- Как альтруистично.

- Я даритель.

- И мой муж не против этого? Не против того, что ты наставляешь ему рога с каждым встречным?

- Ты сказала «наставляешь рога»? Не думала, что люди до сих пор так выражаются.

- Звучит изящнее, чем называть тебя шлюхой или блядью, которая раздвигает ноги перед всеми, кто заплатит ей крохами внимания.

- Послушай, в моем мире «шлюха» - своего рода выражение нежности. Почему я должна каждый раз это объяснять людям? Тебе стоит подобрать другое слово, чтобы по-настоящему задеть меня. Говоря мне, что я слишком много занимаюсь сексом, так же оскорбительно, как и сказать, что я слишком худая.

- Я просто констатирую факты, а не пытаюсь оскорбить тебя.

- Тогда ладно. Вот тебе факты. У ванильных есть некоторые проблемы с восприятием фактов, но ты должна поверить в то, что я знаю, о чем говорю. Сорен любит меня и любит то, кем я являюсь. Он наслаждается моим наслаждением. Он ворчит так же от того, как я наслаждаюсь сексом с кем-то еще, как и ворчит от того, что я ужинаю с другом. Секс подпитывает мою жизнь. Он лучше выберет, чтобы я ела, а не голодала.

- Ты это говоришь, и все же ты жила со своим женихом больше года и... не питалась им.

- В редких случаях я могу контролировать себя. Уесли был девственником не потому, что не удосужился лечь с кем-то в постель. Он был девственником потому, что хотел дождаться кого-то особенного. У него иная философия насчет секса, чем у меня. Я не разделяла ее, но уважала.

Мари-Лаура вздохнула и покачала головой.

- Потрясающе... - снова сказала она.

- Что именно?

- Твоя способность к самооправданию и рационализации.

- Если бы существовал такой вид спорта, я бы получила Олимпийскую медаль.

- Несомненно. Должна признаться, что после этой речи о любви моего мужа к тебе, что я не до конца понимаю, почему ты так привязана к молодому человеку, с которым у тебя так мало общего. Не только привязана к нему, но и согласилась выйти за него.

- Я заметила угрозу смерти, написанную на стене амбара, которой не было до того, как мы отправились на прогулку. Я заметила, как позади двигались тени. Я бы и за Сатану согласилась выйти, если бы это помогло мне и Уесу выбраться из амбара живыми.

- На самом деле, ты не любишь его, не так ли?

- Я этого не говорила.

- Тогда что ты пытаешься сказать?

- Нежелание выйти за кого-то замуж не значит, что ты не любишь его. Брак и любовь разные вещи. Спроси у женатых. Они тебе сами расскажут.

- Значит, ты любишь его?

- Да. Я очень люблю Уесли.

- Ответь, почему.

- Не могу.

Мари-Лаура посмотрела на Деймона.

- Подожди, эй. Я могу, - сказала Нора, прежде чем Деймон схватил ее за горло. - Я могу и скажу. Прости. Мой редактор пинает меня в задницу, когда я начинаю рассказывать, но не продолжаю историю. Я не специалист в повествовании.

- Тогда покажи. Ты предлагала мне сказку на ночь.

- Я пишу эротику, а не сказки.

- Разве это не одно и то же?

- Туше.

Мари-Лаура наклонилась вперед. Оперлась подбородком на руки и ангельски улыбнулась.

- Расскажи мне сказку.

- Тебе придется говорить с моим агентом. Она заведует всеми книжными делами.

- Деймон?

Деймон снова шагнул вперед с ножом наготове.

- В очень давние времена жил король полу-варвар... - начала Нора, и Мари-Лаура взбила подушки и откинулась на изголовье.

- Не эту сказку. Я хочу сказку о тебе. Расскажи мне сказку о твоем молодом человеке. У тебя есть любовь моего мужа, и все же ты ушла от него к мальчику. На то должна быть причина.

- Достаточно причин.

- Я бы хотела узнать их. Расскажи мне. Будь моей Шехерезадой.

Желудок Норы сжался. Она вспомнила историю Шехерезады, невесты султана, которая рассказала ему тысячу и одну историю ради того, чтобы он не казнил ее. Нора сделала глубокий вдох. Деймон наблюдал за ней с ножом в руке. Андрей стоял у двери, держа наготове пистолет. Мари-Лаура наблюдала за ней и улыбалась, как сумасшедшая.

