Ж.-Л. Дарсель

(стр.11 >)Все мы привязаны к престолу Всевышнего гибкими узами, которые удерживают нас, не порабощая.

Одно из самых больших чудес во всеобщем порядке вещей — это поступки свободных существ под божественной дланью. Покоряясь добровольно, они действуют одновременно по собственному желанию и по необходимости: они воистину делают, что хотят, но не властны расстроить всеобщие начертания. Каждое из этих существ находится в центре какой-либо области деятельности, диаметр которой изменяется по воле превечного геометра, умеющего распространять, ограничивать, останавливать или направлять волю, не искажая ее природы.

В деяниях человека все убого, как убог он сам; намерения ограниченны, способы грубы, действия негибки, движения тяжелы и следствия однообразны. В деяниях божественных богатства бесконечного проявляются открыто, вплоть до самых малых его частей. Свою мощь оно проявляет, играючи: все в руках его податливо, ничто не может устоять против него; всё оно обращает в свое орудие, даже препятствие: неправильности, производимые свободно действующими силами, оказываются встроенными во всеобщий порядок.

Если представить себе часы, все пружины которых непрерывно изменялись бы в силе, весе, размере, форме и положении, однако неизменно показывающие время, сложится какое-то представление о соотношении действий свободных существ и помыслов Творца.(стр.12 >)

В моральном и политическом мире, как и в мире материальном, есть общий порядок, и есть исключения из этого порядка. Обычно мы видим череду следствий, производимых одними и теми же причинами. Но порой мы видим прерванные деяния, уничтоженные причины и новые следствия.

Чудо есть следствие, производимое божественным или сверхчеловеческим намерением, которое приостанавливает обычную причину или противодействует оной.[6] Если посреди зимы человек, в присутствии тысячи свидетелей, приказывает дереву мгновенно покрыться листвой и плодоносить, и если дерево повинуется, то все будут восклицать о чуде и склонятся перед чудотворцем. Но французская Революция и все то, что происходит в Европе в сей час, столь же чудесны в своем роде, как и внезапное плодоношение дерева в январе: однако люди, вместо того чтобы этим восхищаться, отвращают от него взоры или несут вздор.

В мире материальном, куда человек входит отнюдь не как причина,[7] он вполне может восхищаться тем, чего не понимает. Но в области собственной (стр. 13 >) деятельности, где человек чувствует себя свободной причиной, гордыня легко заставляет его усматривать беспорядок повсюду, где деяния его приостановлены или расстроены.

Определенные меры, которые властен проводить человек, исправно вызывают определенные последствия при обычном ходе вещей. Если человек не достигает своей цели, то знает, почему, или полагает, что знает; он понимает трудности, оценивает их и ничто его не удивляет.

Но во времена революций путы, которые связывают человека, внезапно укорачиваются, его деяния истощаются, а применяемые средства вводят его в заблуждение. И тогда, увлекаемый неведомой силой, он досадует на нее, и вместо того, чтобы поцеловать руку, что удерживает его, отрекается от этой силы или наносит ей оскорбления.[8]

Я в этом ничего не понимаю, — таковы расхожие слова сегодня. Эти слова весьма рассудительны, если обращают нас к первопричине, которая открывает людям в сей час столь внушительное зрелище; эти слова глупы, если выражают лишь досаду или бесплодное уныние.

«Как же так, раздается отовсюду, самые преступные в мире люди одерживают победу над вселенной! Ужасное цареубийство свершается столь успешно, как только могли надеяться на это предпринявшие его! Монархия в оцепенении по всей Европе! Враги Монархии находят союзников даже на престолах!.[9] Злодеям все удается! Самые грандиозные их замыслы (стр.14 >) беспрепятственно осуществляются[10] в то время как праведная сторона несчастна и выглядит нелепой во всем, что она предпринимает![11] Преданность гонима общественным мнением повсюду в Европе![12] Первые люди государства неизменно обманываются! Самые выдающиеся военачальники унижены! И так далее».

Все так, конечно, ибо первым условием объявленной революции является то, что не существует ничего, способного ее предупредить, и что тем, кто хочет ей воспрепятствовать, ничего не удается.

Но никогда порядок так не очевиден, никогда Провидение так не осязаемо, как тогда, когда высшая сила подменяет силы человека и действует сама по себе: именно это мы видим в сей час.

Самое поразительное во французской Революции — увлекающая за собой ее мощь, которая устраняет все препятствия. Этот вихрь уносит как легкие соломинки все, чем человек мог от него заслониться: никто еще безнаказанно не смог преградить ему дорогу. Чистота помыслов могла высветить препятствие, и только; и эта ревнивая сила, неуклонно двигаясь к своей цели, равно низвергает Шаретта, Дюмурье и Друэ.[13]

С полным основанием было отмечено, что французская Революция управляет людьми более, чем (стр. 15 >) люди управляют ею. Это наблюдение очень справедливо, и хотя его можно было бы отнести в большей или меньшей степени ко всем великим революциям, однако оно никогда еще не было более разительным, нежели теперь.

И даже злодеи, которые кажутся вожаками революции, участвуют в ней лишь в качестве простых орудий, и как только они проявляют намерение возобладать над ней, они подло низвергаются.

Установившие Республику люди сделали это, не желая того и не зная, чтб они совершили; их к тому привели события: замысленный заранее проект не удался бы.

Никогда Робеспьер, Колло или Барэр не помышляли об установлении революционного правительства и режима Террора. Их к этому незаметно привели обстоятельства, и никогда более не случится подобное. Эти невероятно посредственные люди подчинили виновную нацию наиужасающему деспотизму из известных в истории, и обретенное ими могущество наверняка поразило их самих больше всех остальных в королевстве.[14]

Но в тот самый миг, когда сии презренные тираны умножили до предела преступления, без которых не могла обойтись Революция в этой фазе, волна опрокинула их.[15] Эта могущественная власть, заставлявшая содрогаться Францию и Европу, не выдержала первого же толчка; и поскольку в этой революции, полностью преступной, не должно было заключаться ничего великого, ничего возвышенного, то, по воле (стр.16 >) Провидения, первый удар по ней нанесли септембризеры,[16] чтобы само правосудие оказалось обесчещенным.[17]

Часто удивлялись тому, что люди более чем посредственные вернее судили о французской Революции, чем люди, обладающие наилучшим талантом, что эти первые сильно верили в нее, в то время как опытные политики еще вовсе в нее не верили. Именно эта убежденность была одним из орудий Революции, которая могла преуспеть только благодаря распространенности и энергии революционного духа, или, если позволительно так выразиться, благодаря вере в революцию. Таким образом, люди бездарные и невежественные очень хорошо управляли тем, что они называли революционной колесницей. Они отваживались на все, не страшась контр-революции; они неизменно двигались вперед, не оглядываясь назад. И все им удавалось, ибо они являлись лишь орудиями некой силы, понимавшей в происходящем больше них самих. В своей революционной карьере эти люди не делали ошибок по той причине, по которой флейтист Вокансона[18] никогда не исторгает фальшивых нот. (стр. 17 >)