Приучайте вашу молодёжь уважать Предков, — тех, кто был до нас, и без кого не было бы нас, без кого мы не были бы такими, какие есть. В нас есть наследие каждого из Предков. Чем больше мы будем убеждены, что мы вносим свой вклад на том месте, на котором поставлены, тем больше мы должны уважать тех, благодаря кому мы можем быть руководителями в тяжёлые для нации времена.

Идеи, которые мы распространяем, надо время от времени проверять по тому, как они влияют на действительность, на наш народ в практических условиях его жизни. Даже идеи и представления чисто духовного характера надо проверять в этом плане.

Я думаю при этом о вопросе, который играл и играет большую роль в Гитлер-югенде — вопросе о религии. Было бы заносчиво, и скажем прямо, глупо — думать, будто вне нашей земной жизни не может существовать ничего другого. И было бы прискорбно для Творения, если бы человек со всеми его слабостями и всей его «человечностью» действительно был бы венцом творения. Мнение, будто существует лишь то, что мы видим и можем как-то осознать и обосновать — это, в конечном счёте, — идея материализма, материалистический взгляд на вещи.

Мы противопоставляем материалистической идее наше воззрение, согласно которому миром правят не механические законы, а Дух. Мы убеждены, что есть ещё нечто выше нашего Духа, превосходящее всё, что человек может понять своим ограниченным умом. Мы называем это религиозной верой в существование Высшей силы, Вселенской силы. Но религиозность следует отличать от догматики. Чем глубже религиозная мысль, тем меньше у неё общего с формальностями конфессий.

Настоящая, глубокая религиозность имеет большое значение, особенно во времена бедствий. Эта религиозность, которую мы имеем в виду, играет решающую роль во времена крайней нужды — например, когда отдельного человека постигает незаслуженное несчастье, или болезнь, или когда народ вынужден вести последнюю битву — битву за своё существование.

Мы все надеемся, что Судьба сохранит нас от необходимости снова отдавать лучшую кровь на войне, но это, к сожалению, зависит не только от нас. Если на нас нападут, если придётся вести борьбу, то очень важно, будут ли солдаты, на которых обрушится неслыханный груз войны, — будут ли эти солдаты под ураганным огнём, во время воздушных налётов, когда на них поползут облака ядовитого газа, когда на них покатятся танки, когда они окажутся в безнадёжном по человеческим меркам положении, — будут ли эти солдаты в состоянии уцепиться за нечто высшее, нечто потустороннее.

Те, кто воевал на фронтах Мировой войны, знают это! Всегда помните о том, что ответственность, которую вы несёте, воспитывая молодёжь нашего народа, неслыханно тяжела и велика. Вы должны передавать молодёжи знания нашего народа и развивать их. Вы больше, чем другие вожди Движения, влияете на новые формы будущего народа — как духовные, так и физические — потому что вы больше, чем другие вожди, имеете дело с молодыми людьми, людьми будущего, людьми народа, находящегося в становлении.

Я знаю, у вас тяжёлая работа. Вы должны всегда быть примером, всегда быть более твердыми, чем другие. Но у вас одновременно самые прекрасная работа, потому что прекрасней всего интенсивно работать с нашей молодёжью ради нашего будущего!

Немецкие служащие!

Самый живой контакт между народом и государством осуществляется, несомненно, через государственных служащих. Это — контакт между людьми, так как народ, в этом случае, выступает не как абстрактное понятие, а в виде множества отдельных людей. Эти люди постоянно приходят к чиновнику — воплощению государства в человеческом образе. Поведение чиновника, характер его действий более всего влияют на тот образ государства, который складывается у гражданина Рейха.

Но бывают времена, когда представления о государстве у граждан настолько ясные, что их не может изменить поведение чиновников, не совпадающее с этими представлениями.

Применительно к нашим условиям это означает, что, благодаря усвоению всем народом национал-социалистических идей и концепций и ориентации на них государства, отношение ко всему государству настолько стабильное, что чиновники, действия и концепции которых не являются национал-социалистическими, не могут существенно повлиять на него. Народ не говорит, что государство плохое, а говорит, что у него плохой чиновник.

Если это мнение обобщается, что легко случается при распространённой тенденции к обобщению, это вредит репутации чиновничества вообще. Люди проводят различие между государством и его чиновниками, причём не в пользу чиновников.

Представления немцев о чиновниках колеблются между двумя крайностями. С одной стороны, плохие чиновники создали у народа представление, в котором чиновник отождествляется с бюрократом. Это тот чиновник, который начинает свою службу с раннего утра в плохом настроении, неприветливо и переносит это своё плохое настроение на тех, кто вынужден с ним работать, и на тех, кто приходит к нему, потому что им нужно что-то от государства или его учреждений. Он воспринимает кажущиеся ему вечными монотонные часы своей службы как мученичество. Он видит в публике своего врага, настроенного на то, чтобы злить и мучить именно его. Со времён Веймарской республики ему не всегда доверяли, так как не было абсолютной уверенности, что на него можно положиться. Он утратил свою репутацию в народе и последний, со своей стороны, часто несправедливо обходился и с чиновниками, совершенно неповинными в создании такого образа.

С другой стороны, со времён Фридриха-Вильгельма I-го есть понятие так называемого прусского чиновника — человека, который на высоком и маленьком посту чувствует себя служителем и представителем государства, образцом для окружающих, человеком, стержень жизни которого — сознание долга, который безупречно выполняет все свои обязанности, для которого верность государству — столь же само собой разумеющееся понятие, как незыблемость закона, на чём зиждется государство и с помощью чего оно поддерживает, защищает и организует жизнь народа. Это — тот чиновник, для которого смысл жизни — не заработок, а служба, для которого компенсацией скудного заработка является его положение как служителя государства.

Под влиянием национал-социализма представление о “хорошем чиновнике” несколько изменилось, как изменилось и представление о государстве: это больше не витающее под облаками образование, на которое «подданные» взирают снизу вверх, а учреждение, которое служит народу. В равной мере хороший чиновник больше не строгий начальник, которого боятся, и не «школьный учитель», в худшем смысле этого слова, — а слуга народа, в его абстрактной совокупности, — а не каждого человека в отдельности.

При этом каждый соплеменник вправе ожидать, что чиновник, чувствующий себя его соплеменником, отнесётся к нему, как к соплеменнику, поймёт его и его заботы и станет его советником и помощником в рамках своей компетенции. Например, полицейский, к которому с полным доверием может обратиться его соплеменник, всё больше становится помощником и защитником этого соплеменника, не теряя при этом свой авторитет. И можно надеяться, что и граждане будут всё более чувствовать свою связь с ним и помогут ему в случае необходимости. Так, в Англии давно уже само собой разумеющаяся вещь, что прохожие встанут на сторону «бобби», тогда как в Германии долго было так, что в большинстве случаев полицейский, вступая в конфликт с кем-либо, имел дело с заранее настроенной против него публикой.

Требование чувствовать свою внутреннюю связь с народом, работать для народа относится не только к низшим чиновникам, вступающим в личный контакт с народом, но и в гораздо большей мере к высшим чиновникам, которые при всех своих действиях и решениях всегда должны задавать себе вопрос: на пользу или во вред пойдут они делу, которому я служу, на пользу или во вред пойдут они народу?