Все, что ей теперь было нужно, это история, объясняющая, почему она любит Уесли. У нее их были сотни. Выбрать одну из них будет самой сложной частью, но ей придется сделать выбор, если она хотела жить и отпраздновать следующий день рождения. И с этой мыслью она поняла, какую именно историю надо рассказать.

- Давным-давно, - снова начала Нора, - Я трахалась со своим другом Гриффином, как вдруг зазвонил телефон...

Грейс сидела в одной из гостевых комнат Кингсли, уставившись на телефон. Она должна была позвонить Закари и рассказать о произошедшем. Она понимала, что должна. И все же что-то удерживало ее, что-то большее, чем просто большой счет за разговор с Австралией. Если бы он узнал о происходящем, ушло бы несколько дней на то, чтобы добраться до Штатов. Один полет занял бы целый день, и столько же он бы потратил на дорогу до аэропорта. И все это время он был бы в панике. Она представила, как он сидит в самолете без возможности связаться с ней и узнать о происходящем. Для нее это было похоже на мучение, чистый ад. Он любил Нору, и не без боли она признавала это. Он обращался к ней за советом, чтобы посмеяться, или просто, когда хотел хорошенько поругаться с кем-то, кто не сдастся. Ей никогда не приходилось спрашивать, с кем он говорил по телефону, когда она натыкалась на него с трубкой в руке. Никто другой не забрался ему под кожу так, как это сделала Нора. Это она делала его таким страстным, таким раздражительным.

Возможно, другая жена ревновала бы к их дружбе. Но как она могла ревновать, когда именно она пожинала все плоды? В ту же минуту, как он вешал трубку, он хватал Грейс за запястье или талию и тащил ее в спальню. Иногда они даже не добирались до спальни. Женатые почти двенадцать лет, и он все еще любил наклонять ее над кухонным столом, задирать юбку и погружаться в нее. И всегда после того, как кончал внутри нее, он прижимал ее ближе и шептал, как любит ее. Она знала, что он любил ее. Он бы пересек океан ради нее, и оставил Нору на другом конце света.

Нет, она не могла так поступить с ним, привести его в этот кошмар и заставить страдать от бессилия. «Блаженно неведение», - напоминал он ей. Она расскажет ему, только когда будет должна. А пока...

Грейс вздохнула от облегчения после того, как положила телефон в сумочку. Вопрос звонить Закари или не звонить Закари был, наконец, решен. Еще об одной мелочи не придется волноваться.

Теперь она должна волноваться обо всем остальном. Прежде всего, в ее разуме был Сорен. То, как Кингсли посмотрел на Сорена после прочтения записки, которую доставила Лайла, - она уже видела этот взгляд. Двенадцать лет назад, когда врач вошел в палату в госпитале и сказал Грейс и Закари, что у них нет надежды, их ребенок умер, и им придется смириться с тем фактом, что Грейс может больше не забеременеть снова - такой же взгляд.

Сочувствие от палача.

Записка содержала смертельную угрозу. Она чувствовала это.

Грейс вышла из комнаты в поисках Сорена или кого-нибудь еще, кто составит ей компанию. Она больше не могла находиться среди собственных мыслей. Гуляя по дому, Грейс снова столкнулась с Гриффином, молодым человеком, который впустил ее в дом. Он ходил вдоль большого панорамного окна, приклеившись ухом к телефону. Она осталась на лестнице и вне поля его зрения. Грейс не слышала, о чем он говорил, но могла сказать точно, что, что бы не слышал он по телефону, должно быть, не обрадовало его, потому как, резко завершив звонок, он швырнул телефон через всю комнату. Закрыв лицо руками, он поднял взгляд, только когда к нему подошел юноша с темными волосами, собранными в низкий хвост. Юноша, скорее мальчик, а не мужчина, взял Гриффина за запястья и аккуратно отвел руки от его лица. На мгновение они просто смотрели друг на друга. Грейс не могла их винить. Гриффин был, бесспорно, привлекательным со своим точеным подбородком, темными, торчащими во все стороны волосами и татуировками, выглядывающими из-под рукавов футболки. Но и мальчик обладал такой неземной красотой, которую она прежде не видела. Только подростки могли достичь такого уровня уступчивой привлекательности, словно у ангела. Гриффин схватил юношу за затылок и притянул для такого властного, такого страстного поцелуя, что Грейс едва не ахнула вслух. Они целовались так, словно перед концом света. Возможно, так и было. Возможно, им всем стоит найти того, с кем можно будет так целоваться, чтобы напомнить себе, что они все еще были живыми. Прикованная изображением предапокалиптичной похоти в конце коридора, Грейс даже не услышала шаги позади себя.