Я размотал уже больше половины стометровой лески, а пещера всё уходила вдаль. Ничего, что выдавало бы присутствие человека в этом подземелье, не было. По стенам медленно ползли струйки воды, пахло сыростью и извёсткой, было темно и тихо.

Мурка уже освоилась с пещерой и бежала впереди, временами оглядываясь и поджидая нас. Тогда глаза её вспыхивали в свете фонарика зелёным огнём, как у волка. От этого становилось страшно, почему-то вспоминались «Майская ночь, или «Утопленница»» и страшная «Собака Баскервиллей».

Наконец, ход раздвоился: узкий вёл налево, а широкий продолжался прямо. Стометровая леска уже кончилась, я привязал к ней вторую, и мы пошли дальше по широкому ходу. Скоро от него стали отходить в обе стороны всё новые и новые коридоры.

Наконец, пещера закончилась широким, как бы это сказать, залом.[45] Иначе, пожалуй, и не скажешь, потому что сверху спускались вроде люстр огромные белые сталактиты, а стены сверкали и переливались тысячами огоньков.

- Смотри-ка, Вася! - прошептал Димка.

У его ног лежал, оскалив зубы, человеческий череп, а рядом валялись остатки скелета. Что там ни говори, а мне сначала стало не по себе. Димка тоже оробел. Только Мурка спокойно обнюхала череп и пошла выписывать круги по подземному гроту.

Когда мы освоились немного и перестали бояться человеческих костей, я решил испытать Лёвку и с силой два раза дёрнул за леску.

- Что ты? - ухмыльнулся Димка. - Да разве этот трус придёт!

Но вдали сразу забрезжил свет. Сначала он был неподвижным, потом стал колыхаться, как луч прожектора, освещая то одну, то другую стену, а иногда скользил по потолку. Чувствовалось, что свет идёт от фонарика.

«Не может быть, чтобы Лёвка так быстро прибежал, - подумал я. - Неужели это?..»

- Старик! - шепнул Димка, обеспокоенный той же мыслью, что и я.

В самом деле, что, если это он?

- Гаси фонарик! - Я моментально сообразил, что без света мы окажемся в более выгодном положении, чем наш загадочный противник.

Мы очутились в кромешной тьме. Даже Мурке от этого, видимо, стало боязно, потому что она прижималась к моим ногам и заискивающе колотила меня хвостом по коленям.

А свет приближался. Вот на одном из поворотов ярко блеснул фонарик, и мы с Димкой на какое-то мгновение оказались освещёнными, но я рванул Димку за руку и почти затащил его за выступ стены.

Мурка осталась стоять посреди пещеры. Она вся поджалась и замерла, её глаза горели, как изумруды.

Я невольно вынул из-за пояса топор и взял его в правую руку.

Теперь фонарик все время светил нам в глаза, я уже слышал спотыкающиеся шаги.

Мурка занервничала. Уши её ещё больше насторожились, она то пятилась, то порывалась броситься вперёд, то и дело принималась рычать. Вдруг она сорвалась с места и пулей умчалась в темноту.

Мы ждали, что сейчас услышим её злобное рычание, лай и шум схватки человека с собакой. Вместо этого до нас донеслось её радостное повизгивание и ворчание Фёдора Большое Ухо.

- Да ну тебя, Мурка, к свиньям собачьим. Отстань! Не до тебя…

Наконец, Лёвка вынырнул перед нами.

- Что случилось? - спросил он, запыхавшись.

Вот так Фёдор Большое Ухо! Я и не подозревал, что он способен на такой подвиг.

Но всё-таки я решил его попугать. И на его вопрос, что случилось, я сделал страшные глаза и прошептал:

- Видишь что - мёртвый череп.

У Лёвки разочарованно опустились губы.

- Подумаешь, череп! Печенеги из этих черепов водку хлестали. И то ничего.

- Да и Олег, наверно, пил!

- Какой Олег?

- Ну, князь, который собирался отомстить неразумным хазарам.

- Вот его за это змея и укусила, - сказал Димка. - Она же из черепа выползла.

- Откуда тебе известно?

- Эх ты, ботаник! - засмеялся Димка. - Пушкина не знаешь! А ещё в пятом учишься![46]

И он начал читать «Песнь о вещем Олеге»:

- Так то - коня! - закричал Лёвка. - А это - человека. В человеческих черепах змеи не водятся. На, посмотри!

Он схватил череп и поднёс его прямо к Димкиному носу, так что Димка отпрыгнул шага на четыре.

