Я сел у костра и стал хранить невозмутимое молчание, как знаменитый Великий Змей, или, иначе, Чингачгук. Мои спутники сразу засопели, а Лёвка даже стал всхрапывать. Мурка тоже лежала у костра и только иногда открывала один глаз - наверно, думала, что я уснул и уже можно похозяйничать в багаже.
Я отошёл от костра и посмотрел на чёрное небо. Там, как крупинки золота и платины, блестели звёзды, а посередине сверкала Большая Медведица, и недалеко от неё горела Полярная звезда. На всякий случай я сверил с ней свой компас: стрелка вроде показывала правильно. Значит, мы пошли не туда, и Золотая долина осталась от нас вправо. «Ну, ничего, - подумал я, - теперь уже недалеко, и мы выйдем в заветные края без дороги».
Тут послышался шум самолётов, и скоро уже можно было различить, что это фашистские бомбардировщики.
- Воздух! - закричал я, и начал разбрасывать и затаптывать костёр.
Ребята выскочили из-под одеяла, а Лёвка прислушался и спокойно сказал:
- Напрасная тревога! Опять, наверно, полетели бомбить завод, где директором товарищ Новиков.
Всё-таки, что ни говори, а Фёдор Большое Ухо - молодец! Даже в лесу, где, кроме нас, никого не было, не проговорился. Самолёты летели бомбить «Смычку», но военная тайна - есть военная тайна: не надо говорить завод «Смычка», когда можно сказать «завод, где директором товарищ Новиков».
Бомбардировщики пролетели, и через некоторое время недалеко от нас что-то ухнуло: началась бомбёжка. Из-за деревьев не видно было ни пожара, ни зарева, но когда самолёты пошли над нами обратно, их было уже больше. Должно быть, всё-таки сели им на хвост наши ястребки.
Почти над нами разгорелся воздушный бой: застучали пулемёты, забегали огненные нитки, а потом как вспыхнет что-то в небе, и большая головёшка полетела вниз.
- Ура! - закричали мы, потому что сразу видно было: наши ястребки подбили одного фрица.
- А мы как золото найдём, - вопил Лёвка, - да как купим самолёт, - вот тогда они узнают! Не один, а сразу штук десять в землю долбанутся.
- Факт! - сказал Димка.
Мы помечтали ещё немного о том, какую помощь окажем Красной Армии своим золотом, но без костра было холодно, и я скомандовал своему интенданту, чтобы он доставил к бивуаку топливо. Мы с Димкой тоже стали собирать дрова.
В темноте ничего не было видно, и дрова, которых было так много днём, куда-то исчезли. Я наткнулся в кустах на кого-то живого: смотрю, а это Фёдор Большое Ухо ползает и шарит по земле руками.
- Нашёл, Лёвка?
- Нет…
- А что же ты тут делаешь?
- Я ищу.
Вот что значит неопытность! Разве так в темноте дрова ищут? Так можно без конца землю щупать… Надо идти и волочить по земле ноги: вот дрова-то и зацепятся.
Мурка тоже бегала по кустам, фыркала и всё время лезла под ноги.
- Пошла ты! - огрызнулся на неё Димка. - Тоже мне, универсальная! Хоть бы лаяла, когда на дрова наткнёшься.
Но тут Мурка захрустела ветками, и я побежал в её сторону: она лазала по куче валежника. Дрова! Собака начинала подавать надежды.
- Правильная собака, - согласился Димка.
Мы опять разожгли огонь и сразу увидели, что дров вокруг множество. Скоро костёр разгорелся, пламя загудело, ветки затрещали, стало веселее.
- А что, если с самолёта фриц выпрыгнул с парашютом? Увидит наш костёр и - прямо сюда. Что мы тогда делать будем? - спросил Димка.
- Забарабаем его - вот и всё! - сказал Лёвка. - Что же с ним делать? Чаем, что ли, поить?
- А как ты его забарабаешь, если он вооружённый? - допытывался Димка. - Вот выскочит сейчас из кустов, автомат наставит и крикнет: «Хенде хох!»[26] Что ты будешь тогда делать?
Я, по правде говоря, и сам об этом подумывал, как его лучше взять. Ведь голыми руками с ним ничего не сделаешь: он, верно, здоровый, как бык.
- Хитростью надо действовать, - учил Лёвка. - Вы с ним тут тары-бары разводите, а я вроде как за дровами пойду. А сам - в Острогорск и бойцов истребительного батальона приведу. Тут ему, голубчику, и капут будет.
- Как же! - ухмыльнулся Димка. - Будет ему капут, когда и фрица ещё нет, а ты уже в Острогорск бежать собрался.
- Я собрался бежать? - сразу зашумел и завыпучивал глаза Лёвка.
- Ты!
- Я?
- Ты!
- А хочешь, я тебя вот этой палкой трахну?
