Последователи считают, что старец жив. Учитель осеменил одну свою ученицу. Планировалось следующее: она должна была родить, но после дитя у нее отберут и будут кормить исключительно совокупной биоэнергией всех ивановцев, пока старец не вселится в него и не продолжит жить дальше в тех же самых хоругвеносных трусах.

Любопытно, что эксперимент остановила милиция. Старца отвели в участок и оштрафовали, а ученицу - в роддом.

Но ивановцы верят, что младенца подменили, и старец жив назло милиции.

По-моему, таким методом должны размножаться очень многие отечественные объединения, группировки и собрания. Правда, тогда наступит демографическая катастрофа, а это противоречит планам правительства.

Мне в больнице бабуля-заведующая совала листовку старца, а ей больные дали, хотя старца уже и не было в живых. Там была поэма, называлась "Детка".

"Детка" не просто поэма, но и некое учение, вроде чучхе. Детку надо воспринять.

Как это там было? "Здесь, на этом на бугре..."

Нет, не помню.

Он взволнованно прижимал руки к груди и настаивал:

- Доктор, у меня на носу культурное мероприятие!...

- Я вижу, - кивал доктор, вынимая йод и бинты.

Размышляя на неврологические темы, я пришел к заключению, что некоторые аспекты человеческого бытия в неврологии не уничтожаются, а наоборот - доводятся до крайности.

Людей можно грубо разделить на два типа: тех, кто ни хрена не понимает, что им говорят, и тех, кто все понимает, но сами не в состоянии связать пару слов, потому что Бог не дает рогов бодливой корове.

После приличного инсульта эти качества разбегаются по полюсам.

Помню, была у меня одна больная, когда я некоторое время бесславно заведовал отделением в Сестрорецком Курорте. Она абсолютно ничего не понимала, в том числе и себя саму, и на все говорила "Исин".

- Исин. Исин.

Сидим мы с медсестрой в моем кабинете и готовимся приступить к выяснению отношений. Распахивается дверь: стоит, в цветастом халате.

- Исин! Исин!

Медсестра - прикуривая и лениво поворачивая голову:

- Что опять Исин?..

Я смотрел мягко и доброжелательно.

После моего лечения наметилась положительная динамика, и эта женщина расширила свой словарный запас. Она стала говорить "Исин Тудум".

- Исин Тудум!... Исин тудум! - настойчиво, с заклинающими интонациями.

И был очень старенький и очень симпатичный профессор, с которым стряслась противоположная беда. Он все понимал, но на все обращения разводил руки и горестно говорил:

- Ничего нет, лапочка. Ничего.

Как он был прав.

Я почти не читаю газет.

Я их начитался на всю жизнь, когда работал в больнице. Покупал ежедневно штуки по четыре и разгадывал все четыре кроссворда, и еще сканворд успевал.

Но иногда газета мне все-таки попадает в руки.

Продолжаю читать газету, которую начал позавчера. Называется АиФ. Там что ни статья, то откровение: вырастили зубастых кур и так далее. И напечатано интервью с директором НИИ трансплантологии.

Директор в ответ на вопрос корреспондента ответил, что технически пересадить голову можно, но его смущают моральные аспекты.

Я, наверно, совсем отстал от современной науки. Но шесть лет тому назад, в больнице, у нас было принято считать, что при анатомическом перерыве спинного мозга наступает дело-дрянь и ни хрена не восстанавливается. Как же они будут шить эту голову?

И мораль, конечно, имеет место. Если у кого-то голова больная, а туловище здоровое, то туловище можно взять в качестве донорского симптомокомплекса. Определяется ли личность головой? Каким именем будут называть акцептора туловища? И не явится ли акцептором само туловище, то есть все наоборот, а дающий голову - донором?

Но идея заманчивая, конечно. Это всем будет только лучше, если поймать какого-нибудь дебила, отпилить ему голову и пришить новую - от писателя, скажем, который скоро скончается от цирроза печени.

Меня надо приковать наручниками к батарее и никуда вообще не выпускать, потому что расстройство не то что сплошное, а просто одно и то же, одинаковое, изо дня в день.

Пошел в аптеку за анальгином.

Передо мной - гладкая дородная дура (это я заранее, потому что потом там были поиски денежки в кошельке, спрашивание мешочка, отказ купить мешочек за два пятьдесят, спрашивание о бесплатном мешочке, сожаление по поводу отсутствия в природе такого мешочка - все это ерунда, я и не буду про это писать); спросила валидол.

"И вот этих четыре штучки, как они называются" (променад через всю аптеку): Аскорбиночка!

Аптекарша, которой я всегда почему-то побаиваюсь, не расслышала. Ей послышалось, что нужен арбидол, а не валидол.

- Взрослый или детский?

- А давайте и взрослый, и детский...

Детский валидол, умереть.

На разбирательство ушло еще какое-то время, и мне расхотелось анальгину.

Поступила старушка.

Курлы-бурлы, да бурлы-курлы. Буйная, привязали.

Рядом сосед лежит, вокруг него советские самолеты летают.

Вот они так лежали курлы-бурлы, а потом он ей вдруг злобно говорит:

- Дура!

А она ему:

- Сам дурак!

Доктор заинтересовался: а по-каковски же вы это говорите?

- Вам этого не понять. Это очень древнее эльфийское наречие.

Доктор даже грузить ее не стал галоперидолом, чтобы другая смена послушала.

Мы вернемся к истокам. Когда гуманной медициной гуманно правили гуманные Мудров, Пирогов... его заспиртованные препараты до сих пор где-то хранятся как образцы врачебного мастерства. Кудесник, пильщик, топограф.

Срезы такие анатомические. Мясные.

Доктор пришел к главному и сказал, что ему надоело лечить белую горячку галоперидолом. Для тех, кто боится этого слова, применим эвфемизм: ставить галочку.

Не надо больше ставить галочку.

Надо похмелять.

Главный растроганно согласился.

- Я теперь полсоточки ставлю, - трубит доктор. - Достаточно, да. На подносе стоят, обычно стаканчика три. Спиртик, конечно. Трое обычно и выступают.

Я отработал вечернюю смену в петергофской поликлинике, выпил пивка, сел в электричку и поехал домой.