– Кто-то умеет заметать следы лучше, чем Кинделл.

– Они что-то не поделили или кто-то кого-то надул.

– Или – так, кажется, думает окружной прокурор – Кинделл был один в своем фургоне, Джинни шла к Тесс, и все дело в том, что просто, черт его подери, был самый неподходящий момент.

– Он что, вообще не занимается этой версией?

– Она – прокурор женщина – лично меня заверила, что ее люди изучают такую возможность, но, по-моему, ее это не особо вдохновляет.

– Почему?

– Дело легко выстраивается и в том виде, в каком оно сейчас. И я уверена, что Гутьерес и Харрисон не горят желанием рыть носом землю, проверяя то, что тебе подсказывает интуиция.

Тим вспомнил сухие сорняки у дома Кинделла и мягкую грязь, на которой могли остаться следы или отпечатки покрышек еще одной машины. Он подумал обо всех, включая себя и Медведя, кто побывал там до приезда экспертов-криминалистов, затаптывая улики на месте преступления.

Тим налил себе чашку кофе, сосредоточив все свое внимание на стоящей перед ним задаче, и секунду сидел молча.

– Помнишь пикник, когда ей было четыре? – вдруг спросила Дрей.

– Не надо.

– На ней было то желтое клетчатое платье, что прислала твоя тетя. Над нами пролетел самолет, и она спросила, что это. Ты сказал ей, что это самолет и что в нем летят люди.

– Не надо.

– И тогда она посмотрела вверх, измерила его своим крошечным пухленьким пальчиком и… помнишь, что она сказала? «Не может быть. Они ни за что туда бы не поместились».

У Дрей по щеке скатилась слеза.

В дверь позвонили, и Тим поднялся, ощущая благодарность за то, что прервали этот разговор. На крыльце стояли Мак, Фаулер, Гутьерес, Харрисон и еще несколько ребят, которые были в баре вчера вечером. Все они сняли шляпы, как торговцы, изображающие почтение.

– Э-э, Рэк, мы… – Фаулер с усилием прочистил горло. От него пахло кофе и перегаром. Он спохватился: – А Дрей тоже здесь?

Тим почувствовал, как Дрей на цыпочках подошла и положила голову ему на плечо.

Фаулер кивнул:

– Мы все хотим извиниться. За то, что произошло в баре. И до бара тоже. Эта… ночь далась всем нам очень тяжело, – конечно, я понимаю, не так тяжело, как вам, но мы тоже не привыкли к… Как бы там ни было, мы вели себя не самым лучшим образом, когда у вас с Дрей и без нас проблем хватает, и, э-э, ну…

Гутьерес закончил за него:

– Нам стыдно.

– Теперь, – сказал Харрисон, – мы занимаемся делом вплотную.

– Спасибо. Я оценил.

Они еще немного потоптались, потом по одному вышли вперед, чтобы пожать Тиму руку. Это была глупая формальная церемония, но Тим был тронут.

Полицейские прошли обратно по дорожке, а потом патрульные машины увезли их одного за другим. Тим и Дрей наблюдали за процессией, пока последняя машина не исчезла из виду.

Следующие сорок восемь часов были долгими и мучительными. Звонки родственникам и друзьям, попытки вызволить тело Джинни из рук коронера. Новые подробности дела Кинделла, которое окружной прокурор готовился передать в суд…

Кинделл, который по понятным причинам не просил выпустить его под залог, отказался от подготовительного этапа и потребовал быстрее провести предварительное слушание. Дрей узнала, что защитник подал ходатайство, чтобы добиться признания несостоятельности доказательств. Она подняла шум и позвонила в офис окружного прокурора, но ее заверили в полной бесперспективности подобного ходатайства. Дрей объяснили, что защитник постоянно подает ходатайства просто для профилактики, и даже хорошо, что он так основательно взялся за дело: у него репутация крикуна, а последнее, что им нужно, – это чтобы Кинделл после завершения процесса подал жалобу на неэффективные действия предоставленного государством адвоката.

Тим и Дрей пытались утешить друг друга, обнять, скорбеть вместе, но боль одного лишь усиливалась страданиями другого и ощущением собственной бесполезности, неспособности помочь.

