Темное пятно растекается у основания бутылки с водой, превращая пыльный бетон в черный. Конденсат стекает по бутылке и добавляется к бассейну воды. Я позволяю своему уму плыть по течению, пока наблюдаю, как капли стекают по бутылке и медленно высыхают.

Теперь, когда я перестала бежать, когда нахожусь в безопасности, по крайней мере, в безопасности от него, я чувствую себя сонной. Все напряжение, удерживающее меня, исчезает, и теперь я безвольная. Дрожащая. Тени удлиняются вдоль грязной тюремной койки и испещренному полу. Я не хочу размышлять об использовании туалета, поэтому стараюсь не пить слишком много. Половину бутылки и все.

Но, боже, я так устала. И мне жарко.

Я сворачиваюсь на боку.

Бетон ощущается таким прохладным на моей щеке, и, наверное, он более гигиеничный, чем койка. Я говорю себе, что немного вздремну.

Следующее, что я знаю, я просыпаюсь в испуге от грохота. Я подлетаю с того места, где лежала.

Надо мной темная фигура. Солнечный свет по его контуру придает ему неземное сияние. Звон ключей.

— Я говорил тебе не сбегать.

Грейсон. Он звучит обозленным.

Я отползаю назад и врезаюсь в стену. Он открывает дверь камеры, стоит надо мной, глядя вниз черным взглядом.

— Как ты попал сюда? — Я осматриваюсь вокруг. Пытаюсь вслушаться в признаки жизни. — Где…?

— Не волнуйся, никто не умер. Пока что.

Я не знаю, кому он угрожает. Мне или копу, или, может быть, всему чертовому миру. Он способен на все.

— Вставай. — Что-то блестит в темноте, и я понимаю, что у него в руке пистолет. Я напрягаюсь.

— Вот и правильно, — говорит он с блеском в глазах, кажется, до сих пор отслеживая каждую мою мысль. — Ты готова быть хорошей девочкой?

— Что ты здесь делаешь?

— А на что это похоже?

— У меня были часы на то, чтобы рассказать все, что я знаю. Как выглядит твой друг. Номерной знак.

— И ты рассказала?

— Они пока еще не опрашивали меня, но…

— Не думаю, что так.

— Но ты не знал этого.

Он смотрит на меня спокойно и уверенно. Это, как если бы я была где-то не здесь, избитая дикими океанскими волнами, и он — сильная, твердая, обнаженная скала.

Местами он тоже острый, возможно, прикосновение к нему разрежет меня. Я не знаю, как себя чувствовать.

— Почему? — шепчу я.

Он стоит на коленях, опустившись на мой уровень, и я вижу, как в его глазах мелькает что-то вроде беспокойства.

— Потому, что я должен был вытащить тебя отсюда.

Он сжимает свою руку вокруг моего плеча и тянет меня вверх.

— Я всегда приду за тобой. Ты — моя.

22 глава

Грейсон

Эбби спит, свернувшись калачиком на пассажирском сидении, куда я ее усадил. Моя жизнь стала бы намного легче, если бы она никогда не проснулась, но я не могу перестать смотреть на нее, беспокоясь о ней, как чертова наседка. Боже, ей нужна вода. И еда. Кажется, ее лихорадит, но это может быть от изнеможения. Ее запястья в ссадинах, так как она пыталась освободить связанные руки. Я должен был услышать. Должен был остановить ее.

У меня не особо хорошо получается заботиться о ней. Вряд ли это особо изменится, но есть одно место, куда я могу взять ее. Я сворачиваю на проселочную дорогу, мимо закрытых магазинов и пустых парковок для трейлеров, продолжая внимательно наблюдать за ней. Время от времени касаюсь ее, чтобы убедиться, что она дышит и что есть пульс.

Сейчас ее лицо выглядит таким умиротворенным, но мои внутренности связывает в узел от воспоминаний о ней, закрытой за решеткой, как животное в клетке. Какого черта они арестовали ее?

Я пытался получить ответ от шерифа, но предполагаю, что не дал ему достаточно времени для ответа. Неважно. Я уже знаю, что это губернатор. Он просто продолжает иметь меня — подставив меня, обвинив в убийстве того копа. Теперь он ложно обвиняет Эбби.

Как будто он знает, что она важна для меня.

