— Нас, — небрежно произнесла Энни. Она поцеловала Наилса поцелуем, который длился так чертовски долго, что мне пришлось обернуться и отойти, прежде чем я реально блевану на свои ботинки.

Но другая вспышка в моем мозгу остановила меня на полпути.

— Подождите, — сказал я, поворачиваясь на каблуках. — Лили знает?

Наилс довольно долго отлипал от моей матери, чтобы ответить.

— Да, мы уже позвонили ей, — сказал он так же небрежно, как и Энни. Оба они вели себя так, словно это была самая обычная вещь. Будто, сука, не слишком большое дело, что они собираются пожениться после, блядь, ссор между ними, что длились на протяжении почти пятнадцати лет.

И Лили.

Блядь.

Лилиана. Дочь Наилса. Все это плачевное и убогое положение дел сделает мою Лил Бит — мою тайную обиду, мою печальную одержимость — моей чертовой сестрой.

Глава 5.

Лилиана .

Одна из основных причин, почему я никогда не была способна удержать что-нибудь, напоминающее “настоящую работу”, так это моя неспособность прибыть куда-либо вовремя. Все знают, что ты должен прибыть, по крайней мере, на два часа раньше рейса, в другом случае, нужно молиться, чтобы пройти через охрану вовремя.

Я прибыла сорока пяти минутами ранее и была чрезвычайно впечатлена собой. То есть, пока не увидела очередь, пробирающуюся сквозь линию охраны.

Толпа плотно сгустилась вокруг меня, пока мы продвигались через лабиринт турникетов, что я чувствовала себя коровой по дороге на скотобойню.

– Му, – пробормотала я себе под нос. Пожилая леди, стоящая впереди, с сильной химической завивкой окинула меня удивленным взглядом через плечо, а затем двинулась вперед, чтобы дать больше пространства сумасшедшей девушке. Я глубоко вздохнула, чувствуя, как клаустрофобия рассеялась немного из-за дополнительного пространства. Может, я должна всегда прикидываться сумасшедшей. Может, это будет сдерживать людей от такой скученности вокруг меня.

Я не люблю толпы или публику. Или, в действительности, людей в целом. Хотя мой отец живет ради этого.

Они говорят «мечты о рок-н-ролле никогда не умрут» это, как никогда, кстати, подходило моему отцу. Я знала, что он так или иначе, любил меня. Ну, как маленький ребенок инстинктивно мог бы это назвать. Но он никогда не был хорош в том, чтобы продемонстрировать это. Я была на втором плане, не больше помехи, тем, чего он действительно никогда не рассматривал в первую очередь. Единственные воспоминания о нём, находящемся с нами дома, были о том, как он курил в гараже с гитарой на коленях и с отвлечённым выражением лица.

– Что ты делаешь здесь? Найди маму, – говорил он всегда, если замечал, как я стояла и наблюдала за ним.

После печального и бесполезного пребывания в роли нормального, провинциального отца, Лаил Несбит еще раз поддался своей мечте о рок-н-ролле, оставив мою мать самостоятельно растить трехлетнюю дочь.

– Я не ненавижу его, милая, – она вздыхала, когда я спрашивала ее, но она никогда не смогла бы полностью убедить меня. Моя мать вышла замуж за Грэма, когда мне было пять, тогда мы переехали в его большой дом на углу. В тот день я обрела нового отца и двух сводных братьев одним махом. Но если я думала, что кто-то обратит на меня внимание, то глубоко ошибалась. Мальчишки Грэма были дикими, проблемными и вечно дрались то ли в шутку, то ли всерьез. И Грэм орал на них до тех пор, пока не срывал свой голос. Я же оставалась в стороне, оттачивая свой талант оставаться полностью незамеченной «идеальным папочкой».

Грэм был бесполезным, с присущей ему чопорностью, настолько отличающийся от моего отца, что было смешно. Он считал себя ученым и гордился книгами в кожаных переплетах, расставленными на полках. Я не видела, чтобы он их когда-нибудь открывал. Он был больше фоновым шумом в моей жизни, нежели отцом, но я действительно благодарна ему за одну вещь: мой девиз. Он скривился однажды, после того, как я вербально унизила его на полпути к двери на вечеринку к друзьям.

 «И хоть мала, она душой свирепа».

Шекспир. Сон в летнюю ночь. Конечно, я запомнила это. Я читала любые книги, до которых могла добраться, переписывая отрывки, которые разговаривали со мной в стопках журналов, небрежно написанные мной днем и ночью. Это заставило меня остановиться и рассмотреть Грэма в ином свете.

Затем он вернулся к привычному поведению придурка, и момент был упущен.

Тихая, маленькая и свирепая. Такой я была. Как я определила себя даже, когда свирепость казалась далеко за пределами досягаемости. Когда слезы позорно кололи мои глаза, и я смахивала их раньше, чем они успели бы упасть. Я всегда напоминала себе: свирепа. Эта была мантра, в которую я верила, даже когда не могла поверить в себя.

Я мечтала уже пройти к передней линии.

– Разувайтесь, – машинально произнес агент УТБ*,– Упакуйте ваши вещи в пакеты и пройдите сюда.

Все поспешили подчиниться, хватая серые пакеты и раскидывая вещи, словно малыши, укладывающие игрушки. Мне пришлось нырнуть в сторону, прежде чем меня успели бы убрать с пути.

– Эй, смотри, куда ты швыряешь эту штуку! – я гаркнула на суетливого бизнесмена.

Он огляделся и затем посмотрел вниз.

– О, извини, я не заметил тебя там внизу.

И затем ублюдок ухмыльнулся собственной шутке.

– У меня идеальный рост чтобы ударить тебя по яйцам,– ответила я громко.

Он пару раз открыл свой тупой рот, таращась как рыба. Я производила такой эффект на парней вроде него, вот таких самоуверенных, которые не могут представить, что кто-то похожий на меня, весь такой маленький, может обладать темпераментом. Парни, вроде него теряют дар речи, когда сталкиваются с жестокостью. Это одна из причин, по которой я всё ещё одинока.

Джаксон никогда не смотрел на меня свысока. 

Что за черт? Заткнись.

Видимо, мой предательский мозг, жаждущий перспективы воссоединения, решил воспроизвести нарезку из моей старой жизни. С мысленным стоном, я заставила себя вновь пережить слишком много дерьма.

Потому что было слишком много дерьма. И как только я заняла свое место в самолете, я знала, что никак не смогу остановить поток воспоминаний.

Жизнь в доме на углу продвигалась с предсказуемой скукотой. Единственный раз, когда я испытывала нечто похожее на волнение, было тогда, когда отец решал зайти. Это было нерегулярно и нечасто – дважды, может, трижды в год – но это вселяло надежду и, вдобавок, возможность отсчитывать время до тех пор, пока я не смогла бы съехать.

Видеть своего отца было тем, чего я всегда ждала с нетерпением, сколько бы раз он меня не разочаровывал.