Вообще философская лирика Заболоцкого много заимствовала у Надсона. Перечислим стихотворения, наиболее ему близкие: "Не знаю отчего, но на груди природы…", "На кладбище", "Гаснет жизнь, разрушается заживо тело", "Это было давно". Последнее примыкает к такому наброску Надсона:

И последнее, вполне кафкианское дополнение. Я приехал в Израиль в 1971 г., когда существовала газета "Наша страна", надо думать, не имевшая достаточно подготовленных в литературном отношении сотрудников. Однажды на ее страницах появилось стихотворение с предуведомлением, что поэт живет в Ленинграде и по понятным причинам не может покинуть СССР – он "отказник". К своему восторгу я увидел знакомые надсоновские строфы: "Я рос тебе чужим, отверженный народ". Понятно, что через несколько дней редакция принесла читателям извинения: ведь репатриироваться с "литераторских мостков" Волкова кладбища невозможно. Насмешник и виновник небольшого скандала хорошо знал дело – фактура стиха свободно вписывалась в контекст начала 70-х, что не вызвало никакого подозрения редактора, а вдохновил озорника на сей фокус Владимир Владимирович Маяковский. Судите сами: один из персонажей "Клопа" говорит: «…он – писатель. Чего писал – не знаю, а знаю только знаменитый! "Вечорка" про него три раза писала: стихи, говорит, Апухтина за свои продал, а тот обиделся, опровержение написал. Дураки, говорит, вы, неверно всё, – это я у Надсона списал»32.

Попытавшись определить место Надсона в истории русской литературы, мы должны коснуться совершенно неожиданного вмешательства Льва Николаевича Толстого в посмертную судьбу поэта.

Эта печальная история началась в 1886 г., когда молодому поэту киевская газета "Заря" предложила вести обзор современной литературы. Надсон работал в "Заре" полгода: с мая по сентябрь, до того как резкое ухудшение здоровья не позволило ему продолжать трудиться. И надо же было тому случиться, что в одной из своих статей Надсон "прошелся" по творчеству некоего графа Алексиса Жасминова. За таким претенциозным псевдонимом скрывался известный нововременский фельетонист Виктор Петрович Буренин (1841-1926). Начав с либеральных изданий, он затем сотрудничал в "Колоколе" (анонимно), "Искре", "Зрителе" и других "передовых" изданиях и постепенно оказался в черносотенном лагере. Замечу, что литературный талант Буренина признавали многие достойные писатели: Лесков, Некрасов, Достоевский, Толстой и др. Но уже в 1876 г. И.А. Гончаров писал о Буренине как о беспринципном цинике, пренебрегающем приличиями в печати, а Лесков в частном письме – как о человеке, который "только и делает, что выискивает, чем бы человека обидеть, приписав ему что-нибудь пошлое и мало ему свойственное"33.

Очень метко "припечатал" Буренина в эпиграмме Д.Д. Минаев:

И вот за разбор творчества такого человека взялся Надсон. Дело в том, что граф Жасминов, искренне или неискренне восхищаясь Толстым и ни в грош не ставя других писателей, утверждал, что после шедевров "Льва нашей литературы" все прочие по сравнению с ним "козлы, бараны и поросята (!!)". Один из критиков заметил, что, посвятив несколько статей Толстому и отнюдь не разделяя его взглядов, Буренин "развязно" использовал его в полемике; в "Дневнике" Е.И. Раевской Толстому приписываются слова о Буренине: "Он дерется мной"35. В хвалебной статье о Чехове Буренин не преминул "посмеяться над мертвым Чеховым"36. Собственно, Надсон вступился за честь русской литературы, ибо к тому времени среди стада означенных выше "животных" числились и Гончаров (кстати, Надсон считал его виртуозом стиля, что говорит о вкусе поэта, но любовь, как увидим ниже, не была взаимной), и Лесков, и Салтыков-Щедрин, и Гаршин – все высокоценимые самим Толстым, которому, естественно, такие уничижающие братьев по перу сравнения вряд ли приходили в голову. Надсон заметил, что графу Жасминову стоит в первую очередь обратить внимание на собственное творчество, вполне порнографическое и трафаретное: «порнография самого низкого качества бьет в глаза с каждой страницы этих "реалистических повестей из действительной жизни". "Вздрагивающие бедра", "обнаженные плечи", "античные руки",

