Я отступила назад, не в силах вымолвить ни слова.

- А почему вы сидите в темноте? - спросил Ираклий Андронович, тяжело ступая в коридор. Палка с золотой насечкой стукнула где-то возле меня.

Я не ответила. Видимо, была в шоке.

- Я посмотрел на ваши окна со двора, а они темные, - продолжал гость. - Думал, вас нет дома.

Я по-прежнему молчала, пытаясь проглотить горький ком в горле.

Ираклий Андронович нашел на стене гостиной выключатель, нажал клавишу. Яркий верхний свет озарил большую комнату, овальный стол, накрытый парадной скатертью, нетронутые закуски и полупустую бутылку вина.

Ираклий Андронович оглянулся на меня. В его глазах мелькнуло удивление и сочувствие.

- Никто не пришел, - сказала я дрожащим от слез голосом. - Представляете, у мамы годовщина, а об этом никто не вспомнил!

Я не удержалась и заплакала навзрыд, как девчонка. Меня трясло от обиды и гнева.

Ираклий Андронович мягко прижал мою голову к своему плечу. От темного свитера под курткой едва уловимо пахло приятной туалетной водой и табаком.

- Как это никто? - возразил мой незваный гость. - А я? Я ведь пришел на поминки, Маша. Не прогонишь?

Я оторвалась от плеча пришедшего, подняла голову, заглянула ему в глаза. Я была так поражена, что меня не смутило даже фамильярное обращение «ты».

- На поминки? - переспросила я, размазывая слезы по лицу. - Разве вы знали мою маму?

- Знал, - ответил гость. - Очень много лет знал.

- А почему она о вас ничего не говорила?

- Потому, что твоя мама меня не знала, - ответил Ираклий Андронович.

- Ничего не понимаю, - начала я. Но тут же спохватилась, быстро вытерла лицо и пригласила: - Прошу вас, входите.

Гость вошел в гостиную, поднял голову и замер перед маминым портретом. Он стоял перед ним так долго, что я не выдержала и покашляла.

Ираклий Андронович оглянулся. Меня поразило выражение его глаз, которое я не могу описать. Отчего-то мне стало неловко, словно я подсмотрела что-то очень личное, сокровенное.

- Хороший портрет, - сказал гость. - «Дон Карлос»?

- Да. Мама пела принцессу Эболи, свою любимую партию. Говорят, был прекрасный спектакль в Милане. Жаль, что я не видела.

- Спектакль был прекрасный, - подтвердил гость.

- Вы там были? - удивилась я.

Ираклий Андронович не ответил. Бросил на портрет еще один взгляд и направился к столу, тяжело переваливаясь с хромой ноги на здоровую.

- Где мне сесть? - спросил он так, словно за столом не было места.

- Садитесь куда угодно.

- Ну, тогда поближе к тебе. Можно?

Ираклий Андронович выбрал стул, стоявший возле моего, и неуклюже упал на сиденье. Поморщился, потер больную ногу, вопросительно взглянул на меня.

- Одну минуту, - залепетала я. - Сейчас блины разогрею. Вы любите блины?

- Очень.

- А борщ? Я приготовила борщ!

- И борщ люблю.

На кухне я заметалась между холодильником и плитой. Сунула блины в микроволновку, включила газ под кастрюлей с борщом. Кастрюля огромная, но кипятить ее не буду, просто подогрею - и все.

Я еще немного пометалась по кухне, доставая из холодильника то одно, то другое. Достала майонез, подумала и заменила его сметаной. Потом снова достала майонез, решив, что гость должен выбрать сам, что ему больше нравится.

«Замри!» - приказал внутренний голос.

Я послушно остановилась.

«Вот так, - одобрил внутренний контролер. - И не суетись. Пришел гость, и хорошо, что пришел. Помянете мать вместе, как полагается».

«Он такой странный, - пожаловалась я. - И я его совсем не знаю. По-моему, он какой-то воровской авторитет».

«Ну и что? - возразил внутренний голос. - Сама говорила, что будешь рада видеть всех, кто помнит. Независимо от профессий, чинов и званий. Забыла? Вот и не обременяй себя ненужными мыслями, - продолжал мой контролер. - Делай то, что сделала бы для любого гостя. Больше ничего не требуется».

Я взяла себя в руки. Действительно, пришел гость - и хорошо. Помянем маму.

