- Еще немного, Миколас, - попросил я.

- Я больше не хочу, здесь гестаповцы. Противно иа них смотреть.

Тогда я затащил его в первый попавшийся подъезд и зашептал на ухо:

- У Ирены в магазине прячется майор Шевцов. Помнишь, такой усатый? Твой дядя назвал его «варваром» за то, что он громко чихал и курил самокрутки. Я должен с ним встретиться. Ирена мне обещала.

- Это опасно, - сказал Миколас. - Нужно поговорить с дядей.

- Струсил? - спросил я. - Если дядя об этом узнает, он не разрешит нам с ним встретиться.

В тот день мы так и не дождались Ирены. А на следующий, когда я не вытерпел и зашел к Ирене, она сказала:

- Приходи в четыре. И не болтайтесь с Миколасом под нашими окнами.

Я еле дождался четырех часов. Я ничего не видел, ничего не слышал. В моих ушах звучал голос Ирены: «В четыре часа… в четыре часа…»

- Ты почему ничего не ешь, Пятрас? - спросил отец Антанас.

- Мне не хочется.

- Ты волнуешься. Миколас, что произошло?

- Ничего, дядя. Просто Пятрасу надоела картошка.

- У многих сейчас нет даже и этого. Многие умирают от голода. Скажите спасибо богу за картошку.

Ровно в четыре я переступил порог магазина. Ирена подняла на меня глаза и показала, чтобы я вошел. Я прошел через пекарню в комнату.

За столом сидел майор Шевцов. Он был в гражданском костюме. Я остановился у двери и снял очки.

- Ну, здравствуй, Ленька Телешов, - сказал Шевцов.

Я бросился к нему навстречу. Он обнял меня за плечи, крепко поцеловал, потрепал по волосам. Еще раз поцеловал.

- Здравствуй, Ленька! Попали мы с тобой в переделку.

Твой батька сказал бы: «Не терять голову и крепче сжать кулаки!»

- А где сейчас наши?

- Далеко. Года два придется тебе подождать.

- Два года?

- Ну как ты здесь живешь?

- Разговариваю только по-литовски. Зовут меня Пятрас. В костеле служкой прислуживаю.

- Да, брат, тяжело. Но не тебе одному. Ирена, например, с гитлеровскими офицерами гуляет. Тоже нелегко. А отца-то видел?

- Видел. Папа сначала повез меня к нашему учителю литовского языка, но тот куда-то уехал. Папа меня и отвез к священнику,- сказал я.-А Егорова убили.

- Многих убили, - ответил Шевцов. - А вот я пока жив.

Мы замолчали. Вернее, молчал Шевцов, а мне не хотелось ему мешать. Ему было потруднее, чем мне.

- Ухожу, - сказал Шевцов. - Попробую перейти фронт.

- Возьмите меня.

- Я бы с большим удовольствием, но нельзя. У меня длинная дорога. Ночевки в лесу. Голод. Опасность.

- Возьмите меня! - снова сказал я. - Я не боюсь. Меня мама ждет.

- Нет. Один из нас должен дожить до победы. Я не доживу, я не доберусь, ты тогда батьке расскажешь про майора Шевцова. Ты только запомни, что я тебе расскажу.

…Мы крепко стояли в обороне. У меня какие ребята были в батальоне - камни, а не люди. А фашисты шли и шли, а мы их били и били. А потом, когда они отрезали нас от полка и пошли в десятую атаку, я решил идти сам в контратаку. Я вспомнил гражданскую, тогда тоже нелегко было. Без винтовок на врага ходили. Я встал и крикнул:

«Ребята, за мной!»

И они, конечно, меня не подвели. Мы пошли на фашистов, а они шли на нас. И они не выдержали. Мы перешли границу и ворвались в немецкую деревушку. Там нас окружили. И мы дрались два дня.

Теперь никто не знает, куда подевался батальон майора Шевцова. Еще скажут, что он дал тягу или сдался в плен. А может быть, из всей Советской Армии он первый побывал на территории врага. Ты это, Ленька, обязательно запомни.

- До свидания, - сказал я. - Если доберетесь, разыщите папу… или маму. Передайте от меня привет.

- Хорошо, - сказал Шевцов. - Дай я тебя чмокну, и иди. - Шевцов нагнулся ко мне и крепко поцеловал. - Ну, ну, что с тобой? Иди. Когда нужна будет помощь или совет, заходи к Лаунайтису. Он умный парень.

Я обнял его за плечи, и мне показалось, что я обнимаю папины плечи: у него были такие же крутые и сильные.