- Что, струсил? - засмеялся Лёвка. - А ещё говоришь, Лёвка - трус. Я только мышей боюсь, а из черепов, если хочешь знать, могу даже чай пить.

Он отбросил череп и начал ползать по полу, как завзятый сыщик, направляя свет фонарика на каждый выступ и в каждую щель.

- Э! - вдруг воскликнул он. - А это что?

Из трещины в стене он извлёк тяжёлую чёрную бутылку.

- Пожалуй, мы сейчас и винца выпьем из черепа, - хихикал Лёвка, стараясь вытащить из бутылки деревянную пробку, но она не вынималась. Бутылка переходила из рук в руки, а открыть мы её не могли.

- Нет, там не вино, - вспомнил я роман Жюля Верна «Дети капитана Гранта», - там должна быть записка.

- Пошли в хижину, - предложил Димка. - Там чем-нибудь откроем.

И гуськом, один за другим, мы направились, держась за леску, к выходу. Леску я сматывать не стал, так как это было долго, кроме того, её легко можно было вытянуть на поверхность и уже там смотать на катушку. Около одного из боковых ходов Мурка вдруг остановилась, зарычала и с лаем бросилась в темноту.

Мы посветили в боковой ход, но лучи наших фонариков упёрлись в стену: ход круто сворачивал в сторону.

- Как думаешь, Молокоед, - прошептал Димка, - не пойти ли навстречу врагам?

громко заорал раздурачившийся Лёвка и направился, громко топая, в подозрительный коридор.

- Лёвка, назад! - крикнул я. - Ты с ума спятил?

- А что? - удивился он. - Я пойду, а вы с Димкой пока сбегайте за дровами.

- Тс-с! - мне показалось, что где-то бешено рычит и лает Мурка.

Мы прислушались, но из бокового хода не доносилось уже никаких звуков, кроме стука кап ели о каменный пол. Ещё через несколько минут появилась Мурка. Она была цела и невредима и, увидев нас, снова повернулась в сторону подземелья и стала лаять.

- Пошли к выходу! - скомандовал я.

Ребята послушались, но собака осталась на месте и продолжала лаять. Скоро она нагнала нас, и мне показалось, что Мурка смотрела на меня такими глазами, словно хотела сказать:

«Он же здесь. Ну, чего вы боитесь? Арестуйте его, и всё».

Ребята молчали и, боюсь, тоже думали обо мне нехорошо.

Но я чувствовал себя правым. Моя трусливая осторожность всё же лучше дурашливой Лёвкиной храбрости.

Мы выбрались по очереди из воронки. Я взял катушку и стал сматывать леску. Неожиданно она перестала подаваться, я взялся за неё, чтобы дёрнуть и освободить от зацепа, но тут дёрнул за леску кто-то оттуда, из пещеры, и так сильно, что у меня чуть не вылетела из рук катушка.

- Что, клюёт? - засмеялся Лёвка, увидев мою растерянность.

Но леска опять освободилась, и я смотал её без всяких препятствий до конца.

- Теперь всё ясно, - сказал я ребятам. - Он тут!

И хорошо я сделал, что остановил ребят. Старик прятался в пещере. Когда мы стояли у бокового хода, он был где-то совсем рядом, иначе Мурка не стала бы рычать и лаять. Потом, когда мы вылезли из воронки, старик вышел в основной ход, и вот тогда-то и заело у меня леску: он на неё наступил! И он не дёргал за неё, а просто зацепил ногой.

- Полезли обратно! - воскликнул Лёвка. - Теперь-то он от нас не спрячется.

Лезть снова в пещеру, зная, что старик уже насторожился и, может быть, поджидает нас за каким-нибудь выступом камня, было безумием, и я уговорил ребят идти к своему лагерю.

В хижине мы снова принялись открывать бутылку. Но деревянная пробка разбухла от сырости и сидела так прочно, что выдернуть её мы не могли. Тогда мы отбили горлышко и даже глазам не поверили, - в бутылке лежала свернутая в трубку бумага! Пусть теперь говорит Сергей Николаевич, что в наш век - век электричества и радио - бутылки с письмами - выдумка досужих писателей. Про меня не скажешь, что я писатель, а бутылочка - вот она, у меня в руках, и в ней записка. И не только записка, а ещё и какой-то план. Мы, как только вернёмся домой, покажем всё это Сергею Николаевичу, и тогда посмотрим, что он запоёт!