Я делаю быстрый платный звонок по автомату, когда мы останавливаемся, чтобы заправится, затем сажусь обратно в машину и продолжаю ехать, несмотря на то, что мои глаза будто наполнены гравием.

Шериф городка ничего не значит для меня, но по этому делу они вызовут ФБР. Я должен был быть сейчас гораздо дальше, но попытка Эбби сбежать отбрасывает меня назад. Я не спал на протяжении сорока восьми часов, за исключением двух-трех часов в мотеле. Это не тот вид усталости, который снимет «Маунтин Дью» (прим.перев. энергетический напиток), это вид усталости, который добьёт меня.

И добьёт Эбби.

Не знаю, в какой момент она стала что-то значить для меня. Но это так. Она важна мне. Я не смог выстрелить ей в спину, когда она убежала из грузовика, не смог позволить ей задохнуться в этой проклятой тюрьме.

Что-то изменилось внутри меня. Слабость? Я еще не знаю.

Я веду машину, наблюдая за зеркалом заднего вида. Решив, что мне не нравится, что она спит так, что ее шея искривлена, я перемещаю ее, положив щекой на свое бедро, которое больше подходит в качестве подушки. Хотя она заслуживает проснуться с болью в шее.

Прикладываю два пальца к ее шее и только тогда замечаю, что моя рука дрожит, несмотря на то, что здесь не о чем беспокоиться: ее пульс сильный и ровный.

Она будет в порядке.

Все будет хорошо. Я пережил трех парней в душе, которые пытались уложить меня на лопатки. Да, я сломал пару ребер и пробил себе башку, но я выбрался из этого живым. Это моя мантра. Я могу перенести что угодно.

Я глажу ее волосы. Мой голос звучит тягуче:

— Почему ты убежала? Ты могла убить себя. Но, с другой стороны, ты ведь знала это, не так ли?

Конечно же, она не отвечает. Это нормально. Если она сможет слышать меня, если узнает мой голос, может, она будет чувствовать себя в безопасности. Но о чем я думаю? Она всегда будет бояться меня, ассоциируя меня с тьмой.

Так я отношусь к губернатору.

— Как ты выбралась из тех узлов? Либо я был небрежным, либо моя маленькая птичка знала трюк.

Она сдвигается, и ее рука ложится на мое бедро, чуть выше колена. Может, она думает, что это подушка, я не знаю. Я просто знаю, насколько сильно хочу, чтобы она держала ее там. Обвожу пальцем изгиб ее уха, ложбинку на шее. Я должен смотреть на дорогу, но не могу оторвать от нее глаз.

Я представляю, как она ждет, пока я усну, ее дыхание такое, что сумело бы обмануть мой разум. Я представляю ее, вырывающую запястья из оков, сжимая их до боли. Я ничего не могу поделать, но восхищаюсь ей.

— Где ты научилась этому, детка? — шепчу я.

Ее спокойное выражение лица — мой единственный ответ.

Даже дерьмовый мотель чувствовался бы сейчас, как нечто роскошное, но это слишком рискованно. Я заставляю себя ехать дополнительные сто миль.

К ночи мы подъезжаем к дому Нейта. Ворота, ведущие к длинной дороге, открыты, это говорит мне о том, что Стоун получил мое сообщение и дал знать Нейту, что мы приедем. Доктор Нейт обосновался на старой ферме с разбросанными по ней различными амбарами и постройками. Он — ветеринар. Коровы, лошади, свиньи. И парни, как я.

Как только мы въезжаем на гравий, Эбби отталкивается от меня, ошеломленно и взволнованно оглядываясь по сторонам. Ее руки направляются к лицу, движения все еще судорожные и несогласованные.

— Ты в порядке, — говорю я, делая все возможное, чтобы не прикоснуться к ней. Ее не успокоит, если я сейчас стану к ней прикасаться. Она смотрит в окно. Ни черта не видно, кроме света на веранде впереди. Я знаю, что она делает. Оценивает место, может быть, думает о том, чтобы бежать. Я беру ее за руку, так, чтобы не причинить еще больший вред ее запястьям. Она дергается назад, чуть ли не впечатывая себя в дверь машины.

— Не делай этого, — говорю я устало. — Просто не делай этого.

— Где мы? — ее голос звучит невнятно, но, по крайней мере, она проснулась.

— В гостях у друга.

— Где?

— Мичиган.