— Я люблю ветер, — улыбнулся он. — Дни, когда нет ветра, кажутся мне мертвыми. Ветер пробуждает меня. — Он смущенно рассмеялся. — В безветренные дни я погружаюсь в сон наяву. Вам, без сомнения, известна моя репутация в этом отношении, мисс Уэст. Если я не узнаю вас в следующий раз, когда мы встретимся, не относите это на счет дурных манер. Пожалуйста, поймите, что это всего лишь рассеянность, и простите меня… и заговорите со мной.

В гостиной они застали Эллен Уэст. Она сняла очки и, положив их на книгу, которую читала, взглянула на вошедших с удивлением, к которому примешивалось еще какое-то чувство. Однако она дружески пожала руку мистеру Мередиту, и он сел и побеседовал с ней, пока Розмари искала книгу, которую собиралась одолжить ему.

Эллен Уэст была на десять лет старше Розмари и очень отличалась от нее. Даже не верилось, что они сестры. Эллен была смуглой и крупной, с черными волосами, густыми черными бровями и ясными глазами серовато-голубого цвета, напоминающего цвет воды в заливе при северном ветре. С виду она казалась довольно суровой и неприступной, но на самом деле была очень веселой, с сердечным журчащим смехом, приятным низким голосом, в котором слышалось что-то мужское. Однажды в разговоре с Розмари она вскользь заметила, что очень хотела бы поговорить с местным пресвитерианским священником, чтобы посмотреть, как он выйдет из положения, если женщина в споре загонит его в угол своими аргументами. Теперь ей представилась такая возможность, и она оживленно вступила с ним в дискуссию по вопросам мировой политики. Мисс Эллен, большая любительница чтения, в это время как раз жадно глотала, главу за главой, толстую книгу о германском кайзере, а потому тут же потребовала от мистера Мередита высказать мнение о нем.

— Опасный человек, — таков был его ответ.

— Охотно верю! — кивнула мисс Эллен. — Помяните мое слово, мистер Мередит, этот человек еще начнет с кем-нибудь войну. Он просто жаждет войны. Он хочет, чтобы мир запылал.

— Если вы предполагаете, что он ни с того ни с сего затеет большую войну, то должен сказать, что едва ли разделяю это мнение, — возразил мистер Мередит. — Время подобных конфликтов прошло.

— Да полно вам! Вовсе оно не прошло! — во весь голос воскликнула Эллен. — Отдельные мужчины и целые нации никогда не прекратят вновь и вновь ставить себя в дурацкое положение и прибегать к кулачным аргументам. Золотой век не настолько близко, мистер Мередит, и вы не можете не разделять мое мнение. Что же до этого кайзера, помяните мое слово, он еще наделает кучу бед! — и мисс Эллен выразительно ткнула длинным пальцем в книгу, лежавшую у нее на коленях. — Да-да, если его поползновения не пресекут в самом начале, он наделает бед! Мы еще увидим это… да, вы и я увидим это, мистер Мередит. А кто осадит этого человека? Англия должна была бы это сделать, но она не хочет. Так кто же его осадит? Скажите мне, мистер Мередит.

Мистер Мередит не мог сказать, но они углубились в интересную дискуссию о германском милитаризме, которая продолжалась еще долго после того, как Розмари нашла нужную книгу. Розмари не присоединилась к их беседе. Она опустилась в кресло-качалку за спиной Эллен и задумчиво гладила большого и важного черного кота. Джон Мередит обсуждал важные события европейской политики с Эллен, но чаще поглядывал на Розмари, чем на свою собеседницу, и Эллен заметила это. Когда Розмари проводила его до дверей и вернулась, Эллен поднялась с кресла и взглянула на нее с видом обвинителя.

— Розмари, этот человек собирается ухаживать за тобой.

Розмари вздрогнула, как будто это были не слова, а удар. Они лишили приятный вечер всего его удивительного очарования. Но Розмари не хотелось, чтобы сестра заметила, какую боль причинила ей.

— Глупости, Эллен, — сказала она и засмеялась — слишком уж, пожалуй, беспечно. — Тебе за каждым кустом мерещится жених для меня. Да он сам рассказал мне сегодня все-все о своей жене… как дорога она была ему… и какую пустоту оставила в его существовании после своей смерти.

