– …фотографии полезно иметь под рукой. Они помогают сосредоточиться на главном. – Взгляд Роберта вернулся к фотографии Джинни, его лицо смягчилось – первая трещина в каменном фасаде.

– Мы сочувствуем тебе, – сказал Митчелл. – Это ужасно.

– Спасибо.

Рейнер обратился к Дюмону:

– Не пора ли привести его к присяге?

Дюмон смущенно прочистил горло и начал читать текст, напечатанный на желтом юридическом бланке. Клятва была кратким изложением пунктов, которые они обсуждали два дня назад в библиотеке Рейнера. Тим вслед за Дюмоном повторил каждый пункт, в том числе пункт о самороспуске, потом сел и придвинул кресло к столу:

– К делу.

Бумагорезка, сотрясаясь, поглотила листок Дюмона. Дюмон отдернул руки от щели:

– Ненасытная тварь.

Рейнер снял со стены портрет сына; за ним оказался сейф с электронным замком на круглой панели и встроенной сверху задвижки, позволявшей класть вещи в сейф, не открывая дверцу.

Заслонив собой сейф, Рейнер набрал код, потянул за стальную ручку и сделал шаг в сторону. Дверца открылась, и все увидели в сейфе солидную стопку папок.

По Тиму словно прошел разряд тока, и его сердце лихорадочно забилось.

Одна из этих папок была посвящена Кинделлу.

Рейнер жестом показал на открытый сейф:

– Здесь самые нашумевшие дела за последние пять лет. Я уже собираю материалы для следующей фазы, но пока мы остановимся на семи. Выносить документы из этой комнаты нельзя. На каждой папке магниевая полоска, так что, если сюда заявятся представители власти, я могу бросить зажженную спичку через задвижку сейфа и никаких улик не останется. Сейф выдерживает температуру до 350 градусов, он может гореть в течение часа без всяких последствий и будет удерживать пламя, пока все внутри не сгорит. Если же кто-нибудь попробует ломать замок, ручка отломится.

Аненберг сказала:

– Перед тем как мы начнем, позвольте объяснить процедуру… Перед Вашим приходом, Тим, мы с Франклином предложили установить порядок проведения встреч, и члены Комитета одобрили идею. Я в общих чертах обрисую, как мы будем рассматривать каждое дело. Сначала обсудим, какое преступление совершил подозреваемый. Рейнер и Дюмон будут руководить дискуссией. Так как мы не можем притворяться, что относимся к делу непредвзято, мы в общих чертах обговорим обстоятельства и перечислим основные аргументы. Если появится вероятность вынесения обвинительного приговора, мы вернемся назад и пройдемся по всем материалам с самого начала. Уильям смог достать материалы и из офиса окружного прокурора, и из офиса государственного защитника, так что у нас есть доступ ко всем данным с момента обнаружения факта преступления.

Тим оторвал взгляд от нижней папки в сейфе и постарался сконцентрироваться на словах Аненберг.

– Мы пройдемся по полицейскому расследованию, потом по протоколам допросов из офиса окружного прокурора и из офиса государственного защитника, и познакомимся со всеми фактами, которые изучали обе стороны. После этого мы перейдем к отчетам экспертов, а затем рассмотрим доказательства, которые приводились в суде, включая показания очевидцев. До того как мы проголосуем, все члены Комитета просмотрят каждый документ – не важно, сколько времени это займет.

– Спасибо, Дженна. – Рейнер коротко кивнул – как отец, гордящийся тем, что его дочка играет на пианино. Он достал из сейфа верхнюю папку, сел и положил на нее руку:

– Мы начнем с Томаса Черного Медведя.

– С садовника, который в прошлом году убил в Голливуде семью Хиллс? – спросил Тим.

– Предположительно, мистер Рэкли. – Аненберг постучала карандашом по дужке своих очков.

– Отстань от него, Дженна, – сказал Роберт. Он сидел рядом с Тимом; от него пахло бурбоном и сигаретами.

– Какие доказательства? – спросил Тим.

