Алек часто говорил ей, что он не мальчишка, чтобы целоваться в лесу или в машине, а взрослый мужчина, серьезный врач, Касси лишь пожимала плечами и отвечала: или так, или никак.

Все время сознавая, что их отношениям неизбежно придет конец, Касси старалась не думать об этом. Скоро, слишком скоро Алек уедет. В то последнее, роковое воскресенье они, как всегда, гуляли по берегу реки, слишком поглощенные друг другом, чтобы замечать, что делается вокруг. И когда поднялся ветер, а небо потемнело от туч, они вдруг поняли, что слишком далеко отошли от автомобиля. Дождь полил как из ведра; гром раскалывал небо; молнии, казалось, стремились пронзить землю. Алек бежал с Касси к полуразвалившейся барже, брошенной на берегу. Плотно прикрыв покосившуюся дверь, они крепко прижались друг к другу, не обращая внимания на паутину и запах гниющего дерева. Касси испугалась, но испуг мгновенно сменился опасным, искусительным жаром. Их поцелуи становились все более горячими. Алек отстранил ее. Его глаза, не отрываясь, смотрели на ее грудь под мокрой, плотно прилипшей майкой. Вдруг оба упали на колени, и Алек стал стаскивать с нее майку, освобождая ее грудь от этого лоскутика, не дававшего его жадным губам прикоснуться к ней.

Они упали на грязный дощатый пол, Алек сорвал с себя одежду, с нее — все, что еще осталось на ней. Затем прижал к полу, не давая вздохнуть, и вошел в нее, а она тихо вскрикнула от внезапной жгучей боли. Через несколько коротких мгновений все кончилось. Он рухнул на нее, с чувством стыда уткнувшись в ее плечо. Касси горько рыдала, и слезы солеными струйками текли по ее лицу. Она пыталась встать, но Алек не отпускал ее. Приподнявшись, он посмотрел в ее покрасневшие от слез глаза.

— Нет, Касси, не отпущу. Так не отпущу. Не плачь, милая! Получилось не так, прости… Дай покажу, как это должно быть. — Она хотела протестовать, но он закрыл ей рот поцелуем и заставил ее подчиниться.

Касси забыла страх и боль и поддалась нарастающему наслаждению, от которого содрогалось все ее тело, и наконец, забыв себя, вскрикнула и крепко схватилась за его обнаженные плечи. Алек держал ее так крепко, что казалось — никогда не отпустит!

Касси внезапно очнулась в остывшей ванне. Сердце ее колотилось так сильно, что головная боль отступила на задний план. Она выдернула пробку, с трудом встала на ноги и включила самую холодную воду, какую только могла терпеть. Почувствовав, что ей стало лучше, она накинула рубашку и халат и спустилась, чтобы перекусить. Заварила чай, поджарила тостики, сварила яйцо и отнесла все на подносе в гостиную, где включила свет, чтобы изгнать навеянное дождем уныние. Она ела медленно и рассеянно, думая о том трудном, просто мучительном решении, которое приняла после того, что случилось на барже столько лет тому назад…

Промучившись два дня, она встретилась тогда с Алеком и сказала охрипшим от непролитых слез голосом, что, хотя до его отъезда в Лондон остался целый месяц, им лучше перестать встречаться уже сейчас. Касси закусила губу, вспоминая, как он вдруг смертельно побледнел, как вспыхнули синие, с темными кругами глаза на осунувшемся и удивленном лице.

Алек требовал объяснений, но Касси отказалась что-либо говорить. Никаких обязательств, сам так хотел, напомнила она, запинаясь. Все равно он скоро уедет. Лучше порвать сейчас, разом обрубить, пока они еще не совсем потеряли голову.

Алек в этот день был без сил от бессонной ночи и от вызванной смертью пациента тоски. Он вспылил, сыпал дикими обвинениями в неверности, изливая злобу и обиду в горьких, необдуманных словах. Потом ринулся обратно в больницу, а Касси осталась одна на берегу реки, с сердцем, разбитым на такие мелкие осколки, что не верилось, что когда-нибудь его удастся снова собрать. Откуда только взялись тогда силы прогнать его? — подумала она, удивляясь себе. Она была молода, к тому же без ума от него. Но в раннем возрасте она прониклась недоверием ко всему мужскому роду и была глубоко убеждена, что если эта связь продолжится — быть беде. Алек с самого начала недвусмысленно выражал свое отношение к ответственности и обязательствам. И юная Касси, на которую вот-вот мог обрушиться избыток того и другого, решила, что нет иного выхода, как изгнать Алека из своей жизни.