А утром пришла Марта и сказала:

- Гестаповцы взяли старого Лаунайтиса и Ирену. У них нашли русского офицера. Говорят, их расстреляют.

- Майора Шевцова?! - спросил я. - Они арестовали майора Шевцова?

- Я не знаю, - ответила Марта, - говорят, русского офицера. Он дрался, когда его арестовывали.

- Откуда ты знаешь про майора Шевцова? - спросил отец Антанас.

- Мы видели его в окне у Ирены, - соврал Миколас. - Мы проходили мимо и увидали его.

- Он врет, - сказал я. - Я встречался с ним. Я люблю его, он храбрый и честный. Он ничего не боится. Он фашистов не боится, он смерти не боится!

- Замолчи, Пятрас, и поблагодари бога, что мы все не в гестапо.

- Не буду я никого благодарить! Мне надоело благодарить. Я уйду!

Я повернулся и выбежал на улицу. Кругом ходили люди. Обыкновенные люди: одни были гражданские, другие военные. В очках, без очков. Блондины, черноволосые, бритые и заросшие. Обыкновенные люди. Но все они были против меня. Я ни к кому не мог подойти и сказать: помогите мне освободить Шевцова и Лаунайтиса с дочерью. Одни были рады, что их арестовали. Другие думали только о себе и всего боялись. А третьи? Третьи где? Они-то могли мне помочь. Я смотрел в лица людей: веселые, печальные, усталые, измученные- как узнать тех, к кому надо обратиться за помощью? Обыкновенные люди, и все разные. Им нужно разное в жизни.

- Пятрас, Пятрас!

Я оглянулся. Меня догонял Миколас.

- Пятрас, куда ты ушел? Я еле тебя догнал;

Я ничего не ответил Миколасу, потому что мне было так жалко Шевцова и Ирену.

Когда мы с Миколасом возвращались домой, то увидали, что нам навстречу с противоположной стороны идет отец Антанас. Мы никогда не ходили по той стороне, чтобы не проходить у подъезда начальника гестапо, и отец Антанас тоже не ходил. Когда он подошел к подъезду, из него вышел сам Ремер. И отец Антанас заговорил с ним. Они постояли две минуты, и Ремер уехал в своем черном «Мерседесе». Он был высокий, ходил чуть наклонившись вперед и па левой руке всегда носил перчатку.

- Он душится, как женщина, - сказал отец Антанас за обедом. - И губы подкрашивает. Я был так наивен, что попросил помиловать Лаунайтиса и Ирену. Он ответил, что нехорошо отцу церкви, святому человеку, просить за врагов великой Германии.

Шевцова должны были казнить на городской площади.

- Ты пойдешь на площадь?- спросил у меня отец Антанас.

- Да, - ответил я.

- Миколас, - сказал отец Антанас, - мы тоже пойдем на площадь. Мы пойдем на площадь втроем.

На площади было тихо. Стояла толпа народа, потом цепь солдат с автоматами. И помост с виселицей. Приехала машина. Из нее вывели Шевцова, Лаунайтиса и Ирену.

Потом приехал Ремер. Его машина подъехала вплотную к помосту. Он поднял руку в перчатке и помахал ею в воздухе. И тогда на помост поднялся гестаповский офицер н прочел приказ о том, что русский майор коммунист Шевцов приговорен к смертной казни через повешение, а литовские граждане Лауиайтис и Ирена Лаунайте за укрывательство - к заключению в концентрационные лагеря.

Солдаты схватили Шевцова и потащили к виселице. Он что-то хотел крикнуть, но офицер выбил у него из-под ног табурет, и Шевцов повис в воздухе.

Ирену и Лаунайтиса увезли, Ремер тут же уехал. Все это заняло не больше пяти минут.

- Все ушли, - сказал отец Антанас. - Нам тоже пора.

Я посмотрел на Миколаса. Он был бледный-бледный.

- Мне плохо,- сказал Миколас. - Меня тошнит…

Когда я оглянулся, то на всей улице не увидел ни одного

человека. Только в конце стояла виселица с Шевцовым. Он чуть-чуть раскачивался от ветра. А рядом - неподвижный солдат с автоматом.

«Как-легко умереть, - подумал я. - Пять минут - и все».

Утром Миколас отказался выходить на улицу. Он боялся Шевцова.

А я пошел на площадь. Она была пуста. Люди перестали по ней ходить. И солдата не было.

Я подошел близко-близко к помосту. Я смотрел на босые ноги Шевцова. Я боялся посмотреть в его лицо и смотрел на ноги.