План места преступления и отчеты об уликах были пущены вокруг стола. В то утро свидетель видел Черного Медведя. Во дворе перед домом потерпевших: он выкорчевывал засохший сикамор. У Черного Медведя не было алиби на двухчасовой промежуток, в течение которого были совершены преступления. Он говорил, что сидел дома и смотрел телевизор – сомнительное заявление, так как детективы обнаружили, что телевизор был сломан. Мотив был неясен; из дома ничего не пропало, следов на трупах жертв, указывающих на то, что убийца был извращенцем или сексуальным маньяком, не оказалось. Родители и двое детей – одиннадцати и тринадцати лет – были убиты выстрелом в голову, как будто их казнили.

После допросов с пристрастием Черный Медведь подписал признание.

– По-моему, дело пахнет наркотиками, – сказал Роберт, листая документы. – Его отец колумбиец.

– У Черного Медведя богатая биография в смысле задержаний, но ни одного обвинения, имеющего отношение к наркотикам или нападениям, – заметил Дюмон. – Все по мелочам. Угнанные машины, кражи со взломом, пьянство в общественных местах.

– Пьянство в общественных местах? – Роберт не сводил глаз с Аненберг. – Чертовы индейцы.

Аист, перед которым лежал отчет экспертизы, уже исписал несколько листов, но потом остановился и начал разминать кисть, которую свело судорогой. В руке у него как по волшебству появилась таблетка, он проглотил ее, не запивая, и продолжил писать.

– Чем он отделался?

– Все обвинение строилось на его показаниях, – сказал Рейнер. – Их признали недействительными, когда выяснилось, что он неграмотный и почти не говорит по-английски.

Дюмон добавил:

– Они мариновали его три часа, и в конце концов он подписал признание. Защита заявила, что он был измучен и не понимал, что делает.

– Интересно, включали они обогреватели? – спросил Роберт. – Мы так делали. Оставляли их жариться градусах при восьмидесяти пяти.

– Или кофе, – добавил Митчелл. – Литры кофе без перерыва на душ.

Аист положил на стол пухлые руки:

– В заключении экспертов ничего убедительного.

Аненберг спросила:

– Ни отпечатков пальцев, ни ДНК?

– Ни на нем самом, ни на его вещах не было обнаружено пятен крови. Возле дома нашли несколько отпечатков, но это ничего не значит, потому что он был их садовником. Ни волокон ткани, ни следов в дом.

– После суда он исчез, – сказал Митчелл. – Вряд ли это говорит о его невиновности.

– Но вряд ли доказывает вину, – отрезала Аненберг.

Тим просмотрел фотографии членов семьи. Мать засняли, когда она стояла в саду, согнувшись в талии, смеясь. Красивые, хорошо обрисованные черты лица, густые волосы забраны назад в хвост.

Тим по столу перекинул фотографию Роберту и ждал его реакции, предвкушая, что он прокомментирует ее внешность. Но когда Роберт поднял фотографию, выражение его лица смягчилось и на нем отразились горе и нежность – столь искренние, что Тим почувствовал острый укол совести.

Они просмотрели остальные бумаги из папки, а потом, по распоряжению Аненберг, в деталях проанализировали все дело с самого начала, комментируя документы и споря о доказательствах. Наконец они проголосовали: пять голосов за то, что подозреваемый невиновен, два – Роберт и Митчелл – за то, что виновен.

Тим испытал нечто, напоминающее облегчение.

Рейнер положил папку обратно в сейф. Роберт демонстративно вздохнул и громко зашуршал бумагами.

Тим посмотрел на часы: почти полночь.

– Следующее дело. – Рейнер открыл огромную папку, набитую листами бумаги и газетными статьями, и объявил:

– Дело, с которым, я уверен, мы все знакомы. Джедедайя Лейн.

– Парень, который пронес чемодан с нервно-паралитическим газом в Бюро переписи населения в центре города. И знаете, где он его оставил? – глаза Роберта горели яростью. – Возле электропроводки на первом этаже. Восемьдесят шесть смертей. Включая кучку второклассников, пришедших на экскурсию.

Дюмон пролистал протокол задержания:

– ФБР получило ордер на обыск его дома после того, как к ним пришел сосед и сообщил, что в то утро видел Лейна возле дома с похожим металлическим чемоданом.

– Этого было достаточно, чтобы получить ордер на обыск? – спросила Аненберг.