Касси кидалась к телефону, едва раздавался звонок. Ей стало неловко за то, как она была разочарована, когда оказалось, что звонили ее мать и Бен, оба — чтобы спросить, как поживает ее рука после удаления швов. Ну, не вообразила же ты, будто Алек станет звонить, язвительно подумала она. Уж ему-то известно, как поживает твоя рука.

И все-таки, когда она уже собиралась ложиться спать и телефон зазвонил в третий раз, сердце ее подпрыгнуло, едва она услышала долгожданный голос.

— Я понимаю, что поздно звонить, чтоб узнать, как ты себя чувствуешь. Но я весь вечер был занят в отделении имени Бернса, — сказал Алек. — И очень беспокоился. Сегодня ты мне показалась совсем больной. Надеюсь, я ни от чего тебя не отвлекаю? — добавил он вдруг. — Ни от чего. Я просто собиралась ложиться.

— Ты так выглядела, что тебе, наверное, давно надо было лечь. Тебе лучше?

— Да. Голова уже почти прошла.

— А как рука?

— Слегка побаливает, но с тех пор, как не стало швов, меня это уже не беспокоит.

Он усмехнулся.

— Ты всегда ведешь себя как ребенок, когда что-нибудь болит?

— Не болит, а швы… — Она помолчала. — Очень любезно с твоей стороны, что позвонил. Ты обо всех пациентах так заботишься?

— Нет, Касси. Да и была ты скорее пациенткой Тома Паркинсона, нежели моей. Мне приятно считать, что мы с тобой друзья. — Он помолчал. — Когда-то нас с тобой связывало нечто большее, чем дружба. Ты не забыла?

Как будто она могла забыть!

— Это было очень давно, Алек!

— Никому не запрещено возобновить давнюю дружбу, — возразил он. — Хотя твой инспектор нам не позволит, я и забыл.

Касси напряглась.

— Алек, я не в таком возрасте, чтоб мне что-либо запрещали!

— Отлично. В таком случае, может быть, соберемся все-таки поужинать вместе? — И, помолчав, добавил:

— Ты — загадка, в которой я хочу разобраться. Инспектор должен понять меня, при его-то профессии!

— Пожалуй, некоторая загадочность прибавляет прелести женщине, — парировала Касси.

— Ну, в этом прибавлять тебе нечего. — Алек помолчал. — Теперь, когда ты уже не моя пациентка, почему бы нам не поужинать в выходные, не тряхнуть стариной?

Касси задумалась. После вчерашней ссоры она понятия не имела, что Лайам собирается делать в выходные. Да, скорее всего, он опять проведет день с дочерьми.

— Хорошо, — поспешно ответила она, чтобы не передумать. — В субботу?

— Хорошо. Заеду за тобой в половине восьмого.

— Я могла бы подъехать куда-нибудь. Теперь у меня обе руки в порядке.

— Не надо, Касси, я заеду. Спокойной ночи.

Когда Касси наконец легла, телефон зазвонил еще раз.

— Я понимаю, что уже поздно, но, черт побери, твой телефон был занят весь вечер. Я решил попробовать пробиться, пока не пошел всхрапнуть.

— Здравствуй, Лайам, — учтиво произнесла она, все еще дуясь на него после ссоры.

— Послушай, Касси, ты извини. Ну, за вчерашнее. — Он помолчал, ожидая ответа. — Ты слышишь?

— Да.

— Ты же прелесть. Ну не казнить же человека за ошибку!

— Я и не казню тебя. Но я вправе отказать. Что ж, Лайам, принимаю извинения. Забудем об этом.

— Как скажешь. Можно, я зайду завтра вечером?

— Конечно. Я приготовлю ужин. Второй раз подряд.

Он горько усмехнулся.

— На этот раз я его съем. В выходные я так хотел больше времени побыть с тобой, но мне опять подкинут дочек. Не смею их тебе навязывать вторую неделю подряд.

— Дэтга опять пойдет по магазинам?

— По магазинам? Нет. Просто она неважнецки себя чувствует, а ее мама куда-то смоталась, и я ее избавлю от хлопот в выходные.

— Молодец. Пока, до завтра.

— Погоди, Касси. Ты с кем это весь вечер болтала по телефону?