"неприкрытая грудь", "падение" в начале рассказа, "падение" в середине и "падение" в конце… сцены в спальнях, будуарах, купальнях и иных местах, излюбленных порнографистами». При этом Надсон процитировал сетования Буренина по поводу отсутствия в современной литературе серьезных раздумий о правде и глубине37.

Вероятнее всего, не критика задела Буренина. Надсон несколько раз указал графу Жасминову на ошибки (один из его очерков так и называется "Маленький урок по истории культуры г. Буренину") и на то, что он "изобретает велосипед". На жалобы Буренина, что рифмованный стих изжил себя и теперь можно писать лишь белым стихом, Надсон ответил блестящим переложением в рифмованных стихах бездарных виршей Буренина в балладе "Олаф и Эстрильда". Этого граф не вынес. Впрочем, он не вызвал поэта на дуэль, что было вполне в духе литературных нравов того (и более позднего) времени. Буренин предпочел клевету и, надо сказать, весьма в сем деле преуспел. Он поместил в "Новом времени" несколько злобных статей, в которых касался не только творчества Надсона, что, конечно, вполне допустимо, но и его личной жизни. И что совсем уж возмутительно, намекал на то, что болезнь поэта – сплошное притворство и средство получения всевозможных пособий. Эти статьи графа Жасминова усугубили болезнь Надсона и ускорили его смерть.

Когда произошла трагедия, то кто-то из друзей поэта вспомнил, что Семен Яковлевич писал о нововременских писателях следующее: "На каждом шагу читатель натыкается на какое-нибудь возмущающее душу неприличие: тут под видом рецензии ловкий критик пишет донос на своего личного врага; там не менее ловкий беллетрист выводит в пасквильном виде рецензента, давшего о нем неблагоприятный отзыв". И далее: "Тайны псевдонимов раскрываются самым наглым образом, как сделал это, напр., г-н Буренин, глумясь над книгою O.K. Нотовича… Несколько лет тому назад некоторыми органами был поднят вопрос о литературном суде чести.

Нельзя не пожалеть от всей души, что у поднявших этот вопрос не хватило энергии провести его в жизнь, добиться осуществления своего проекта…"38 И вот друзья Надсона решили судить Буренина судом чести. Они подготовились весьма серьезно. Спустя тридцать лет после смерти поэта Николай Петрович Жерве опубликовал небольшую статью "Надсоновский уголок", в которой рассказал об истории личных вещей поэта, попавших в музей Кадетского корпуса, где тот обучался. Среди реликвий есть несколько фотографий лиц, сыгравших определенную роль в жизни Надсона. В первую очередь – это Николай Петрович Вагнер (Кот-Мурлыка),

"открывший" юное дарование и опубликовавший первое стихотворение поэта в мистическом журнале "Свет". (Напомню, что там же публиковался известный в свое время антисемитский роман "Темное дело", принадлежавший перу самого редактора – пути Господни неисповедимы!). Здесь же фотографии тех, кто поддержал поэта – П.А.

Гайдебурова, А.Н. Плещеева (по словам самого Надсона, Плещеев был его литературным крестным отцом), критиков – Н.К. Михайловского, С.А. Венгерова, Ореста Миллера, К. К. Арсеньева и др. Но слова из песни не выкинешь – здесь же и портрет того, кто ускорил его смерть. Доктор Ф.Т. Штангеев, пользовавший Надсона в Ялте, свидетельствовал, что "безвременно умерший Надсон мог бы прожить дольше, если бы не эта клевета – настолько сильны были нравственные страдания!" (курсив мой. – С. Д.)39. Один из современников, сын поэта Плещеева, свидетель угасания Надсона, писал о возмутительной, недостойной травле, начатой Бурениным против смертельно больного поэта40.