потолка поднимались книжные шкафы. Книги были расставлены по темам: собрания сочинений, публикации на юридические темы, социологические журналы, психологические тесты. Когда Тим увидел ряды книг, которые написал сам Рейнер, он понял, что интервью с Рейнером транслировалось отсюда. Заголовки книг напоминали названия сериалов восьмидесятых: «Ужасная потеря», «Несостоявшаяся месть», «Над пропастью».

Дальний угол занимал письменный стол медового оттенка; на нем стояла скульптура, изображавшая Правосудие. Эта пропагандистская дешевка выглядела беднее остальной обстановки – ее явно поставили специально для телевизионных съемок. Или специально для Тима.

Женщина улыбнулась:

– Что у вас с глазом?

– Упал с лестницы. – Тим поставил свою сумку на персидский ковер. – Я бы хотел заметить, что я ни на что не соглашался и пришел на встречу, о которой ничего не знаю. Я ясно выражаюсь?

Рейнер закрыл дверь, и женщина сказала:

– Прежде всего мы хотели бы выразить вам свои соболезнования в связи с тем, что случилось с вашей дочкой. – Ее голос звучал искренне, и казалось, что к нему примешивается воспоминание о каком-то личном горе. При других обстоятельствах Тим, возможно, счел бы это трогательным.

Мужчина, в котором Тим узнал вчерашнего посетителя, поднялся с кресла:

– Я знал, что вы придете, мистер Рэкли. – Он пересек комнату и пожал Тиму руку. – Франклин Дюмон.

Тим прощупал его, чтобы убедиться, что на нем нет микрофона. Дюмон кивнул остальным, и все мужчины расстегнули или подняли рубашки, показывая, что у них ничего нет. Женщина последовала их примеру, задрав кофту и белую блузку и демонстрируя кружевной лифчик. Она спокойно встретила взгляд Тима; на ее губах играла легкая улыбка.

Тим достал из сумки прибор, распознающий радиоволны, и обошел комнату по периметру, проверяя, нет ли в стенах микрофонов. Особенно внимательно он осмотрел розетки и старинные часы у окна. Все с интересом наблюдали за ним.

Прибор не подал никаких сигналов. Рейнер с легкой ухмылкой посмотрел на Тима:

– Вы закончили?

Тим не ответил, и Рейнер кивнул близнецам. Один из них быстрым движением снял часы с запястья Тима и бросил их брату. Тот порылся в кармане рубашки, достал миниатюрную отвертку, снял крышку часов, пинцетом вынул из них крохотный микрофон и положил его к себе в карман.

Мужчина в яркой рубашке заговорил высоким голосом, плохо выговаривая слова:

– Я выключил сигнал микрофона, когда вы въехали в ворота, поэтому сейчас вы его не нашли.

– Сколько времени вы меня слушаете?

– Со дня похорон вашей дочери.

– Мы приносим свои извинения за вмешательство в вашу частную жизнь, – сказал Дюмон, – но мы должны были во всем убедиться.

Они слушали его во время комиссии по перестрелкам, во время его ссоры с Таннино и во время драки с Дрей вчера вечером. Тим постарался сдержаться и сосредоточиться на разговоре:

– Убедиться в чем?

– Почему бы вам не присесть?

Тим остался неподвижным:

– Кто вы и зачем за мной следили?

Близнец последний раз повернул отвертку и швырнул часы обратно Тиму. Тот поймал их прямо у себя перед лицом.

– Я полагаю, вы знаете Уильяма Рейнера, – сказал Дюмон. – Социальный психолог, эксперт по психологии и юриспруденции и печально известный ученый-культуролог.

Рейнер поднял стакан с комедийной торжественностью:

– Предпочитаю, чтобы меня называли знаменитым ученым-культорологом.

– Его ассистентка и протеже Дженна Аненберг. Я сержант полицейского управления Бостона в отставке. Эти двое, Роберт и Митчелл Мастерсон, бывшие детективы из Детройта и члены отряда по выполнению спецзаданий. Роберт был одним из лучших снайперов спецназначения, а Митчелл работал в отделе, занимающемся взрывчатыми веществами.

Агрессивное поведение и острые черты лица Роберта напомнили Тиму инструктора отряда «зеленых беретов», учившего их рукопашному бою. У него Тим научился бить головой по лицу, а еще удару кулаком в пах, резкому и очень сильному, рассчитанному таким образом, чтоб он совпадал с движением противника и от этого был еще более сокрушительным. Этот удар ломал кости таза как стеклянную тарелку. Инструктор утверждал, что если бить правильно, так, чтобы удар пришелся по верхушке лобковой кости, можно напрочь оторвать член.