Но тут наша Мурка вдруг навострила уши, вскочила, подбежала к кустам и стала лаять. В кустах затрещало, и из темноты показался человек. Лёвка сразу бросил палку в огонь и вроде как собрался бежать за дровами.
- Стой, ни с места, стрелять буду! - сказал человек и, не обращая никакого внимания на нашу универсальную собаку, подошёл к костру.
- Чем занимаетесь, молодцы? - спросил он и начал свёртывать цигарку, сверля нас глазами.
- Да ничем, - сказал я. - У костра греемся.
- А мне можно у вашего огонька посидеть?
- Посидите, огня на всех хватит!
«Вот так, - думаю, - попал в переплёт! Что это за птица? На вид вроде простецкий, а за поясом - топор и на плече - коротенькая винтовка. Зачем ему топор и винтовка, если свой? И что он делает в лесу в такую пору?»
Лёвка заморгал мне и показал рукой на дорогу: я, мол, побегу, а вы его пока развлекайте. Я покачал ему незаметно головой: не надо, посмотрим, что дальше будет.
Неизвестный закурил и уселся прямо на нашу постель.
- А ловко вы тут устроились… Да уймите вы своего бестолкового пса - слова не даёт сказать.
Мурка в самом деле всё прыгала около него и гавкала ему в лицо. «Нет, - думаю, - Мурка - умная собака и зря лаять не будет: чует чужого. Наверно, всё-таки, фашист. Только переоделся, чтобы не обнаружили».
- Шпрехен зи дойч? - спрашиваю я его по-немецки, чтобы поймать на удочку.
- Что? - удивился человек. - Как ты сказал?
- Шпрехен зи дойч? - опять повторяю я, потому что по немецкому у меня всегда двойка и других немецких слов я не знаю.[27]
Человек покрутил головой и засмеялся:
- Чудно ты что-то говоришь! Это что же: по-немецки?
- Вам лучше знать, - ляпнул Димка.
- Почему же? - удивился неизвестный, делая вид, что не понял намека.
- Дяденька, а вы куда идёте? - спросил я, как можно приветливее.
- Домой иду.
- А где ваш дом?
- Ну и востёр! - засмеялся он. - Всё тебе знать надо. Это хорошо - время теперь военное, и нужно каждым человеком в лесу интересоваться. Особенно в ночное время.
По словам этого человека выходило, будто служит он лесником. Заметив, как упал самолёт, побежал, чтобы проверить, не осталось ли живых немцев. Но они все сгорели, а около самолёта уже орудовали бойцы истребительного батальона.
- Я прилягу немного у вашего костра, а вы меня на рассвете разбудите, чтобы я домой пораньше пришёл, там беспокоятся уже, наверно.
Он улёгся, а топор и винтовку положил под голову. Когда человек уснул, Димка сказал, что теперь самое время фрица связать.
- Да, может, это не фриц? - усомнился я.
- Эх ты! - завыпучивал глаза Лёвка. - Фрица от своего отличить не умеешь. Ты что, не заметил, какие у него глаза? Голубые! И волосы рыжие. А все фрицы бывают рыжие и с голубыми глазами. Сам в газете читал: арийская раса!
- Смотри! - Димка указал на ноги рыжего человека. Он был обут в тяжёлые ботинки немецкого солдата с подковками на пятках и носках: точь-в-точь такие показывал мне Федя Лоскутов, когда приезжал после госпиталя домой на побывку. - Скажешь, не фриц?
Сомнений больше не было, и я пошёл отвязывать от Золотой Колесницы трос. Мы отрезали от него два куска, чтобы хватило связать руки и ноги, потом вытащили потихоньку из-под головы у этого арийца винтовку и топор. Лёвка стал с топором у него над головой, а мы с Димкой сначала связали ему ноги, чтобы не вздумал бежать, потом принялись за руки, но это оказалось труднее: этот тип подложил правую руку под щёку, а мы хотели обтяпать всё дело спокойненько, без шума и крика. Мы подождали ещё немного, наш пленник пошевелился и перевалился на живот, а руки вытянул вдоль тела. Теперь нам оставалось только связать их, и - всё было кончено.
26
Хенде хох! - руки вверх! Есть ещё: русс капут! - то есть русскому конец. Это единственные слова, которые знают немцы. Из этого получилось вот что: наши возьмут немца в плен, а он руки поднимет и кричит: «Хенде хох!» Ну, и бывает так, что его - хлоп! - и готово. Сам виноват: не ори, чего не надо! Если уж пошёл против нас воевать, так сначала выучись кричать: «Сдаюсь!» - В. М.
27
На этой почве у меня была даже стычка с пионервожатой. «Почему у тебя - вечно двойка по немецкому?» - спросила она. «Потому, - сказал я, - что фашистский язык я изучать не буду». Она говорит: «Язык врага надо знать». А я ей на это отрезал: «Зачем мне его знать? Мы с фашистами разговорчиками заниматься не собираемся, мы их будем бить». - В. М.