До ракетно-бомбового удара оставались считанные секунды. Надо было бежать, спасаться. Значит, вновь долгие дни и недели поиска, засад. Значит, вновь потопленные корабли и выброшенные на пляж детские трупы… И, стиснув зубы, спецназовец схватил вторую «Стрелу». Это было безумие, но прямо из глубины комнаты какого-то санатория, чтобы точно избежать засветки солнцем, капитан выполнил запуск. Он знал, что в таком замкнутом пространстве будет неминуемо обожжен пламенем стартового двигателя, что в случае повторного промаха у него не останется ни одного шанса выжить. Но он был спецом и не умел отступать… Ракета метнулась к серо-зеленой туше грузинского штурмовика — и через мгновение в ослепительной вспышке отправилась в ад черная душа черного полковника…

Больше никто не топил корабли с беженцами.

…Капитан тоже проходит по делу. Его тоже должны арестовать.

Самое тяжелое чувство для спецназовца — это бессилие. И в том, что случилось с полковником Павлом Поповских, это чувство угнетает более всего. Это у американцев за загнанным в горы Рэмбо приезжает представитель Пентагона, а за полковника разведки отвечает нанятый все тем же Пентагоном адвокат. У нас же всесильные на войне, под огнем спецы оказываются абсолютно беззащитными против любых провокаций в мирной жизни. Государство, армия требуют от них постоянной готовности к самопожертвованию, подвигу и тут же безразлично отдают этих людей в застенки, в тюрьму по самым надуманным обвинениям. Студент юридического института, практикующийся на прокурорского следователя, с легкостью может парализовать боевую подготовку целого батальона спецназа, терзая многочасовыми допросами его офицеров. Но ведь в бой, в огонь государство пошлет не прокурора, а комбата… Я против того, чтобы в стране были касты «неприкасаемых» для закона людей, хотя они давно существуют. Кто из прокурорских посмеет, предположим, хотя бы допросить, не говоря уже о чем-то ином, Березовского, Гусинского, Чубайса, Дьяченко?

Я лишь за то, чтобы люди, проверенные войной, доказавшие свою верность присяге, долгу, Родине, были надежно защищены от недоказанных, надуманных обвинений. Чтобы на страже их чести, их интересов стояли не истерзанные следствием родные, не верные друзья, а государство, министерство обороны, которые сегодня бесстыдно и безразлично сдают этих людей, заранее списывая их в отходы, отрекаясь от них, безмолвствуя.

Когда-то закончится это следствие, и Павел Поповских выйдет на свободу. Забудется весь кошмар и ужас прожитых недель. Но останется на сердце незаживающая рана. Нет, не от обиды за себя. Он крепкий, он выдержит. Душу будет терзать горечь того, что созданный им совершенно новый боевой механизм — удивительный сплав разведки, спецназа, политики, идеологии, теперь оболган, заморожен, невостребован. Как сохранить его, как спасти?

…Крепки стены тюрьмы. Безразличны к людскому горю, страданиям. Не он первый, не он последний, кого без вины бросили в застенки. Надо выдержать, надо не сломаться. Верят в него друзья, верят близкие. А значит, все будет нормально. Не зря же ему снится по ночам огромное голубое небо и белый купол над головой…

Слова, вынесенные в подзаголовок, принадлежат русскому театральному деятелю и издателю XYIII века Петру Алексеевичу Плавильщикову, и по прошествии немалого времени остаются своеобразным наказом композитору, аранжировщику, исполнителю. Вспомнил я об этом, прослушав две песни Николая Шершня на слова Леонида Ивашова — "Офицеры России" и "Лейтенанты, генералы". Обе песни не просто "легли на душу", а буквально овладели мной, и я с подаренной кассетой ходил, как некто с писаной торбой, предлагая друзьям послушать… "Песня назначена природою для пения", — говорил Державин. И опять-таки это звучит как напоминание нам, сегодняшним, несмотря на простоту и риторичность сказанного. Двадцать четыре часа в сутки на всех волнах радио по всем каналам ТВ что-то поют… Но, увы!