— Ну, может быть, у него такой способ ухаживать, — возразила Эллен. — У мужчин, насколько я понимаю, разные подходы бывают. Но не забывай о своем обещании, Розмари.

— Мне нет необходимости ни забывать, ни помнить о нем, — сказала Розмари немного устало. — Ты забываешь, Эллен, что я старая дева. Это всего лишь твои сестринские иллюзии, будто я все еще молода, прекрасна и опасна. Мистер Мередит хочет просто дружбы… а может быть, даже дружбы не хочет. Он забудет о нас обеих задолго до того, как вернется к себе домой.

— Я не против того, чтобы вы с ним дружили, — пошла на уступку Эллен, — но помни: дальше дружбы в ваших отношениях не заходить! Вдовцы всегда вызывают у меня подозрение. У них нет никаких романтических представлений о дружбе между мужчиной и женщиной. У них обычно серьезные намерения. Что же до этого пресвитерианина, не пойму, почему его называют застенчивым. Он ничуть не застенчивый, хотя, возможно, рассеянный… настолько рассеянный, что забыл попрощаться со мной, когда ты пошла проводить его до двери. И к тому же он далеко не глуп. Тут в округе так мало мужчин, которые могут поддержать умный разговор. Я приятно провела время и не против видеть этого человека почаще. Но никакого флирта, Розмари, помни… никакого флирта!

Розмари давно привыкла к тому, что стоит ей поговорить минут пять с любым холостым мужчиной моложе восьмидесяти и старше восемнадцати, как Эллен уже предостерегает ее от флирта. Она всегда от души смеялась над этими предостережениями. На этот раз они не рассмешили ее… они вызвали у нее легкое раздражение. Кто хочет флиртовать?

— Не говори глупостей, Эллен, — сказала она с непривычной резкостью, взяв в руки свою лампу. Наверх она ушла, не пожелав сестре доброй ночи.

Эллен с сомнением покачала головой и взглянула на черного кота.

— На что же она так рассердилась, Сент-Джордж? «Взвыл — значит, задело» — я много раз слышала эту поговорку, Джордж. Но она обещала, Сент… она обещала, а мы, Уэсты, всегда держим слово. Так что, даже если он хочет флиртовать, это не имеет значения, Джордж. Она обещала. Я могу не тревожиться.

А наверху, в своей комнате, Розмари долго еще сидела у окна, глядя через залитый лунным светом сад на далекую сияющую гавань. Она испытывала неясную грусть и беспокойство. Неожиданно она почувствовала, что устала от грез, которые давно утратили свою свежесть. А под окном неожиданно налетевший легкий ветерок рассеял по саду лепестки последней красной розы. Лето прошло — наступила осень.

Джон Мередит медленно брел домой. Сначала он думал о Розмари, но к тому времени, когда спустился в Долину Радуг, совершенно забыл о ней и размышлял уже об одной из особенностей немецкой теологии, тему которой затронула в разговоре Эллен. Он прошел через Долину Радуг и даже не заметил этого. Очарование Долины Радуг было ничто в сравнении с увлекательностью немецкой теологии. Добравшись до дома, он прошел в кабинет и снял с полки объемистый том, чтобы посмотреть, кто же был прав — он или Эллен. Он просидел над книгой до рассвета, погруженный в богословские премудрости. У него возникла совершенно новая гипотеза, и целую неделю после этого он увлеченно развивал ее, не отвлекаясь ни на что, словно идущая по следу ищейка, полностью забыв о мире, приходе и семье. Он читал день и ночь; он не выходил к обеду, если поблизости не было Уны, чтобы притащить его к столу; он больше не вспоминал ни о Розмари, ни об Эллен. Старая миссис Маршалл, с другой стороны гавани, тяжело заболела и послала за ним, но ее записка осталась незамеченной и продолжала пылиться на письменном столе мистера Мередита. Миссис Маршалл поправилась, но так никогда и не простила его. Молодая пара пришла в дом священника, чтобы обвенчаться, и мистер Мередит, с нечесаными волосами, в домашних тапочках и полинялом халате, откликнулся на их просьбу. Начал он, правда, с чтения заупокойной службы и успел дойти до «пепел к пеплу, прах к праху», прежде чем у него возникло смутное подозрение, что он говорит не те слова.