Герберт Франке

НАСЛЕДНИКИ ЭЙНШТЕЙНА

Пер. с нем. Е. Факторович

В комнате тихо. Окна застеклены звуконепроницаемым стеклом. Лишь за дверью время от времени слышится шорох: то по синтетическому покрытию пола прошелестят резиновые колесики, то послышится потрескивание накрахмаленных халатов, то чей-то шепот. От всего вокруг несет запахом дезинфекции - от ковров, от книг и комнатных растений, даже от волос врача. Струя воздуха из кондиционера разгоняет его по всей комнате.

- Вот она! - пробормотала медсестра, вынимая перфокарту из картотеки. Форсайт, Джеймс, 26 лет. Отделение Р2.

- Отделение Р2? - переспросил бледный брюнет, который сидел скособочившись в глубоком овальном кресле с оранжевой обивкой.

Врач потянулся за перфокартой:

- Р2 - отделение для душевнобольных преступников. Если вы хотите что-то узнать у него, то не мешкайте, инспектор. Сегодня после обеда его переориентируют.

- Можно на него взглянуть?

- Пойдемте!

Хотя врач шел быстро, движения его были размеренными, степенными: человек, которому подчиняются шестьсот операционных автоматов, должен и вести себя подобающе. Инспектор следовал за ним.

Перед ними открылись и сразу же бесшумно закрылись блестящие стальные двери, приводимые в движение невидимыми глазу сервомеханизмами. Они реагировали на "магнитный узор" жетона врача, который ощупали тысячами ультракоротких токовых импульсов.

Им пришлось пройти по длинным безлюдным коридорам, потом на лифте спуститься в цокольный этаж.

Перед одной из дверей врач остановился:

- Вот он!

На уровне глаз находилось потайное окошко. Инспектор заглянул в камеру, где, кроме откидной кровати и санузла, ничего не было. Серые с отливом стены. На матрасе из пенопласта сидел молодой человек ничем не примечательной внешности. Лоб высокий, в морщинах, тонкогубый рот глубоко вырезан, что придавало молодому человеку презрительный или меланхоличный вид.

- Вы его держите под сомналином? - поинтересовался инспектор.

- Он не опасен.

- А в чем проявляется его болезнь?

- Мы уже проделали кое-какие опыты, - ответил врач. - Погодите, я, пожалуй, вам продемонстрирую...

Он огляделся, потом подошел к одному из встроенных стенных шкафов. Достал пылесос - продолговатый аппарат в светло-коричневом синтетическом футляре. Футляр, разумеется, был запломбирован.

Врач открыл дверь и ногой пододвинул аппарат в камеру, после чего молча вновь закрыл дверь, рукой подозвал инспектора и указал на окошко. Немного погодя спросил:

- Что вы видите?

- Ничего, - прошептал инспектор.

Врач прислонился к стене.

- Ну, тогда подождите немного.

Инспектор поднял руку, призывая к вниманию.

- Он двигается. Встал... наклонился... Поднял аппарат, поставил на кровать.

- Хорошо! - сказал врач с оттенком торжества в голосе. - Сейчас вы сами убедитесь.

- Повертел аппарат... склонился над ним... Теперь я ничего не могу разобрать!

- Позвольте мне... Ага, я так и думал! Можете удостовериться!

Инспектор опять подошел к окошку.

- Он... что?.. Бог мой, он сорвал пломбу! - Он оглянулся. - И вы допускаете это, доктор?

Врач пожал плечами.

- Это помещение, любезнейший, в некотором смысле - ничейная земля. Здесь законы этики не действуют. Но сейчас будьте повнимательнее!

Инспектор снова заглянул в камеру. Прислонившись к двери, он пригнулся, словно на плечи ему давила тяжелая ноша. Он не произносил ни слова.

- Ну что? - спросил врач.

Инспектор энергичным движением прикрыл смотровое окошко. Побледнев, проговорил дрогнувшим голосом:

- Непостижимо! Это извращение... Безумие! Он отвинтил гайки, снял крышку. Что-то достал из аппарата - кажется, провод, какой-то стеклянный патрон и еще что-то блестящее, по виду металлическое... Омерзительно! Я не могу этого вынести.

- Ну да, - сказал врач. - Тяжелый случай. Потому-то он у нас под наблюдением.

- Но переориентировать его вы не станете, - сквозь зубы процедил инспектор.

Врач быстро оглянулся. Зрачки его и без того широко раскрытых глаз заметно увеличились.

- Не понимаю вас. Этот человек - вырожденец. Больной, если угодно, извращенный преступник. Он нарушает правила приличия и порядочности. Послушайте, инспектор...

Но тот уже достал из нагрудного кармана официальный документ. Сложенный синтетический листок сам собой раскрылся, и врач увидел напечатанные строчки, скрепленные печатью с тиснением. Он быстро пробежал глазами текст.

- Странно, - сказал он. - Полиция берет под свою защиту преступника, вместо того чтобы предать его суду. Можно ли узнать причину?

- Почему нет? Но никому ни слова. - Инспектор подошел поближе к врачу и прошептал: - Происходит нечто необъяснимое, да, это происходит, идет процесс... как бы выразиться поточнее?

- Что происходит? - нетерпеливо перебил врач.

Инспектор неопределенно повел рукой.

- Многое. И в разных местах. На первый взгляд - мелочи. А в совокупности это для нас угроза: средняя скорость поездов метрополитена за последние полтора месяца повысилась на двадцать километров в час. Новейшие видеокомбайны месяцами никто не выключает, и это никак не отражается на качестве изображения и прочих показателях. Материалы, из которых сделаны конвейеры, практически не знают износа. Стеклянные стены сборных жилых домов более не бьются и не теряют прозрачности. И так далее, и так далее. Вы понимаете, что это значит?

- Разве это не благотворные улучшения? Что вы против них имеете?

- Благотворные? Только на первый взгляд. Вы забываете, что тем самым нарушается технологическое равновесие. Но даже не это нас встревожило. А вот... кто за этим стоит? Должен же кто-то за этим стоять!

Врач побледнел.

- Не хотите же вы сказать, что вновь появились бунтари... что они... Нет, невозможно: всех ученых, всех научных работников мы давно переориентировали...

- Напоминаю: никому ни слова! - Худощавая фигура полицейского инспектора слегка напряглась. - Я хочу побеседовать с ним!

Услышав звук откатывающейся двери, Джеймс Форсайт попытался спрятать под матрасом детали разобранного пылесоса, но не успел. Он поднялся и стал так, чтобы их не сразу заметили. От волнения и страха Джеймс дрожал всем телом.