Я разлила по тарелкам борщ, добавила сметану, покрошила свежую петрушку. На подносе отнесла все на стол.

Поставила тарелку перед гостем, сказала:

- Ешьте на здоровье.

- Спасибо. А ты?

- Сейчас блины принесу и тоже сяду.

Я вернулась на кухню, вынула из микроволновки внушительную стопку блинчиков и поставила поближе к нашим приборам. Села во главе стола, посмотрела на Ираклия Андроновича.

- Все сделала? - спросил он. - Вот и хорошо.

Гость ловко открыл бутылку водки. Я хотела сказать, что уже выпила два бокала вина и что больше мне пить не стоит. Но посмотрела на Ираклия Андроновича и промолчала. Сама не знаю почему.

- Ну, как полагается, без тоста, - сказал мой странный гость.

Я кивнула.

Ираклий Андронович поднес водку ко рту, опрокинул ее коротким точным движением. Даже не поморщился, взял ложку и принялся помешивать сметану в борще.

Настала моя очередь.

Я подняла рюмку к губам и закрыла глаза. Едкий запах спирта тут же опалил крылья носа. Я задержала дыхание, одним движением вылила огненную воду на язык. Торопливо проглотила, словно боялась передумать, и задышала часто-часто, как собака.

- Закуси. Маша, слышишь?

Я открыла слезящиеся глаза. Гость держал наготове бутерброд с ветчиной и зеленью. Я откусила сразу половину, ожесточенно заработала челюстями. Внезапно во мне пробудился зверский аппетит.

Ираклий Андронович, внимательно следивший за мной, успокоился. Опустил глаза, зачерпнул ложкой борщ, поднес ко рту. Проглотил, посмаковал. Приподнял брови и спросил:

- Сама готовила? Молодец, вкусно.

То ли от этой похвалы, то ли от выпитой водки по моим венам разлилось тепло. Огненный обруч, охвативший голову часом раньше, исчез. Мне вдруг стало удивительно легко. И даже появление такого гостя перестало казаться странным. Ну, пришел человек помянуть известную в прошлом оперную певицу. Что тут странного? Скорее, любопытно.

Я помешала ложкой борщ и не удержалась:

- Ираклий Андронович, можно задать вам вопрос?

- Конечно.

Гость доел борщ, аккуратно отставил пустую тарелку. Потянулся за блинчиком, завернул в него кусочек ветчины. Все это он делал не спеша, обстоятельно, словно совершал некий ритуал.

- Вы говорите, что знали мою маму много лет, а она вас не знала. Как это возможно?

Гость пожал плечами:

- Очень просто! Разве Елизавета Петровна знала по имени всех своих поклонников?

- А вы ее поклонник?

- С тридцатилетним стажем.

Неожиданно я испугалась. Слова гостя натолкнули меня на одно смутное подозрение, которое я боялась облечь в слова. Но Ираклий Андронович обладал неприятным свойством читать мысли, потому что тут же спросил:

- Ты боишься, что я твой отец?

Я чуть не подавилась борщом. Все-таки одно дело о чем-то думать, совсем другое - это услышать. И хотя вопрос был сформулирован не в бровь, а в глаз, я еще не настолько опьянела, чтобы забыть об элементарной вежливости. Поэтому притворно запротестовала:

- Ну что вы! Ничего подобного! Почему я должна этого бояться?…

- Боишься, боишься! - уличил меня гость. - Вон как покраснела, значит, угадал.

Отпираться дальше было бессмысленно, и я развела руками.

- Не то что боюсь… Просто вдруг подумала…

Я смутилась и умолкла. Ираклий Андронович несколько секунд ждал продолжения, потом вздохнул и сказал:

- Нет, Маша, я не твой отец. Мне нельзя жениться, и иметь детей тоже нельзя. Впрочем, что я рассказываю… Ты девушка умная, наверное, поняла, кто я такой.

Выпитое спиртное развязало мне язык. Я не удержалась от легкого сарказма и невинно предположила:

- Католический священник?

Ираклий Андронович исподлобья взглянул на меня. Я опомнилась и спохватилась:

- Извините. Глупая шутка.

- Я не обиделся, - спокойно ответил гость. - Это хорошо, что у тебя есть чувство юмора. С ним жить легче. Я вот шутки понимаю, а сам шутить не умею.

Мы немного помолчали. Чтобы сгладить неловкость, я предложила выпить.