Если через сто лет свидимся, то посмотрим, сколько останется от того хлама, что попевают сегодня…

Николай Шершень смог вдохнуть в прекрасные стихи душу мелодии. Так бывает, когда портрет человека, о котором много знаешь, внезапно "заговорит", оживет в воображении и восприятии. Ничего не слышав раньше о Николае Шершне, я решил его разыскать. Предлагаю читателям "Завтра" результат этой встречи — беседу с композитором.

— Николай, представтесь так, как считаете нужным.

— Подробная биография моя вряд ли кому интересна. Я пишу музыку, в настоящее время готовлю альбом, который считаю главным в своем творчестве. Называется он "Во славу русского воинства". Последние четыре года эта тема — главная для меня.

— Почему именно эта тема?

— По одной простой причине: я как патриот должен больше делать и меньше говорить. Образно выражаясь, я должен встать в ратный строй в черное для страны время. В лихую годину и пахарь, и кузнец брали меч и становились в ряды русского воинства. Так было всегда и, Боже упаси, если когда-то будет по-другому.

— Своими песнями вы решили напомнить мужчине, что он и воин? А не "полусолдат", как говоривал Денис Давыдов…

— Напомнить в первую очередь людям в мундирах. Мы переживаем заключительный этап кровавой борьбы за будущее России. А в армии сконцентрированы немереная сила — и физическая, и интеллектуальная — сила преданных России умов. Быть может, армия — это последний оплот страны.

— Николай, песня "Лейтенанты, генералы" — офицерский вальс, вставший в уровень фатьяновско-долматовских песен. Есть ли какие-то чисто субъективные толкования: почему эта песня задевает за живое, а другая, тоже вроде бы хорошая — нет?

— На мой взгляд, первая задача композитора-песенника — не испортить ту музыку, которая уже заложена в стихах. В настоящих стихах всегда звучит музыка, поэтому мое дело расслышать эту музыку и перевести ее в нотные знаки.

— Почти по Сумарокову:

Слог песен должен быть приятен, прост и ясен,

Витийств не надобно: он сам собой прекрасен.

Чтоб ум в нем был сокрыт и говорила страсть…

Ум и страсть есть в ваших песнях, поэтому не миновать вопроса о соавторах — поэтах, на чьи слова вы пишете мелодию.

— Мои поэты: генерал Ивашов — личность известная не только в стране, но и далеко за ее рубежами, сахалинский губернатор Валентин Федоров (сейчас он премьер-министр Якутии), известная киноактриса Наталья Варлей…

— Вы правильно заметили: личность! Это и есть для меня определяющее: стержень, суть, нутро.

Можно иметь много звезд на погонах — и быть никчемнее сержанта или ефрейтора. А генерал Ивашов — это благородный воин и утонченный поэт.

Валентин Федоров — человек государственный, и в то же время у него есть пронзительные стихи о любви к Родине. Вместе с ним мы выпустили альбом с оригинальным названием "Романсы губернатора".

Что же до Наташи Варлей — то она не просто замечательная актриса, она еще и тонкий лирик. В ее стихах — размышления о жизни, бытии, о Боге (она верующий человек, и мне это импонирует).

Словом, круг моих соавторов — это люди не просто умные, талантливые, не просто патриоты России, это прежде всего, люди дела, конкретного поступка. Многим политикам как раз не хватает этого качества.

Еще каких-то семь лет назад я играл рок-музыку, так называемую "молодежную"… Потом судьба свела на гастролях с Натальей Варлей. Общение с ней повлияло на мой творческий путь. Укрепила меня и газета "Завтра". Я нашел прекрасные стихи Евгения Нефедова, иеромонаха Романа, Николая Тряпкина — это же целый репертуар, сложившийся как бы естественным путем…

— Николай, из нашей беседы невольно выделяешь, что вам близка не только тема Родины, но и тема Православия.

— Да, я православный человек, хотя фамилия украинская. "Русский" — всегда было общим названием великороссов, малороссов и белороссов. Мы — один народ, и деление на москалей, хохлов и бульбашей было условным и безобидным до тех пор, покуда оно не понадобилось корыстным политикам, исповедующим тезис "разделяй и властвуй".