Они начали держаться друг от друга на почтительном расстоянии, как квартиранты. Они часто дремали, но всегда отдельно друг от друга, и редко ели, невзирая на массу различных пластиковых емкостей со всевозможными яствами, поставляемых соседями и друзьями. Когда им все-таки случалось разговориться, это были короткие вежливые фразы – пародия на семейную жизнь. Один только вид Дрей вызывал у Тима острые уколы стыда за то, что он не может сделать для нее больше. Он знал, что в его лице Дрей видела отражение собственного опустошения.

В офисе окружного прокурора их уважительно держали в курсе дела, хотя и проявляли осторожность, не раскрывая деталей. Из бесед с коллегами Дрей умудрялась по кусочкам собирать информацию о ходе расследования Гутьереса и Харрисона и узнала достаточно, чтобы понять, что они отбросили версию о сообщнике.

Мысли Тима с навязчивым постоянством возвращались к гаражу Кинделла. Он вновь и вновь прокручивал в голове все, что видел, – каждую деталь, начиная со скользкого, закапанного маслом пола и заканчивая резким запахом растворителя для краски.

«Я не должен был ее убивать».

«Он не…»

Эти восемь слов открывали бездну сомнений. Боль неведения почти сравнялась по силе с болью утраты. Джинни была мертва, но через что ей пришлось пройти и кто нес за это ответственность? Кинделл сказал достаточно, чтобы удовлетворить детективов и окружного прокурора, но Тим знал, что им еще предстояло узнать, какими были на самом деле последние часы жизни его дочери.

В среду вечером они с Дрей поехали прокатиться на машине. Это был их первый совместный выход со дня смерти Джинни. Они сидели и неловко молчали. Когда, по дороге домой, они проезжали бар Маклейна, Дрей вытянула шею, разглядывая машины на темной стоянке.

– Машина Гутьереса, – пробормотала она.

Тим повернул на стоянку. Дрей взглянула на него, скорее с любопытством, чем с удивлением.

Они нашли Гутьереса в баре, он играл в бильярд с Харрисоном. Гутьерес кивнул, приветствуя Дрей и Тима, потом заговорил мягким тоном, которым теперь с ними разговаривали все:

– Ну как вы, ребята? Держитесь?

– Спасибо, все в порядке. Можно вас на минутку?

– Конечно, Рэк. Не вопрос.

Вслед за Тимом и Дрей детективы вышли из бара на стоянку.

– Ходят слухи, что вы прикрыли версию о сообщнике, – сказал Тим.

– Она не подтвердилась.

– Вы проверили эпизоды, по которым привлекался Кинделл? Тогда у него был сообщник?

– Мы плотно сотрудничаем с окружной прокуратурой, но не нашли никаких доказательств того, что там был кто-то еще. Мы отработали все версии. Вы прекрасно знаете, что мы не можем посвящать в дела следствия родителей жертв.

– Поздновато ты об этом вспомнил, – вставила Дрей.

– Вы не можете быть объективны. Не видите перспективы.

– Как вы нашли тело Джинни? – спросил Тим. – Ведь устье реки – достаточно отдаленный уголок, не так ли?

Харрисон резко выдохнул; в холодном воздухе изо рта у него шел пар:

– Анонимный звонок.

– Мужчина или женщина?

– Послушай, мы не обязаны…

– Это был мужской голос или женский?

Гутьерес сложил руки на груди, раздражение в нем начинало перерастать в злость:

– Мужской.

– Вы отследили его? Записали на пленку?

– Нет, звонок был сделан на номер одного из детективов отделения.

– Не на номер 911? Не к диспетчеру? – спросила Дрей. – Кто мог знать личный номер?

– Кто стремился прикрыть свою задницу, – сказал Тим. – Кто-то, кто опасался быть обвиненным в соучастии или боялся, что его вычислят по звонку. Например, сообщник.

Харрисон сделал шаг вперед, вплотную подойдя к Тиму:

– Слушай-ка, Фокс Малдер, ты себе даже не представляешь, сколько анонимных наводок мы получаем. Это не означает, что парень замешан в убийстве. Это мог быть условно-досрочно освобожденный, испуганный ребенок, который не захотел впутываться в мокрое дело, или бомж, нюхавший клей.

– Точно, у всех бомжей-токсикоманов, подсевших на клей, есть личные номера детективов мурпарского полицейского участка, – заметила Дрей.